Доминанты светской беседы в прошлом и современности. Гоголь николай васильевич - мертвые души Всякое движение производила она со вкусом даже
Ноздрев был так оттолкнут с своими безе, что чуть не полетел на землю: от него все отступились и не слушали больше; но все же слова его о покупке мертвых душ были произнесены во всю глотку и сопровождены таким громким смехом, что привлекли внимание даже тех, которые находились в самых дальних углах комнаты. Эта новость так показалась странною, что все остановились с каким-то деревянным, глупо-вопросительным выражением. Чичиков заметил, что многие дамы перемигнулись между собою с какою-то злобною, едкою усмешкою и в выражении некоторых лиц показалось что-то такое двусмысленное, которое еще более увеличило это смущение. Что Ноздрев лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе не было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее другому смертному, хотя бы именно для того только, чтобы сказать: «Посмотрите, какую ложь распустили!» - а другой смертный с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: «Да это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!» - и вслед за тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: «Какая пошлая ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть, наговорятся непременно досыта и потом признают, что это не стоит внимания и не достойно, чтобы о нем говорить.
Это вздорное, по-видимому, происшествие заметно расстроило нашего героя. Как ни глупы слова дурака, а иногда бывают они достаточны, чтобы смутить умного человека. Он стал чувствовать себя неловко, неладно: точь-точь как будто прекрасно вычищенным сапогом вступил вдруг в грязную, вонючую лужу; словом, нехорошо, совсем нехорошо! Он пробовал об этом не думать, старался рассеяться, развлечься, присел в вист, но все пошло как кривое колесо: два раза сходил он в чужую масть и, позабыв, что по третьей не бьют, размахнулся со всей руки и хватил сдуру свою же. Председатель никак не мог понять, как Павел Иванович, так хорошо и, можно сказать, тонко разумевший игру, мог сделать подобные ошибки и подвел даже под обух его пикового короля, на которого он, по собственному выражению, надеялся, как на бога. Конечно, почтмейстер и председатель и даже сам полицеймейстер, как водится, подшучивали над нашим героем, что уж не влюблен ли он и что мы знаем, дескать, что у Павла Ивановича сердечишко прихрамывает, знаем, кем и подстрелено; но все это никак не утешало, как он ни пробовал усмехаться и отшучиваться. За ужином тоже он никак не был в состоянии развернуться, несмотря на то что общество за столом было приятное и что Ноздрева давно уже вывели; ибо сами даже дамы наконец заметили, что поведение его чересчур становилось скандалезно. Посреди котильона он сел на пол и стал хватать за полы танцующих, что было уже ни на что не похоже, по выражению дам. Ужин был очень весел, все лица, мелькавшие перед тройными подсвечниками, цветами, конфектами и бутылками, были озарены самым непринужденным довольством. Офицеры, дамы, фраки - все сделалось любезно, даже до приторности. Мужчины вскакивали со стульев и бежали отнимать у слуг блюда, чтобы с необыкновенною ловкостию предложить их дамам. Один полковник подал даме тарелку с соусом на конце обнаженной шпаги. Мужчины почтенных лет, между которыми сидел Чичиков, спорили громко, заедая дельное слово рыбой или говядиной, обмакнутой нещадным образом в горчицу, и спорили о тех предметах, в которых он даже всегда принимал участие; но он был похож на какого-то человека, уставшего или разбитого дальней дорогой, которому ничто не лезет на ум и который не в силах войти ни во что. Даже не дождался он окончания ужина и уехал к себе несравненно ранее, чем имел обыкновение уезжать.
Там, в этой комнатке, так знакомой читателю, с дверью, заставленной комодом, и выглядывавшими иногда из углов тараканами, положение мыслей и духа его было так же неспокойно, как неспокойны те кресла, в которых он сидел. Неприятно, смутно было у него на сердце, какая-то тягостная пустота оставалась там. «Чтоб вас черт побрал всех, кто выдумал эти балы! - говорил он в сердцах. - Ну, чему сдуру обрадовались? В губернии неурожаи, дороговизна, так вот они за балы! Эк штука: разрядились в бабьи тряпки! Невидаль, что иная навертела на себя тысячу рублей! А ведь на счет же крестьянских оброков или, что еще хуже, на счет совести нашего брата. Ведь известно, зачем берешь взятку и покривишь душой: для того чтобы жене достать на шаль или на разные роброны, провал их возьми, как их называют. А из чего? чтобы не сказала какая-нибудь подстёга Сидоровна, что на почтмейстерше лучше было платье, да из-за нее бух тысячу рублей. Кричат: „Бал, бал, веселость!“ - просто дрянь бал, не в русском духе, не в русской натуре; черт знает что такое: взрослый, совершеннолетний вдруг выскочит весь в черном, общипанный, обтянутый, как чертик, и давай месить ногами. Иной даже, стоя в паре, переговаривает с другим об важном деле, а ногами в то же время, как козленок, вензеля направо и налево… Всё из обезьянства, всё из обезьянства! Что француз в сорок лет такой же ребенок, каким был и в пятнадцать, так вот давай же и мы! Нет, право… после всякого бала точно как будто какой грех сделал; и вспоминать даже о нем не хочется. В голове просто ничего, как после разговора с светским человеком: всего он наговорит, всего слегка коснется, все скажет, что понадергал из книжек, пестро, красно, а в голове хоть бы что-нибудь из того вынес, и видишь потом, как даже, разговор с простым купцом, знающим одно свое дело, но знающим его твердо и опытно, лучше всех этих побрякушек. Ну что из него выжмешь, из этого бала? Ну если бы, положим, какой-нибудь писатель вздумал описывать всю эту сцену так, как она есть? Ну и в книге, и там была бы она также бестолкова, как в натуре. Что она такое: нравственная ли, безнравственная ли? просто черт знает что такое! Плюнешь, да и книгу потом закроешь». Так отзывался неблагоприятно Чичиков о балах вообще; но, кажется, сюда вмешалась другая причина негодованья. Главная досада была не на бал, а на то, что случилось ему оборваться, что он вдруг показался пред всеми бог знает в каком виде, что сыграл какую-то странную, двусмысленную роль. Конечно, взглянувши оком благоразумного человека, он видел, что все это вздор, что глупое слово ничего не значит, особливо теперь, когда главное дело уже обделано как следует. Но странен человек: его огорчало сильно нерасположенье тех самых, которых он не уважал и насчет которых отзывался резко, понося их суетность и наряды. Это тем более было ему досадно, что, разобравши дело ясно, он видел, как причиной этого был отчасти сам. На себя, однако же, он не рассердился, и в том, конечно, был прав. Все мы имеем маленькую слабость немножко пощадить себя, а постараемся лучше приискать какого-нибудь ближнего, на ком бы выместить свою досаду, например на слуге, на чиновнике, нам подведомственном, который в пору подвернулся, на жене или, наконец, на стуле, который швырнется черт знает куда, к самым дверям, так что отлетит от него ручка и спинка: пусть, мол, его знает, что такое гнев. Так и Чичиков скоро нашел ближнего, который потащил на-плечах своих все, что только могла внушить ему досада. Ближний этот был Ноздрев, и нечего сказать, он был так отделан со всех боков и сторон, как разве только какой-нибудь плут староста или ямщик бывает отделан каким-нибудь езжалым, опытным капитаном, а иногда и генералом, который сверх многих выражений, сделавшихся классическими, прибавляет еще много неизвестных, которых изобретение принадлежит ему собственно. Вся родословная Ноздрева была разобрана, и многие из членов его фамилии в восходящей линии сильно потерпели.
Но в продолжение того, как он сидел в жестких своих креслах, тревожимый мыслями и бессонницей, угощая усердно Ноздрева и всю родню его, и перед ним теплилась сальная свечка, которой светильня давно уже накрылась нагоревшею черною шапкою, ежеминутно грозя погаснуть, и глядела ему в окна слепая, темная ночь, готовая посинеть от приближавшегося рассвета, и пересвистывались вдали отдаленные петухи, и в совершенно заснувшем городе, может быть, плелась где-нибудь фризовая шинель, горемыка неизвестно какого класса и чина, знающая одну только (увы!) слишком протертую русским забубенным народом дорогу, - в это время на другом конце города происходило событие, которое готовилось увеличить неприятность положения нашего героя. Именно, в отдаленных улицах и закоулках города дребезжал весьма странный экипаж, наводивший недоумение насчет своего названия. Он не был похож ни на тарантас, ни на коляску, ни на бричку, а был скорее похож на толстощекий выпуклый арбуз, поставленный на колеса. Щеки этого арбуза, то есть дверцы, носившие следы желтой краски, затворялись очень плохо по причине плохого состояния ручек и замков, кое-как связанных веревками. Арбуз был наполнен ситцевыми подушками в виде кисетов, валиков и просто подушек, напичкан мешками с хлебами, калачами, кокурками, скородумками и кренделями из заварного теста. Пирог-курник и пирог-рассольник выглядывали даже наверх. Запятки были заняты лицом лакейского происхожденья, в куртке из домашней пеструшки, с небритой бородою, подернутою легкой проседью, - лицо, известное под именем «малого». Шум и визг от железных скобок и ржавых винтов разбудили на другом конце города булочника, который, подняв свою алебарду, закричал спросонья что стало мочи: «Кто идет?» - но, увидев, что никто не шел, а слышалось только издали дребезжанье, поймал у себя на воротнике какого-то зверя и, подошед к фонарю, казнил его тут же у себя на ногте. После чего, отставивши алебарду, опять заснул по уставам своего рыцарства. Лошади то и дело падали на передние коленки, потому что не были подкованы, и притом, как видно, покойная городская мостовая была им мало знакома. Колымага, сделавши несколько поворотов из улицы в улицу, наконец поворотила в темный переулок мимо небольшой приходской церкви Николы на Недотычках и остановилась пред воротами дома протопопши. Из брички вылезла девка, с платком на голове, в телогрейке, и хватила обоими кулаками в ворота так сильно, хоть бы и мужчине (малый в куртке из пеструшки был уже потом стащен за ноги, ибо спал мертвецки). Собаки залаяли, и ворота, разинувшись наконец, проглотили, хотя с большим трудом, это неуклюжее дорожное произведение. Экипаж въехал в тесный двор, заваленный дровами, курятниками и всякими клетухами; из экипажа вылезла барыня: эта барыня была помещица, коллежская секретарша Коробочка. Старушка вскоре после отъезда нашего героя в такое пришла беспокойство насчет могущего произойти со стороны его обмана, что, не поспавши три ночи сряду, решилась ехать в город, несмотря на то что лошади не были подкованы, и там узнать наверно, почем ходят мертвые души и уж не промахнулась ли она, боже сохрани, продав их, может быть, втридешева. Какое произвело следствие это прибытие, читатель может узнать из одного разговора, который произошел между одними двумя дамами. Разговор сей… но пусть лучше сей разговор будет в следующей главе.
Глава девятая
Поутру, ранее даже того времени, которое назначено в городе N. для визитов, из дверей оранжевого деревянного дома с мезонином и голубыми колоннами выпорхнула дама в клетчатом щегольском клоке, сопровождаемая лакеем в шинели с несколькими воротниками и золотым галуном на круглой лощеной шляпе. Дама вспорхнула в тот же час с необыкновенною поспешностью по откинутым ступенькам в стоявшую у подъезда коляску. Лакей тут же захлопнул даму дверцами, закидал ступеньками и ухватясь за ремни сзади коляски, закричал кучеру: «Пошел!» Дама везла только что услышанную новость и чувствовала побуждение непреодолимое скорее сообщить ее. Всякую минуту выглядывала она из окна и видела, к несказанной досаде, что все еще остается полдороги. Всякий дом казался ей длиннее обыкновенного; белая каменная богадельня с узенькими окнами тянулась нестерпимо долго, так что она наконец не вытерпела не сказать: «Проклятое строение, и конца нет!» Кучер уже два раза получил приказание: «Поскорее, поскорее, Андрюшка! ты сегодня несносно долго едешь!» Наконец цель была достигнута. Коляска остановилась перед деревянным же одноэтажным домом темно-серого цвета, с белыми барельефчиками над окнами, с высокою деревянною решеткою перед самыми окнами и узеньким палисадником, за решеткою которого находившиеся тоненькие деревца побелели от никогда не сходившей с них городской пыли. В окнах мелькали горшки с цветами, попугай, качавшийся в клетке, уцепясь носом за кольцо, и две собачонки, спавшие перед солнцем. В этом доме жила искренняя приятельница приехавшей дамы. Автор чрезвычайно затрудняется, как назвать ему обеих дам таким образом, чтобы опять не рассердились на него, как серживались встарь. Назвать выдуманною фамилией опасно. Какое ни придумай имя, уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства, благо велико, кто-нибудь, носящий его, и непременно рассердится не на живот, а на смерть, станет говорить, что автор нарочно приезжал секретно, с тем чтобы выведать все, что он такое сам, и в каком тулупчике ходит, и к какой Аграфене Ивановне наведывается, и что любит покушать. Назови же по чинам - боже сохрани, и того опасней. Теперь у нас все чины и сословия так раздражены, что все, что ни есть в печатной книге, уже кажется им личностью: таково уж, видно, расположенье в воздухе. Достаточно сказать только, что есть в одном городе глупый человек, это уже и личность; вдруг выскочит господин почтенной наружности и закричит: «Ведь я тоже человек, стало быть, я тоже глуп», - словом, вмиг смекнет, в чем дело. А потому, для избежания всего этого, будем называть даму к которой приехала гостья, так, как она называлась почти единогласно в городе N.: именно, дамою приятною во всех отношениях. Это название она приобрела законным образом, ибо, точно, ничего не пожалела, чтобы сделаться любезною в последней степени, хотя, конечна, сквозь любезность прокрадывалась ух какая яркая прыть женского характера! и хотя подчас в каждом приятном слове ее торчала ух какая булавка! а уж не приведи бог, что кипело в сердце против той, которая бы пролезла как-нибудь и чем-нибудь в первые. Но все это было облечено самою тонкою светскостью, какая только бывает в губернском городе. Всякие движения производила она со вкусом, даже любила стихи, даже иногда мечтательно умела держать голову, - и все согласились, что она, точно, дама приятная во всех отношениях. Другая же дама, то есть приехавшая, не имела такой многосторонности в характере, и потому будем называть ее: просто приятная дама. Приезд гостьи разбудил собачонок, сиявших на солнце: мохнатую Адель, беспрестанно путавшуюся в собственной шерсти, и кобелька Попури на тоненьких ножках. Тот и другая с лаем понесли кольцами хвосты свои в переднюю, где гостья освобождалась от своего клока и очутилась в платье модного узора и цвета и в длинных хвостах на шее; жасмины понеслись по всей комнате. Едва только во всех отношениях приятная дама узнала о приезде просто приятной дамы, как уже вбежала в переднюю. Дамы ухватились за руки, поцеловались и вскрикнули, как вскрикивают институтки, встретившиеся вскоре после выпуска, когда маменьки еще не успели объяснить им, что отец у одной беднее и ниже чином, нежели у другой. Поцелуй совершился звонко, потому что собачонки залаяли снова, за что были хлопнуты платком, и обе дамы отправились в гостиную, разумеется голубую, с диваном, овальным столом и даже ширмочками, обвитыми плющом; вслед за ними побежали, ворча, мохнатая Адель и высокий Попури на тоненьких ножках. «Сюда, сюда, вот в этот уголочек! - говорила хозяйка, усаживая гостью в угол дивана. - Вот так! вот так! вот вам и подушка!» Сказавши это, она запихнула ей за спину подушку, на которой был вышит шерстью рыцарь таким образом, как их всегда вышивают по канве: нос вышел лестницею, а губы четвероугольником. «Как же я рада, что вы… Я слышу, кто-то подъехал, да думаю себе, кто бы мог так рано. Параша говорит: „вице-губернаторша“, а я говорю: „ну вот, опять приехала дура надоедать“, и уж хотела сказать, что меня нет дома…»
Гостья уже хотела было приступить к делу и сообщить новость. Но восклицание, которое издала в это время дама приятная во всех отношениях, вдруг дало другое направление разговору.
Какой веселенький ситец! - воскликнула во всех отношениях приятная дама, глядя на платье просто приятной дамы.
Да, очень веселенький. Прасковья Федоровна, однако же, находит, что лучше, если бы клеточки были помельче, и чтобы не коричневые были крапинки, а голубые. Сестре ее прислали материйку: это такое очарованье, которого просто нельзя выразить словами; вообразите себе: полосочки узенькие-узенькие, какие только может представить воображение человеческое, фон голубой и через полоску всё глазки и лапки, глазки и лапки, глазки и лапки… Словом, бесподобно! Можно сказать решительно, что ничего еще не было подобного на свете.
Милая, это пестро.
Ах, нет, не пестро.
Ах, пестро!
Нужно заметить, что во всех отношениях приятная дама была отчасти материалистка, склонна к отрицанию и сомнению и отвергала весьма многое в жизни.
Здесь просто приятная дама объяснила, что это отнюдь не пестро, и вскрикнула:
Да, поздравляю вас: оборок более не носят.
Как не носят?
На место их фестончики.
Ах, это нехорошо, фестончики!
Фестончики, всё фестончики: пелеринка из фестончиков, на рукавах фестончики, эполетцы из фестончиков, внизу фестончики, везде фестончики.
Нехорошо, Софья Ивановна, если всё фестончики.
Мило, Анна Григорьевна, до невероятности; шьется в два рубчика: широкие проймы и сверху… Но вот, вот когда вы изумитесь, вот уж когда скажете, что… Ну, изумляйтесь: вообразите, лифчики пошли еще длиннее, впереди мыском, и передняя косточка совсем выходит из границ; юбка вся собирается вокруг, как, бывало, в старину фижмы, даже сзади немножко подкладывают ваты, чтобы была совершенная бель-фам.
Ну уж это просто: признаюсь! - сказала дама приятная во всех отношениях, сделавши движенье головою с чувством достоинства.
Именно, это уж, точно, признаюсь, - отвечала просто приятная дама.
Уж как вы хотите, я ни за что не стану подражать этому.
Я сама тоже… Право, как вообразишь, до чего иногда доходит мода… ни на что не похоже! Я выпросила у сестры выкройку нарочно для смеху; Меланья моя принялась шить.
Так у вас разве есть выкройка? - вскрикнула во всех отношениях приятная дама не без заметного сердечного движенья.
Как же, сестра привезла.
Душа моя, дайте ее мне ради всего святого.
Ах, я уж дала слово Прасковье Федоровне. Разве после нее.
Кто ж станет носить после Прасковьи Федоровны? Это уже слишком странно будет с вашей стороны, если вы чужих предпочтете своим.
Да ведь она тоже мне двоюродная тетка.
Она вам тетка еще бог знает какая: с мужниной стороны… Нет, Софья Ивановна, я и слышать не хочу, это выходит: вы мне хотите нанесть такое оскорбленье… Видно, я вам наскучила уже, видно, вы хотите прекратить со мною всякое знакомство.
Бедная Софья Ивановна не знала совершенно, что ей делать. Она чувствовала сама, между каких сильных огней себя поставила. Вот тебе и похвасталась! Она бы готова была исколоть за это иголками глупый язык.
Ну что ж наш прелестник? - сказала между тем дама приятная во всех отношениях.
Ах, боже мой! что ж я так сижу перед вами! вот хорошо! Ведь вы знаете, Анна Григорьевна, с чем я приехала к вам? - Тут дыхание гостьи сперлось, слова, как ястребы, готовы были пуститься в погоню одно за другим, и только нужно было до такой степени быть бесчеловечной, какова была искренняя приятельница, чтобы решиться остановить ее.
Как вы ни выхваляйте и ни превозносите его, - говорила она с живостью, более нежели обыкновенною, - а я скажу прямо, и ему в глаза скажу, что он негодный человек, негодный, негодный, негодный.
Да послушайте только, что я вам открою…
Распустили слухи, что он хорош, а он совсем не хорош, совсем не хорош, и нос у него… самый неприятный нос.
Позвольте же, позвольте же только рассказать вам… душенька, Анна Григорьевна, позвольте рассказать! Ведь это история, понимаете ли: история, сконапель истоар, - говорила гостья с выражением почти отчаяния и совершенно умоляющим голосом. Не мешает заметить, что в разговор обеих дам вмешивалось очень много иностранных слов и целиком иногда длинные французские фразы. Но как ни исполнен автор благоговения к тем спасительным пользам, которые приносит французский язык России, как ни исполнен благоговения к похвальному обычаю нашего высшего общества, изъясняющегося на нем во все часы дня, конечно, из глубокого чувства любви к отчизне, но при всем том никак не решается внести фразу какого бы ни было чуждого языка в сию русскую свою поэму. Итак, станем продолжать по-русски.
Какая же история?
Ах, жизнь моя, Анна Григорьевна, если бы вы могли только представить то положение, в котором я находилась, вообразите: приходит ко мне сегодня протопопша - протопопша, отца Кирилы жена - и что бы вы думали: наш-то смиренник, приезжий-то наш, каков, а?
Как, неужели он и протопопше строил куры?
Ах, Анна Григорьевна, пусть бы еще куры, это бы еще ничего; слушайте только, что рассказала протопопша: приехала, говорит, к ней помещица Коробочка, перепуганная и бледная как смерть, и рассказывает, и как рассказывает, послушайте только, совершенный роман: вдруг в глухую полночь, когда все уже спало в доме, раздается в ворота стук, опаснейший, какой только можно себе представить; кричат: «Отворите, отворите, не то будут выломаны ворота!» Каково вам это покажется? Каков же после этого прелестник?
Да что Коробочка, разве молода и хороша собою?
Ничуть, старуха.
Ах, прелести! Так он за старуху принялся. Ну, хорош же после этого вкус наших дам, нашли в кого влюбиться.
Да ведь нет, Анна Григорьевна, совсем не то, что вы полагаете. Вообразите себе только то, что является вооруженный с ног до головы, вроде Ринальда Ринальдина, и требует: «Продайте, говорит, все души, которые умерли». Коробочка отвечает очень резонно, говорит: «Я не могу продать, потому что они мертвые». - «Нет, говорит, они не мертвые, это мое, говорит, дело знать, мертвые ли они, или нет, они не мертвые, не мертвые, кричит, не мертвые». Словом, скандальозу наделал ужасного: вся деревня сбежалась, ребенки плачут, все кричит, никто никого не понимает, ну просто оррёр, оррёр, оррёр!.. Но вы себе представить не можете, Анна Григорьевна, как я перетревожилась, когда услышала все это. «Голубушка барыня, - говорит мне Машка. - посмотрите в зеркало: вы бледны». - «Не до зеркала, говорю, мне, я должна ехать рассказать Анне Григорьевне». В ту ж минуту приказываю заложить коляску: кучер Андрюшка спрашивает меня, куда ехать, а я ничего не могу и говорить, гляжу просто ему в глаза, как дура; я думаю, что он подумал, что я сумасшедшая. Ах, Анна Григорьевна, если б вы только могли себе представить, как я перетревожилась!
Это, однако ж, странно, - сказала во всех отношениях приятная дама, - что бы такое могли значить эти мертвые души? Я, признаюсь, тут ровно ничего не понимаю. Вот уже во второй раз я все слышу про эти мертвые душы; а муж мой еще говорит, что Ноздрев врет; что-нибудь, верно же, есть.
Но представьте же, Анна Григорьевна, каково мое было положение, когда я услышала это. «И теперь, - говорит Коробочка, - я не знаю, говорит, что мне делать. Заставил, говорит, подписать меня какую-то фальшивую бумагу, бросил пятнадцать рублей ассигнациями; я, говорит, неопытная беспомощная вдова, я ничего не знаю…» Так вот происшествия! Но только если бы вы могли сколько-нибудь себе представить, как я вся перетревожилась.
Но только, воля ваша, здесь не мертвые души, здесь скрывается что-то другое.
Я, признаюсь, тоже, - произнесла не без удивления просто приятная дама и почувствовала тут же сильное желание узнать, что бы такое могло здесь скрываться. Она даже произнесла с расстановкой: - А что ж, вы полагаете, здесь скрывается?
Ну, как вы думаете?
Как я думаю?.. Я, признаюсь, совершенно потеряна.
Но, однако ж, я бы все хотела знать, какие ваши насчет этого мысли?
Но приятная дама ничего не нашлась сказать. Она умела только тревожиться, но чтобы составить какое-нибудь сметливое предположение, для этого никак ее не ставало, и оттого, более нежели всякая другая, она имела потребность в нежной дружбе и советах.
Ну, слушайте же, что такое эти мертвые души, - сказала дама приятная во всех отношениях, и гостья при таких словах вся обратилась в слух: ушки ее вытянулись сами собою, она приподнялась, почти не сидя и не держась на диване, и, несмотря на то что была отчасти тяжеловата, сделалась вдруг тонее, стала похожа на легкий пух, который вот так и полетит на воздух от дуновенья.
Так русский барин, собачей и иора-охотник, подъезжая к лесу, из которого вот-вот выскочит оттопанный доезжачими заяц, превращается весь с своим конем и поднятым арапником в один застывший миг, в порох, к которому вот-вот поднесут огонь. Весь впился он очами в мутный воздух и уж настигнет зверя, уж допечет его неотбойный, как ни воздымайся против него вся мятущая снеговая степь, пускающая серебряные звезды ему в уста, в усы, в очи, в брови и в бобровую его шапку.
Мертвые души… - произнесла во всех отношениях приятная дама.
Что, что? - подхватила гостья, вся в волненье.
Мертвые души!..
Ах, говорите, ради бога!
Это просто выдумано только для прикрытья, а дело вот в чем: он хочет увезти губернаторскую дочку.
Это заключение, точно, было никак неожиданно и во всех отношениях необыкновенно. Приятная дама, услышав это, так и окаменела на месте, побледнела, побледнела, как смерть и, точно, перетревожилась не на шутку.
Ах, боже мой! - вскрикнула она, всплеснув руками, - уж этого я бы никак не могла предполагать.
А я, признаюсь, как только вы открыли рот, я уже смекнула, в чем дело, - отвечала дама приятная во всех отношениях.
Но каково же после этого, Анна Григорьевна, институтское воспитание! ведь вот невинность!
Какая невинность! Я слыхала, как она говорила такие речи, что, признаюсь, у меня не станет духа произнести их.
Знаете, Анна Григорьевна, ведь это просто раздирает сердце, когда видишь, до чего достигла наконец безнравственность.
А мужчины от нее без ума. А по мне, так я, признаюсь, ничего не нахожу в ней… Манерна нестерпимо.
Ах, жизнь моя, Анна Григорьевна, она статуя, и хоть бы какое-нибудь выраженье в лице.
Ах, как манерна! ах, как манерна! Боже, как манерна! Кто выучил ее, я не знаю, но я еще не видывала женщины, в которой бы было столько жеманства.
Душенька! она статуя и бледна как смерть.
Ах, не говорите, Софья Ивановна: румянится безбожно.
Ах, что это вы, Анна Григорьевна: она мел, мел, чистейший мел.
Милая, я сидела возле нее: румянец в палец толщиной и отваливается, как штукатурка, кусками. Мать выучила, сама кокетка, а дочка еще превзойдет матушку.
Ну позвольте, ну положите сами клятву, какую хотите, я готова сей же час лишиться детей, мужа, всего именья, если у ней есть хоть одна капелька, хоть частица, хоть тень какого-нибудь румянца!
Ах, что вы это говорите, Софья Ивановна! - сказала дама приятная во всех отношениях и всплеснула руками.
Ах, какие же вы, право, Анна Григорьевна! я с изумленьем на вас гляжу! - сказала приятная дама и всплеснула тоже руками.
Да не покажется читателю странным, что обе дамы были не согласны между собою в том, что видели почти в одно и то же время. Есть, точно, на свете много таких вещей, которые имеют уже такое свойство: если на них взглянет одна дама, они выйдут совершенно белые, а взглянет другая, выйдут красные, красные, как брусника.
Ну, вот вам еще доказательство, что она бледна, - продолжала приятная дама, - я помню, как теперь, что я сижу возле Манилова и говорю ему: «Посмотрите, какая она бледная!» Право, нужно быть до такой степени бестолковыми, как наши мужчины, чтобы восхищаться ею. А наш-то прелестник… Ах, как он мне показался противным! Вы не можете себе представить, Анна Григорьевна, до какой степени он мне показался противным.
Да, однако же, нашлись некоторые дамы, которые были неравнодушны к нему.
Я, Анна Григорьевна? Вот уж никогда вы не можете сказать этого, никогда, никогда!
Да я не говорю об вас, как будто, кроме вас, никого нет.
Никогда, никогда, Анна Григорьевна! Позвольте мне вам заметить, что я очень хорошо себя знаю; а разве со стороны каких-нибудь иных дам, которые играют роль недоступных.
Уж извините, Софья Ивановна! Уж позвольте вам сказать, что за мной подобных скандальозностей никогда еще не водилось. За кем другим разве, а уж за мной нет, уж позвольте мне вам это заметить.
Отчего же вы обиделись? ведь там были и другие дамы, были даже такие, которые первые захватили стул у дверей, чтобы сидеть к нему поближе.
Ну, уж после таких слов, произнесенных приятною дамою, должна была неминуемо последовать буря, но, к величайшему изумлению, обе дамы вдруг приутихли, и совершенно ничего не последовало. Во всех отношениях приятная дама вспомнила, что выкройка для модного платья еще не находится в ее руках, а просто приятная дама смекнула, что она еще не успела выведать никаких подробностей насчет открытия, сделанного ее искреннею приятельницею, и потому мир последовал очень скоро. Впрочем, обе дамы нельзя сказать чтобы имели в своей натуре потребность наносить неприятность, и вообще в характерах их ничего не было злого, а так, нечувствительно, в разговоре рождалось само собою маленькое желание кольнуть друг друга; просто одна другой из небольшого наслаждения при случае всунет иное живое словцо: вот, мол, тебе! на, возьми, съешь! Разного рода бывают потребности в сердцах как мужеского, так и женского пола.
Я не могу, однако же, понять только того, - сказала просто приятная дама, - как Чичиков, будучи человек заезжий, мог решиться на такой отважный пассаж. Не может быть, чтобы тут не было участников.
А вы думаете, нет их?
А кто же бы, полагаете, мог помогать ему?
Дама вспорхнула в тот же час с необыкновенною поспешностью по откинутым ступенькам в стоявшую у подъезда коляску. Лакей тут же захлопнул даму дверцами, закидал ступеньками и ухватясь за ремни сзади коляски, закричал кучеру: "Пошел!" Дама везла только что услышанную новость и чувствовала побуждение непреодолимое скорее сообщить ее. Всякую минуту выглядывала она из окна и видела, к несказанной досаде, что все еще остается полдороги. Всякий дом казался ей длиннее обыкновенного; белая каменная богадельня с узенькими окнами тянулась нестерпимо долго, так что она наконец не вытерпела не сказать: "Проклятое строение, и конца нет!" Кучер уже два раза получил приказание: "Поскорее, поскорее, Андрюшка! ты сегодня несносно долго едешь!" Наконец цель была достигнута. Коляска остановилась перед деревянным же одноэтажным домом темно-серого цвета, с белыми барельефчиками над окнами, с высокою деревянною решеткою перед самыми окнами и узеньким палисадником, за решеткою которого находившиеся тоненькие деревца побелели от никогда не сходившей с них городской пыли. В окнах мелькали горшки с цветами, попугай, качавшийся в клетке, уцепясь носом за кольцо, и две собачонки, спавшие перед солнцем. В этом доме жила искренняя приятельница приехавшей дамы. Автор чрезвычайно затрудняется, как назвать ему обеих дам таким образом, чтобы опять не рассердились на него, как серживались встарь. Назвать выдуманною фамилией опасно. Какое ни придумай имя, уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства, благо велико, кто-нибудь, носящий его, и непременно рассердится не на живот, а на смерть, станет говорить, что автор нарочно приезжал секретно, с тем чтобы выведать все, что он такое сам, и в каком тулупчике ходит, и к какой Аграфене Ивановне наведывается, и что любит покушать. Назови же по чинам - боже сохрани, и того опасней. Теперь у нас все чины и сословия так раздражены, что все, что ни есть в печатной книге, уже кажется им личностью: таково уж, видно, расположенье в воздухе.
Достаточно сказать только, что есть в одном городе глупый человек, это уже и личность; вдруг выскочит господин почтенной наружности и закричит: "Ведь я тоже человек, стало быть, я тоже глуп", - словом, вмиг смекнет, в чем дело. А потому, для избежания всего этого, будем называть даму к которой приехала гостья, так, как она называлась почти единогласно в городе N.:
именно, дамою приятною во всех отношениях. Это название она приобрела законным образом, ибо, точно, ничего не пожалела, чтобы сделаться любезною в последней степени, хотя, конечна, сквозь любезность прокрадывалась ух какая яркая прыть женского характера! и хотя подчас в каждом приятном слове ее торчала ух какая булавка! а уж не приведи бог, что кипело в сердце против той, которая бы пролезла как-нибудь и чемнибудь в первые. Но все это было облечено самою тонкою светскостью, какая только бывает в губернском городе. Всякие движения производила она со вкусом, даже любила стихи, даже иногда мечтательно умела держать голову, - и все согласились, что она, точно, дама приятная во всех отношениях. Другая же дама, то есть приехавшая, не имела такой многосторонности в характере, и потому будем называть ее: просто приятная дама. Приезд гостьи разбудил собачонок, сиявших на солнце: мохнатую Адель, беспрестанно путавшуюся в собственной шерсти, и кобелька Попури на тоненьких ножках. Тот и другая с лаем понесли кольцами хвосты свои в переднюю, где гостья освобождалась от своего клока и очутилась в платье модного узора и цвета и в длинных хвостах на шее; жасмины понеслись по всей комнате. Едва только во всех отношениях приятная дама узнала о приезде просто приятной дамы, как уже вбежала в переднюю.
Коляска остановилась перед деревянным же одноэтажным домом темно-серого цвета, с белыми барельефчиками над окнами, с высокою деревянною решеткою перед самыми окнами и узеньким палисадником, за решеткою которого находившиеся тоненькие деревца побелели от никогда не сходившей с них городской пыли. В окнах мелькали горшки с цветами, попугай, качавшийся в клетке, уцепясь носом за кольцо, и две собачонки , спавшие перед солнцем. В этом доме жила искренняя приятельница приехавшей дамы. Автор чрезвычайно затрудняется, как назвать ему обеих дам таким образом, чтобы опять не рассердились на него, как серживались встарь. Назвать выдуманною фамилией опасно. Какое ни придумай имя , уж непременно найдется в каком-нибудь углу нашего государства, благо велико, кто-нибудь, носящий его, и непременно рассердится не на живот , а на смерть, станет говорить, что автор нарочно приезжал секретно, с тем чтобы выведать все, что он такое сам, и в каком тулупчике ходит, и к какой Аграфене Ивановне наведывается, и что любит покушать. Назови же по чинам - боже сохрани, и того опасней. Теперь у нас все чины и сословия так раздражены, что все, что ни есть в печатной книге, уже кажется им личностью: таково уж, видно, расположенье в воздухе . Достаточно сказать только, что есть в одном городе глупый человек, это уже и личность; вдруг выскочит господин почтенной наружности и закричит: «Ведь я тоже человек, стало быть, я тоже глуп», - словом, вмиг смекнет , в чем дело. А потому, для избежания всего этого, будем называть даму, к которой приехала гостья, так, как она называлась почти единогласно в городе N.: именно, дамою приятною во всех отношениях. Это название она приобрела законным образом, ибо, точно, ничего не пожалела, чтобы сделаться любезною в последней степени, хотя, конечно, сквозь любезность прокрадывалась ух какая юркая прыть женского характера! и хотя подчас в каждом приятном слове ее торчала ух какая булавка! а уж не приведи бог, что кипело в сердце против той, которая бы пролезла как-нибудь и чем-нибудь в первые. Но все это было облечено самою тонкою светскостью, какая только бывает в губернском городе. Всякое движение производила она со вкусом, даже любила стихи, даже иногда мечтательно умела держать голову, - и все согласились, что она, точно, дама приятная во всех отношениях. Другая же дама, то есть приехавшая, не имела такой многосторонности в характере, и потому будем называть ее: просто приятная дама. Приезд гостьи разбудил собачонок , спавших на солнце: мохнатую Адель, беспрестанно путавшуюся в собственной шерсти, и кобелька Попури на тоненьких ножках. Тот и другая с лаем понесли кольцами хвосты свои в переднюю, где гостья освобождалась от своего клока и очутилась в платье модного узора и цвета и в длинных хвостах на шее: жасмины понеслись по всей комнате. Едва только во всех отношениях приятная дама узнала о приезде просто приятной дамы, как уже вбежала в переднюю. Дамы ухватились за руки, поцеловались и вскрикнули, как вскрикивают институтки, встретившиеся вскоре после выпуска, когда маменьки еще не успели объяснить им, что отец у одной беднее и ниже чином, нежели у другой. Поцелуй совершился звонко, потому что собачонки залаяли снова, за что были хлопнуты платком , и обе дамы отправились в гостиную, разумеется голубую , с диваном, овальным столом и даже ширмочками, обвитыми плющом; вслед за ними побежали, ворча, мохнатая Адель и высокий Попури на тоненьких ножках. «Сюда, сюда, вот в этот уголочек! - говорила хозяйка, усаживая гостью в угол дивана. - Вот так! вот так! вот вам и подушка!» Сказавши это, она запихнула ей за спину подушку, на которой был вышит шерстью рыцарь таким образом, как их всегда вышивают по канве: нос вышел лестницею, а губы четвероугольником. «Как же я рада, что вы… Я слышу, кто-то подъехал, да думаю себе, кто бы мог так рано. Параша говорит: «вице -губернаторша», а я говорю: «ну вот, опять приехала дура надоедать», и уж хотела сказать, что меня нет домаЕдва ли истоки “светскости” следует искать в русской культуре (в той их части, которая касается формальной стороны канонической СБ, ее многочисленных отработанных и даже доведенных до искусства технических приемов и тактик, безусловно перенесенных в Россию из западной культуры с ее культом рыцарства [ср.: Слышкин, 1996]). Само же явление СБ, по-видимому, присуще любой национальной культуре, даже находящейся на весьма ранней ступени развития, не знающей собственно “света”.
В целом анализ современного и исторического речевого материала позволяет дополнить определение СБ еще по крайней мере двумя доминантами. Выскажем предположение, что одной из них является соревновательное начало, характерное для СБ, проводимой настоящими “профессионалами” жанра (а доминанты жанра раскрываются прежде всего в таких образцах). Действительно, мастерство в СБ не предполагает никакой иной цели, кроме стремления к превосходству в социально престижном общении, в остроумии, изощренности речи, осведомленности и т.п. Соревновательное начало роднит СБ с древнейшими жанрами игрового коммуникативного поведения, присущими, по-видимому, каждой национальной культуре.
О.М. Фрейденберг, рассуждая о проблемах сюжета и жанра в долитературный период, выделяет словесный поединок (сопутствующий поединку действенному) как одну из наиболее устойчивых форм архаичных словесных актов. Примеры таких словесных поединков можно найти в наиболее ранних произведениях мировой литературы - “Гитопадеши” и гомеровском эпосе. О.М. Фрейденберг отмечает, что различные формы и проявления этих архаичных поединков сохраняются в обрядовых действиях: “Дословесный характер гадания, спора двух сторон поединка виден, с одной стороны, в обрядовых хоровых сражениях; как известно, община делилась на два полухория, которые вступали друг с другом в битву при помощи рук, палиц и дрекольев; обрядово бились между собой общины, улицы, целые города <…> С другой стороны, сохранились обряды, в которых одна сторона забрасывала другую камнями; это бросание друг в друга камнями, “перекидывание” в буквальном смысле, происходило в праздники, при участии жрецов. Обряд борьбы и драки, перекидывания камнями, был заменен на Эгине хоровыми насмешками, которые происходили между женщинами; здесь перекидывались уже издевкой и инвективой” [Фрейденберг, 1997: 125-127].
Находим эту соревновательность в приводимых здесь примерах СБ из “Войны и мира” и “Идиота”; ср. характеристику “дамы приятной во всех отношениях” в “Мертвых душах”:
“Это название она приобрела законным образом, ибо, точно, ничего не пожалела, чтобы сделаться любезною в последней степени, хотя, конечно, сквозь любезность прокрадывалась ух какая юркая прыть женского характера ! и хотя подчас в каждом приятном слове ее торчала ух какая булавка ! а уж не приведи бог, что кипело в сердце против той, которая бы пролезла как-нибудь и чем-нибудь в первые . Но все это было облечено самой тонкою светскостью, какая только бывает в губернском городе. Всякое движение производила она со вкусом, даже любила стихи, даже иногда мечтательно умела держать голову, - и все согласились, что она, точно, дама приятная во всех отношениях” .
В СБ, увы, может найтись место самым злым сплетням, самой беспощадной иронии - и всё это совершенно естественно (в силу косвенности фатической речи) совмещается со строгими требованиями этикетизации речи (демонстрации доброжелательности, уважения к собеседнику). Недопустимы только открытая агрессия, “несоциализованные” эмоции, прямые сигналы дисгармонического речевого поведения (громкая речь Пьера показалась “страшной” Анне Павловне Шерер именно по этой причине). Ср. явление “русского дендизма”, на которое обращает внимание Ю.М. Лотман, рассуждая о быте и традициях русского дворянства XVIII - начала XIX веков: “искусство дендизма создает сложную систему собственной культуры, которая внешне проявляется в своеобразной “поэзии утонченного костюма”. Костюм - внешний признак дендизма, однако не его сущность” [Лотман, 1994: 125]. Суть же дендизма - “наглость, прикрытая издевательской вежливостью” [Лотман, 1994: 127]. Рассматривая возможное пересечение поведения денди и политического либерализма в случае П.А. Чаадаева или кн. П.А. Вяземского, а также судьбы “русского денди” Воронцова, Блудова и Дашкова, Ю.М. Лотман все же считает дендизм поведением, а не идеологией, поскольку он ограничен узкой сферой быта [Лотман, 1994: 134-135].
Отметим, что соревновательное начало не делает СБ некооперативным общением и не препятствует общей цели поддержания доброжелательных отношений. Эти два свойства диалектически сочетаются в природе СБ, обусловливая цельность СБ как особое “концертное” начало. Его суть в том, что действия отдельных участников правильны постольку, поскольку ими правильно строится общий разговор (подобно коллективному исполнению одного произведения с допустимыми при этом импровизациями, вариациями, не нарушающими целого, а украшающими его). СБ двоих отличается от “обычного” диалога установкой на создание совершенного целого, которое важнее вклада каждого партнера в отдельности.
Концертное начало объясняет психологическую основу СБ. В этом отношении интересными представляются размышления известного американского психолога и психотерапевта Эрика Берна. Внутри фатического общения противопоставляются три разновидности стандартизованной коммуникативной деятельности - “игры”, “ритуалы” и “времяпрепровождения”. Цель времяпрепровождений состоит, во-первых, в создании структуры времени, во-вторых, в обеспечении участникам взаимно приемлемых “поглаживаний”, в-третьих, в социальном отборе [Берн, 1988: 33-34], при этом последнюю цель (заключающуюся, в общем, в том, что “избранники... представляют собой наиболее вероятных кандидатов для более сложных взаимоотношений, то есть для игр”) Берн считает важнейшей. Смысл “игры” состоит, во-первых, в наличии “выигрыша” (этот выигрыш - у партнера - значительнее, чем во времяпрепровождении, и путь к нему обычно социально неодобряем), во-вторых, в скрытом характере трансакций. Это гораздо более динамичная и сложная коммуникативная деятельность, чем времяпрепровождение, хотя психологическая (фатическая) природа их едина.
Данные две доминанты СБ вместе обусловливают третью - в большей степени лингвистическую. По нашему мнению, важная лингвистическая линия противопоставления светский ~ несветский - фактор адресата. Для СБ он, естественно, важен, но учитывается скорее как адресат массовый. Соответственно меняется (по сравнению, например, с жанром дружеской беседы) и характер отдельных реплик, и связь между ними.
Тот факт, что СБ - разновидность полилога, обусловливает ряд структурно-языковых особенностей СБ. Как в любом полилоге, в СБ нужно прилагать больше усилий к “захвату лидерства”, здесь нет того практически автоматического переключения “Говорящий - слушающий”, какое характерно для естественных диалогов. Перенос лидерства осуществляется по линии наибольшей тематической ценности новой реплики или имитации такой ценности (в ситуации фатического общения главное все же не информация, а сам факт общения), что, естественно, вызывает наибольшие теоретические и практические затруднения. В самом деле, как определяется тематическая ценность реплики в дискурсе? Для этого необходимо, во-первых, точное установление формальных характеристик жанра, во-вторых, его сознательная идентификация как СБ (а не как научной дискуссии или другого информативного полилога, с определением тематической ценности реплик в которых все более или менее ясно). Всё это порождает особые требования к форме (нередко эстетической) композиционных блоков СБ, в частности, векторов-ускорений (особенно их инициальных фраз), при этом к форме относим не только ортологическую четкость, но и предметную сферу, а также темп речи, ритм, интонацию. Таким образом, одно из жанровых требований к форме векторов-ускорений СБ заключается в том, чтобы это было некое цельнооформленное единство, не содержащее пауз.
Проиллюстрируем данное положение примером из “Войны и мира”:
Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
- Ah! Aujourd’hui on m’a raconté une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en régale. Vous m’excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l’historie. (Ах, сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им попотчевать. Извините, виконт, я буду рассказывать по-русски; иначе пропадет вся соль анекдота).
И князь Ипполит начал говорить по-русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории .
Рассмотрим инициальные реплики в разговоре трех подруг [РРП 1995: 71-75], выполняющие роль механизма переключения “Говорящий - Слушающий”. Каждая такая реплика двухчленна. Она начинается с фатического сигнала солидаризации с собеседником (что обычно выражается в повторении части реплики собеседника). Следующая реплика, вводящая тему нового монолога, произносится в типичной для СБ форме, т.е. как цельнооформленное единство (1. она единственный специалист в своём городе / (пауза ) но пишет / что “здесь мне работа / не приносит такого удовлетворения / как в Москве; 2. А. Она с языком поехала? Н. Учила // Учила // А. Ага // Н. Учила // То есть у них так особых-то проблем нету //; 3. Андрюша добивался отъезда очень много лет / он вообще русский // (пауза ) Добился // ; 4. М. Методично / без эмоций // Н. Да /он говорил “я / о… они меня выпустят” / (смех в голосе) говорил он ). Последующие реплики монологов Н. этим качеством не обладают.
Отдельные реплики, составляющие СБ, представляют собой мини-монологи, адресованные всем участникам СБ. Каждая реплика должна быть четко оформлена, “правильно и вовремя начата и правильно и вовремя закончена”. При этом важно, чтобы, во-первых, реплика была адресована всем участникам полилога, а не одному избранному собеседнику (что было бы невежливо по отношению к остальным - ср.: “участие в общей беседе всех членов группы, приветствие каждым каждого, знакомство всех со всеми, организация и поддержание общего разговора” [Стернин, 1996: 5]); во-вторых, недопустимы и собственно монологи, то есть полный захват лидерства одним из участников. Иными словами, ошибочны в СБ как трансформация СБ (полилога) в сторону диалога, так и в сторону монолога.
Рассмотрим запись разговора за праздничным столом [ЖР 1995: 142-148].
Это не вполне СБ (полилог, состоящий из мини-монологов), но и не ДБ (диалог): перед нами гибридный жанр, содержащий элементы разных речевых жанров и сферы СБ, и сферы ДБ, и полилога, и диалога, и монолога, причем никто из собеседников, включая хозяев (в отличие от салона Анны Павловны Шерер), не стремится к тому, чтобы “исправить” разговор, ориентировать его на СБ.
Н.М. - Ира/ чо-то так шампанского захотелось //
И.В. - Ну/ давай. Саша/ давай слово//
А.В. - А чо/ давай/ так/ ну что/ товарищи/ я поскольку здесь / хозяин/ как говорится/ да/ поэтому тамадой я не могу быть/ и поэтому моё дело было что? Приготовить/ чтоб всё было/ чтоб гости собрались/ и поэтому я говорю/ давайте/ выпьем по поводу/ и начинаем//
Данная реплика А.В. - РЖ тост , который, безусловно, по всем параметрам принадлежит к сфере СБ. Вектор-ускорение (мини-монолог) произносится без пауз.
Г.Т. - Начинаем//
А.В. - И остальные/ уже/ пожалуйста/ эт самое/ вести будем/ хм-м/ углýбим
А.В. - А после того как / эт самое/ примем/ углýбим/ пить будем так/ кто что желает/
И.В. - Так/ значит/ открытие состоялось//
И ирония (ироническое воспроизведение речевых и публицистических ошибок М.С. Горбачева: углýбим , посоветуемся ), и тост совершенно уместны в СБ. Вектор-ускорение произносится также без пауз (ср. с этой точки зрения все последующие векторы-ускорения в разговоре):
А.В. - Шампанское сладкое//
И.В. - А чо это оно какое-то мутное?
О.М. - Запотело!
И.В. - Я думаю/ что это оно некачественное// оно в морозилке было/ да//
Н.Н. - Сёдня в честь твоего дня рождения погода наладилась
И.В. - Да/ не говори// я думаю/ <как хорошо>//
Г.Т. - И между прочим всегда бывает жарко//
И.В. - Я тоже думала/ ну/ думаю/ вообще-то всегда бывает жарко/ и думаю/ ну ладно/ в конце концов когда-то пусть и по-другому. Смотрю-у/ опять жарко //
Л.Б. - Ты вспомни/ когда ты рождалась/ тоже жарко было?
Г.Т. - Ведь это же недавно было/ ты должна всё помнить//
И.В. - Да/ конечно// (НРЗБ)
Это РЖ шутки, причем шутки полилогической, коллективной.
Комплимент хозяйке (прямой) вызывает в ответ оправдание , что уже нехарактерно для СБ:
О.Ж. - Как Гришу подстригли!
И.В. - Гришу/ страшно подстригли!
О.М. - Красиво его подстригли/ очень красиво// (Грише - сыну хозяев) у тебя очень красивая причёска//
О.Ж. - Вот я помню/ у нас в детстве так вот/ стригли//
И.В. - Саша и говорит/ <как только его подстригли/ стал на меня похож>/
Зато следующий непосредственно после прямого комплимента с отводом косвенный комплимент хозяйкой принимается:
Н.М. - Ира/ я как чувствовал/ вчера говорю/ хочу наесться я редиски/ и вот пожалуйста/ она/ миска вот тут как тут//
И.В. - Ну/ налетай/ нажимай// слушай/ а вот этих вот/ крабов/ ты попробовал?
Н.М. - Нет/ я не умею такими темпами продвигаться/ как все остальные//
Следующая реплика О.Ж. нехарактерна для СБ - это размышление по поводу положения Библии.
О.Ж. - Мне тут дали сборник рецензировать/ я// читаю я который день подряд иррациональное в нашей жизни// и вот одна из статей посвящена Библии// анализу Библии// и вот я поняла/ что/ насколько всё-таки несоответствие того/ что завещано Библией/ тому/ что есть в нашей жизни// когда/ Адам и Ева согрешили/ то там было сказано/ что Адаму/ нужно будет после этого/ в трудах добывать хлеб свой//
В.Г. - В поте лица своего//
О.Ж. - В поте лица своего//
В.Г. - Вот мы и потеем/ добываем/
О.Ж. - Да/ вот вы и добываете// а мне кажется почему-то/ что у нас жёны наказаны дважды/ они и хлеб в поте лица добывают и ещё рожают//
А.В. - Так они же у нас/ это/ коммунистические жёны-то//
О.Ж. - Я хочу/ чтобы в мире был установлен порядок/ чтобы жёны были наказаны/ если уж наказаны/ то только один раз// (НРЗБ)
Нехарактерны для СБ: 1) ориентированность не на развлечение коллективного Адресата; 2) адресованность не всем присутствующим (такое высказывание может быть адресовано только сочувствующим единомышленникам и только женщинам); 3) паузы в векторе-ускорении (Мне тут дали сборник рецензировать/ я// читаю я который день подряд иррациональное в нашей жизни// и вот одна из статей посвящена Библии// анализу Библии// ); 4) О.Ж. (несмотря на попытки некоторых участников перевести разговор в шутливую полилогическую тональность) настойчиво продолжает развивать свою тему. Данный монолог, впрочем, не звучит диссонансом в целом разговора и вежливо поддерживается косвенными комплиментами В.Г. и А.В.
4. Светская беседа как вторичный речевой жанр. Отсутствие в собственном смысле слова непосредственности и импровизации, обработанность делают СБ вторичным речевым жанром (по Бахтину) по отношению к “phatic communion” Б. Малиновского. С “непосредственной” фатикой СБ объединяет неинформативность (или малоинформативность), с дистантными вторичными жанрами - внимание к форме.
СБ как вторичный речевой жанр генетически восходит к таким разновидностям фатики (small talk), как болтовня / сплетничанье , но, видимо, никак не к разговору по душам (исповеди, проповеди ). К вторичным РЖ, развившимся на базе последнего, можно отнести дружескую лирику (например, “Послание к Чаадаеву” Пушкина) и “кружковые разговоры” пушкинской эпохи (литературные кружки, письма, эпиграммы, кружковая речь, causerie, “дружеские враки” с особой семантикой, понятной только “своим” - например, в “Зеленой лампе”, “Арзамасе”, кружке Оленина [Паперно, 1978: 122]).
Как уже отмечалось, оппозиция светский-несветский во многом пересекается с такими оппозициями, как личностное - социальное общение и обработанное - необработанное общение . Показательно в этом отношении отсутствие СБ в общении на диалекте (что, однако, не значит, будто в народной культуре нет своего этикета). Причины такого отсутствия заключаются не только в том, что на диалекте не говорит высшее сословие (“свет”), не только в отсутствии в диалекте собственно стилей, но и в особой личностности диалектной речи [Гольдин, 1997: 17-18]. Существует ли СБ в просторечной среде? По-видимому, нет - по той же причине повышенной личностности, что и в общении на диалекте, а также повышенной агрессивности просторечного общения. Не позволяет ответить утвердительно, например, материал, собранный рабочим Первоуральского новотрубного завода М. Махнутиным и обработанный в кандидатской диссертации И.В. Шалиной .
Рассмотрим одну из записанных ситуаций - праздничного застолья (празднование 8-го Марта). Данная обстановка в целом вполне благоприятна для того, чтобы общение между участниками застолья осуществлялось в жанре СБ.
М. Так / ну чо? Песни-то петь будем?
Т.В. Нет / давай лапши на уши вешай //
М. Я? Лапши на уши?
Т.В. Лапши на уши / Максим / вешай //
М. Лапшу на уши / а не лапши на уши //
Т.В. Да / да / да // Давай / давай //
М. Да я чо-то уже пьяный такой //
А.М. Максим / расскажи нам про праздник // Чо мы празднуем?
М. Этот праздник / хоть он и называется международным / празднуется только между народами СССР / блин / бывшего // Да это чо за праздники? Морока одна //
Т.В. Ты хочешь сказать / что это уже не праздник для нас?
М. Почему? Праздник // Я просто уже говорю / что // (ПАУЗА) Ну как //
Ж. Праздник весны //
М. Да //
Т.В. Не угнетай наше настроение // Давай чо-то другое/ праздничное// (СМЕЕТСЯ) Чо-то праздничное давай //
М. Чо праздничное?
О. Ляпнул / не подумавши //
М. Да почему не подумавши? Я вот щас как нагоню тоски вам //
Т.В. Не надо нам / на нас тоску нагонять // Ты что?
(БОЛЬШАЯ ПАУЗА)
М. (О ЧАЙНИКЕ) Вон Валера / под самый верх залил / Щас опять будет (НРЗБ) // Во / Дай сахару-то // Это что у нас / с капустой? [Шалина, 1998: 168].
Данный разговор невозможно, конечно, считать СБ по большинству релевантных параметров (единственный параметр, сближающий его с СБ, то, что это малоинформативная беседа ). Отношения между участниками беседы не производят впечатления дружеских, а главное, собеседники ничего не делают, чтобы гармонизировать их. Собственно говоря, это не только не СБ - это и не small talk, а извращенная фатика (понимаемая как подмена жанров small talk, в принципе не поддающихся переакцентуации, средствами, присущими дисгармоническим жанрам, прежде всего прямой и косвенной ссоре [Дементьев, 1996]). Впрочем, реплики-ускорения М. имеют как правило полилогическую форму без внутренних пауз, что скорее характерно для СБ, за одним исключением, которое можно считать речевой ошибкой (1. Так / ну чо? Песни-то петь будем?; 2. Этот праздник / хоть он и называется международным / празднуется только между народами СССР / блин / бывшего // Да это чо за праздники? Морока одна ).
И диалектоносителями, и носителями просторечной речевой культуры косвенность понимается, видимо, в первичном ее значении - как переакцентуация, т.е. (в данном случае) изменение межличностной сферы на дистанцированную социальную.
В этом отношении представляет интерес распространенное выражение “светская тусовка” с просторечной лексемой тусовка , употребляемое не только как оценочное (иронично или пренебрежительно) и не только “извне”. Ср. судьбу выражения “светская чернь” (авторство которого приписывается Пушкину) - как известно, завсегдатаи светских салонов сами не называли себя так. Процесс изменения значения данной лексемы развивался, по-видимому, в четыре этапа: 1. утрата лексемой тусовка , как это характерно для жаргона в целом, своей отрицательной стилистической окраски; 2. использование ее в ироничном значении (языковая игра); 3. стирание экспрессии (штамп); 4. узус. С другой стороны, просторечное “базар” - ‘всеобщий бестолковый разговор’ [Словарь молодежного жаргона 1992] - не может образовывать подобного сочетания:?светский базар . Нам видится две причины: во-первых, светская беседа не может быть “бестолковой”. Тусовка и базар - не синонимы, т.к. тусовка - имя жанра (сложного речевого события), а базар - характеристика типа общения. Вторая причина, видимо, в первоначальном значении слова “базар” - очень уж оно не связывается с местом, где бывают представители “света”.
Вопрос о косвенном характере СБ требует специального обсуждения. СБ как косвенный РЖ изучена значительно меньше, чем, например, флирт или ирония , механизм косвенности, антифразиса в которых более очевиден и рассматривался достаточно подробно и с разных точек зрения (некоторыми исследователями флирт и ирония даже отождествлялись с косвенностью, косвенными речевыми актами - см., например, [Варзонин, 1994; Зверева, 1995]). С другой стороны, косвенный характер СБ несомненен. Достаточно строгие этикетные требования к тематике и форме речи распространяются и на степень эксплицитности: кроме явно запретных тем, существуют темы, о которых говорить можно только иносказательно, посредством эвфемизмов. При кажущейся важности тем, которые могут обсуждаться как будто очень заинтересованно, энергично (даже возбужденно) и профессионально, все же раскрытие темы, ее обсуждение никогда не бывают основной целью СБ. Доказать это утверждение достаточно просто: участники СБ никогда не собираются ради одного этого. В то же время нельзя сказать, что содержание разговоров, логическое обсуждение тем совсем не имеет значения. В целом, определить “степень значимости” тем СБ весьма сложно.
Косвенный характер СБ генетически роднит ее с другими фатическими жанрами, но механизм косвенности в них несколько различается. Диада, лежащая в основе косвенности в СБ, - противоречие между внешней информативной нагруженностью высказываний и действительным, скорее фатическим, чем информативным, содержанием (см. другую мою статью в настоящем сборнике о диадном характере непрямой коммуникации).
Интересно, что раскрытие тем, да и сами темы СБ выполняют именно внешнюю, служебную роль - это форма СБ. Маркером истинной их интерпретации, того, что они должны быть восприняты как реплики СБ, а не, скажем, научной дискуссии, является форма коммуникативной ситуации в целом, а не отдельных реплик, как правило, совпадающая и даже иногда эстетически превосходящая форму соответствующих аргументов, тезисов и прочих риторических фигур зоны информативной речи.
Итак, речевой жанр светской беседы обнаруживает три типа черт. Первый тип черт - те, что объединяют СБ с фатикой в целом. Сюда относится общая коммуникативная цель - приятного совместного времяпрепровождения, стремление развлечь, доставить удовольствие партнеру и себе. Вторая группа черт - те, что объединяют СБ с речевым этикетом. Сюда относятся социально регламентированные предписания относительно репертуара жанров светской беседы, репертуара тем, табу-тем и “табу-действий”, достаточного запаса представлений “о целом высказывании, способах вовремя взять слово, правильно начать и правильно кончить”, отношение к собеседнику скорее как к носителю социальной роли и социального статуса. Третья группа - черты, присущие собственно СБ. Относим сюда соревновательное и концертное начала (характерные для СБ, проводимой “профессионалами”), а также “полилогический” характер СБ, обусловливающие частичную публичность СБ и частичную официальность. К свойствам СБ также можно отнести ограниченность средств СБ, в отличие от территориально, социально, профессионально и психологически универсального или почти универсального речевого этикета. Выскажем предположение, что СБ менее облигаторна, чем РЭ, участие в ней не столь социально-символично. Ср. выражения устал от светских разговоров ; не было сил поддерживать светский разговор и?он устал соблюдать этикет ;?ему надоело соблюдать этикет .
Таким образом, традиционное представление о СБ как о речевом этикете “плюс набор обязательных тем и табу-тем” неверно по существу, как и представление о семантике русских слов светский / светскость как о аномальной или выветрившейся. Семантика слова светский определяется жанром СБ, хотя и не сводится к нему; оппозиция светский-несветский имеет ненулевое содержание, причем даже в тех национальных культурах, в которых отсутствует “свет”.
ЛИТЕРАТУРА
Абросимова Е.А., Кейгел П.Д. Здравствуйте, американцы! Hi, folks! Саратов, 1997.
Арутюнова Н.Д. Жанры общения // Человеческий фактор в языке. Коммуникация, модальность, дейксис. М., 1992.
Бахтин М.М. Проблема речевых жанров. Из архивных записей к работе “Проблема речевых жанров”. Проблема текста // Бахтин М.М. Собрание сочинений в пяти томах. Том 5. Работы 1940-х - начала 1960-х годов. М., 1996.
Берн Э. Игры, в которые играют люди. М., 1988.
Варзонин Ю.Н . Коммуникативные акты с установкой на иронию. Автореферат дисс... кандидата филологических наук. Тверь, 1994.
Винокур Т.Г . Информативная и фатическая речь как обнаружение разных коммуникативных намерений говорящего и слушающего // Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический аспект. М., 1993.
Гольдин В.Е . К проблеме системного представления функций языка // Язык и общество. Отражение социальных процессов в лексике. Саратов, 1986.
Гольдин В.Е . Обращение: теоретические проблемы. Саратов, 1987.
Гольдин В.Е. Теоретические проблемы коммуникативной диалектологии: Диссертация в виде научного доклада... доктора филол. наук. Саратов, 1997.
Дементьев В.В . “Извращенная фатика” // Вопросы стилистики. Саратов, 1996. Вып. 26.
Дементьев В.В. Изучение речевых жанров. Обзор работ в современной русистике // ВЯ. 1997. № 1.
Дементьев В.В. Фатические речевые жанры // Вопросы языкознания. 1999. № 1.
Зверева Е.В. Коммуникативно-речевая ситуация “Комплимент”. Автореф. дис. … канд. филол. наук. М., 1995.
Карасик В.И. Язык социального статуса. М., 1992.
Куликова Г.С. Несценическая речь актеров // Вопросы стилистики. Саратов, 1996. Вып.26.
Куликова Г.С. О влиянии профессии на речь актеров // Вопросы стилистики. Саратов, 1998. Вып.27.
Левонтина И.Б. Время для частных бесед // Логический анализ языка. Язык речевых действий. М., 1994.
Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII - начало XIX века). Спб., 1994.
Матвеева Т.В . Тональность разговорного текста: три способа представления // Stylistyka V. Opole, 1996.
Милёхина Т.А., Куликова Г.С . Как говорят бизнесмены // Вопросы стилистики. Вып. 25. Проблемы культуры речи. Саратов, 1993.
Михальская А.К. Основы риторики. Мысль и слово. М., 1996.
Паперно И.А. О реконструкции устной речи из письменных источников. Кружковая речь и домашняя литература в пушкинскую эпоху // Учен. записки Тартуского гос. ун-та. Тарту, 1978. Вып. 442. Семантика номинации и семиотика устной речи: лингвистическая семантика и семиотика I.
Петелина Е.С . Некоторые особенности речевых актов похвалы и лести // Синтагматический аспект коммуникативной семантики. Нальчик, 1985.
РРП 1995 - Китайгородская М. В., Розанова Н. Н . Русский речевой портрет. Фонохрестоматия. М., 1995.
Рытникова Я.Т . Семейная беседа: обоснование и риторическая трактовка жанра. Автореферат дисс... канд. филол. наук. Екатеринбург, 1996.
Седов К.Ф. Анатомия жанров бытового общения // Вопросы стилистики. Саратов, 1998. Вып.27.
Слышкин Г.Г. Концепт чести в американской и русской культурах (на материале толковых словарей) // Языковая личность: культурные концепты. Сборник научных трудов. Волгоград - Архангельск, 1996.
Соловьева А.К . О некоторых общих вопросах диалога // Вопросы языкознания. 1965. № 6.
Стернин И.А. Светское общение. Воронеж, 1996. 19 с.
Формановская Н.И . Речевой этикет и культура общения. М., 1989.
Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997.
Шалина И.В. Взаимодействие речевых культур в диалогическом общении: аксиологический взгляд. Дисс. ... кандидата филологических наук. Екатеринбург, 1998.
Chaika E . Language: The Social Mirror. 2-nd ed. Cambridge, 1989.
Cohen A.D . etc. Cohen A.D., Olshtain E., Rosenstein D.S. Advanced EFL Apologies: What Remains to Be Learned? // International Journal of the Sociology of Language 27. 1981.
Dobrzynska T. Gatunki pierwotne i wtórne (Czytajac Bachtina) // Typy tekstów. Zbiór studiów, red. T. Dobrzynska. Warszawa: wydawnictwo IBL. 1992.
Goffman E. Relations in Public: Microstudies of the Public Order. Harmondsworth, 1972.
Herbert R.K . The Ethnography of English Compliments and Compliment Responses: A Contrastive Pragmatics. W. Oleksy (Ed.). Amsterdam, 1989.
Kaplan D., Manners R.A . Culture Theory. Englewood Cliffs, 1972.
Lewandowska-Tomaszczyk B . Praising and Complimenting // Contrastive Pragmatics. W. Oleksy (Ed.). Amsterdam, 1989.
Manes J. Compliments: A Mirror of Cultural Values // Sociolinguistics and Language Acquisition. N. Wolfson, E. Judd (Eds.). Rowley, 1983.
Pomerantz A . Compliment Responses: Notes on the Co-Operation of Multiple Constraints // Studies in the Organization of Conversational Interaction. J.Schenkein (Ed.). N.Y., 1978.
Wodak R . Language Behavior in Therapy Groups. Berkeley, 1986.
Wolfson N . An Empirically Based Analysis of Complimenting in American English // Sociolinguistics and Language Acquisition. N.Wolfson, E.Judd (Eds.). Rowley, 1983.