Обломов краткое содержание 2

Меню статьи (открываетя по клику)

Часть І

Глава І

На Гороховой улице в одной из квартир в постели лежал человек лет 30–35, приятной наружности с темно-серыми глазами – это дворянин, помещик Илья Ильич Обломов. На нем одет его любимый восточный халат, который «мягок, гибок; тело не чувствует его на себе; он, как послушный раб, покоряется самомалейшему движению тела». Уже битый час Илья Ильич не может подняться с постели – лень. Время от времени он зовет Захара (слуга) и дает ему кое-какие распоряжения (найти письмо, платок, спрашивает, готова ли вода умыться).

Обломов сначала вроде как не замечает бардака в квартире, но затем начинает придираться к слуге за мусор. Но, его замечания не добиваются нужного результата – Захар с уверенностью отстаивает мысль о том, что, сколько не мети – мусор все равно появится, поэтому тщательно можно и не убирать. Он напоминает дворянину, о неоплаченных счетах мяснику, прачке, хлебнику и о том, что им нужно съехать из квартиры – хозяин женит сына и хочет объединить к свадьбе две квартиры.

Глава ІІ

После 11 к Обломову приходят посетители. Первым пришел Волков. Он долго рассматривал комнату в надежде найти хоть один чистый уголок, чтобы присесть, но в результате так и остался стоять. Он зовет Илью Ильича на прогулку, но тому лень.

После ухода друга, он сочувственно вздыхает – Волкову нужно успеть много дел – такая суетная жизнь огорчает Обломова. Затем приходит Судьбинский. «Работать с восьми часов до двенадцати, с двенадцати до пяти, да дома еще - ой, ой!» – анализирует его жизнь Обломов. Расшевелить главного героя не удалось, он стойко не соглашается на какие-либо мероприятия, отличные от лежания на постели. Следующим посетителем был Пенкин. С порога Илья ему кричит: «Не подходите, не подходите: вы с холода!». Он интересуется, читал ли Обломов его статью и, получив отрицательный ответ, обещает прислать журнал. «Ночью писать, - думал Обломов, - когда же спать-то? А подь, тысяч пять в год заработает! Это хлеб!» – вздыхает Илья Ильич. После него прибыл Алексеев. С ним Обломов делится неприятным известием: Обломовское поместье убыточное (2 тыс. убытка).

Глава ІІІ

Опять послышался шум – это приехал земляк Михей Андреевич Тарантьев. Он был «был человек ума бойкого и хитрого». Работал в канцелярии. Общение с ним, собственно как и с Алексеевым, на Обломова действует умиротворяющее. Тарантьев умеет развлечь Илью Ильича и вывести из состояния скуки. Алексеев же, превосходный слушатель. Он не надоедает Обломову излишними замечаниями и предложениями, и может часами находится в его кабинете не замеченным.

Глава IV

Тарантьев присоединяется к разговорус Алексеевым, о проблемах Обломова и советует ему съехать к его куме. Она вдовствует, у нее есть трое детей, но самое главное, что у нее есть возможность расшевелить Обломова и навести порядок «ведь теперь скверно у тебя за стол сесть». «Староста твой мошенник» – выносит вердикт Тарантьев и советует его поменять. Обломов не может определиться – ему ничего не хочется менять.

Глава V

При жизни родителей Обломов жил хорошо, несмотря на то, что его доходы были меньше, и довольствоваться ему приходилось меньшим. Он был полон стремлений, которые, зачастую, так и оставались мечтами, но все же выглядел он живее, чем сейчас.

Предлагаем вашему вниманию краткое содержание романа Ивана Гончарова главная суть которого – борьба с жизненными кризисами.

После смерти родителей, доходы его резко возросли, он снял жилье побольше, и нанял повара.
Любой вид деятельности у Обломова вызывает отвращение. «А жить то когда?» – задается он вопросом. В обществе он поначалу пользовался большим успехом у женщин, однако сам никогда не был пленен ни одной.

Глава VІ

У Ильи Ильича никогда не хватает силы воли сделать что-то или доделать начатое.

Обучение вызывало у него отвращение, он считал его наказанием «ниспосланное небом за наши грехи». Расшевелить его мог только Штольц, но и то ненадолго.

Состояние в родовом имении с года в год становилось хуже. Обломову стоило бы самому съездить и все наладить, но длительные поездки и переезды для него были неприемлемы, поэтому он этого не делал.

Глава VІІ

Слуге Захару было около 50 лет. Он не был похож на общепринятых слуг. Он «был и со страхом и с упреком». Захар любил выпить, и часто пользовался апатичностью и доверчивостью хозяина, чтобы прикарманить себе некую сумму денег. Порой он придумывал про барина сплетни, но делал это не со зла.

Глава VІІІ

После ухода Тарантьева Захар обнаружил, что Обломов опять лежит на диване. Он пытается заставить его встать, умыться и начать работать, но безрезультатно.

Обломов предался мечтам о своем родовом имении и жизни в нем. После, с трудом, он все же заставил себя встать и позавтракать.

К нему пожаловал еще один посетитель – сосед доктор. Обломов жалуется ему на здоровье. Сосед рекомендует ему ехать за границу, в противном случае, его образ жизни приведет к удару через пару лет.

Обломов пытается написать письмо губернатору, но у него ничего не получается – он рвет письмо. Захар напоминает ему про счета и переезд, но толковых действий не добивается. Обломов требует, чтобы слуга договорился о том, чтобы остаться жить здесь, упорно не понимая, что переезд неизбежен.

Глава ІХ

Обломову снится сон. Он попадает в удивительный мир, где он еще ребенок и живет в Обломовке. Он вспоминает свою мать, няню, родственников и важные события их жизни – свадьбы, рождения, смерти. Так же, он во сне переносится во времена своего отрочества. Здесь мы узнаем, что родители хотели дать Илье хорошее образование, но их любовь к сыну не позволила это сделать – жалея его, они часто оставляли Илью дома в учебные дни, поэтому их сын толком ничему и не научился. Родители не любили лишних растрат – диван с пятнами, прохудившаяся одежда – эти вещи были обычным делом в обиходе. Так происходило не из-за отсутствия денег, а потому, что родителям было лень совершать покупки.

Глава Х

Пока Обломов крепко спал, Захар вышел во двор к слугам. В разговоре с ними, он крайне неодобрительно отзывается о своем барине, но, между тем, когда слуги начинают поддерживать его мнение, Захара это задевает и он принимается вовсю расхваливать Обломова «во сне не увидать такого барина: добрый, умница, красавец».

Глава ХІ

В начале пятого Захар заглянул в кабинет и увидел, что Обломов до сих пор спит. Слуга прикладывает немало усилий, чтобы разбудить барина.

После нескольких неудачных попыток Захар горестно вздыхает: «дрыхнет, словно чурбан осиновый! Зачем ты на свет-то Божий родился?». Дальнейшие действия принесли стали более результативными: «Обломов вдруг, неожиданно вскочил на ноги и ринулся на Захара. Захар со всех ног бросился от него, но на третьем шагу Обломов отрезвился совсем от сна и начал потягиваться, зевая.- Дай… квасу…». Эта сцена очень повеселила приехавшего Штольца.

Часть вторая

Глава І

Штольц не был чистокровным немцем. Мать его была русской. Детство Андрей провел в родительском доме. Отец всегда поощрял в нем любознательность, никогда не ругал, за то, что мальчик пропадал на полдня, а потом приходил грязный или ободранный. Мать же, напротив, очень огорчалась такому внешнему виду сына. Андрей рос сообразительным и способным к наукам. Отец с самого малого возил его по полям и фабрикам, даже подарил ему специальную рабочую одежду.

Мать, несмотря на то, что считала его идеальным барином, невзлюбила пристрастие к такому труду и пыталась привить сыну любовь к поэзии и воротничкам.

Когда Андрей подрос – его отправили на 6 лет заграницу. После возращения, отец, по немецкой традиции отправил сына в самостоятельную жизнь – матери на тот момент уже в живых не было, поэтому перечить таким действиям тоже было некому.

Глава ІІ

Штольц был педантом, что значительно облегчало жизнь и позволяло держаться на плаву. «И печалями и радостями он управлял, как движением рук, как шагами ног». Боялся придаваться мечтам и старался этого не делать никогда.

Предлагаем ознакомиться с одного из ведущих прозаиков девятнадцатого века.

У него не было идеалов (он не допускал их появления), был «целомудренно-горд», от него исходило что-то необычное, заставляющее смутится даже неробких женщин.
С Обломовым его связывали детские воспоминания и школьные годы.

Глава ІІІ

Рассказы Обломова о заболеваниях веселят Штольца, он говорит, что Илья их наспал. Андрей Иванович поражен ленью школьного друга и безразличием к обустройству личной жизни. Он пытается донести до Ильи Ильича, что поездка заграницу и съезд с квартиры – это не такие уж и страшные вещи, но Обломов стоит на своем. Штольц решает взяться за Обломова, утверждая, что через неделю тот сам себя не узнает. Он приказывает Захару принести одежду и вытаскивает Обломова в свет.

Глава IV

Обломов в ужасе от недели жизни по плану Штольца. Он постоянно где-то бывает, встречается с разными людьми. Вечером Обломов жалуется, что от такого длительного ношения сапог у него зудят ноги и болят. Штольц упрекает друга в лени: «Все хлопочут, только тебе ничего не нужно!».

Илья рассказывает Андрею о своих мечтах жизни в деревне, но у Штольц называет это какой-то «обломовщиной» и утверждает, что это несбыточные желания. Андрей Иванович удивлен, что Обломов, несмотря на такую привязанность к деревне не едет туда, Илья Ильич наводит ему множество причин, почему это не произошло, но ни одной действительно веской.

После сцены, где Штольц просит Захара сказать кто-такой Илья Ильич. Андрей объясняет Илье разницу между джентльменом и барином («Джентльмен есть такой барин, (…) который сам надевает чулки и сам же снимает с себя сапоги») и указывает, почему Захар назвал его именно барином. Друзья приходят к заключению, что необходимо совершить поездку сначала заграницу, а потом и в деревню.

Глава V

Взяв себе за мотивацию слова Штольца «Сейчас или никогда», Обломов сделал невероятное: он сделал себе паспорт для поездки во Францию, купил все необходимое для путешествия и даже редко предавался любимому делу – лежанию на постели. Последнее особенно удивило Захара. К сожалению, поездке не суждено было сбыться – Андрей Иванович познакомил его с Ильинской Ольгой Сергеевной – Обломов влюбился. Сначала, в компании с ней он ведет себя невежественно. Ситуацию спасает Штольц, объясняя такое поведение тем, что его друг «залежался на диване». Со временем, Обломов, в общении, становится более галантен, но перебороть робость, возникающую с появлением девушки, не в силах. Во время выполнения Ольгой музыкальной композиции, Обломов говорит: «я чувствую… не музыку… а… любовь».

Глава VІ

Все мечты и грезы Обломова заняты Ольгой. Между тем, он чувствует себя неловко, после своего случайно вырвавшегося признания. Сама же Ольга скучает – Штольц уехал, и ее рояль закрыт – играть некому.

Несмотря на то, что Андрей Иванович может всегда ее рассмешить, Ольга предпочитает общение с Обломовым – он проще. Встреча на улице Ольги и Ильи немного упрощает, но, в то же время, и усложняет отношения между ними. Илья Ильич утверждает, что вырвавшаяся фраза – случайность и Ольге нужно ее забыть. Девушка прекрасно понимает, что Обломов поддался страсти и не сердится на него. Неожиданный поцелуй в ладонь заставляет ее сбежать от Обломова.

Глава VІІ

Женитьба Захара и Анисьи пошла на пользу не только влюбленным. Теперь девушка имела доступ к барским комнатам и вовсю помогала с уборкой – в доме стало опрятнее и чище. Обломов ругает себя за поцелуй, думает, что он мог испортить отношения с Ольгой. Илья Ильич получает приглашение от Марьи Михайловны – тети Ольги.

Глава VІІІ

Весь день Обломов провел у Марьи Михайловны. Он томился в компании тетки и барона Лангвагена в надежде увидеть Ольгу. Когда же это осуществилось, он отметил, что в девушке произошли странные перемены: она смотрит на него «без прежнего любопытства, без ласки, а так, как другие».
Прогулка в парке, назначенная Ольгой, все изменила. Обломов узнает, что его чувства взаимны. «Это все мое!» - твердит он.

Глава ІХ

Любовь преобразила и Ольгу и Илью. Девушка начала усиленно интересоваться книгами, развитием. «Ты похорошела на даче, Ольга, - говорила ей тетка». Обломов же наконец-то избавился от своей апатии: он охотно читает книги (потому, что Ольга любит слушать их пересказы), сменил старосту и даже написал несколько писем в деревню. Он был готов даже поехать туда, если бы для этого не нужно было расставаться с возлюбленной. «Мне без вас скучно; расставаться с вами ненадолго - жаль, надолго - больно» - объясняет Ольга свою любовь на упреки Ильи в отсутствии нежности.

Глава Х

На Обломова нападает хандра – он размышляет о том, что Ольга не любит его, что она бы и не обратила на него внимание, если бы не Штольц. Осознание этих, по мнению Обломова, истин приводит влюбленного в замешательство – он решает порвать с Ольгой, пока все не зашло слишком далеко. Для этого он пишет девушке письмо. «Ваше настоящее люблю не есть настоящая любовь, а будущая; это только бессознательная потребность любить» –пишет он ей. Обломов становится свидетелем прочтения этого письма. Слезы Ольги заставляют его усомниться в правильности своего решения. Влюбленным удается помириться.

Глава ХІ

Обломов много времени проводит с Ольгой. Однажды они гуляли вечером, и с ней случилось нечто странное: это было похоже на какой-то лунатизм – в ее груди что-то сжалось, затем начали чудиться силуэты. Ольге становится лучше, но Илья Ильич испугался и убедил ее вернуться домой. На следующий день он нашел ее в прекрасном здравии. Ольга сказала, что ей нужно больше отдыхать. Обломов решает, что необходимо официально объявить о своих чувствах.

Глава ХІІ

Ольга рассказывает о вчерашнем гадании Обломову. Карты сказали, что о ней думает бубновый король. Девушка спрашивает, не этот ли король Илья и думает ли о ней молодой человек. Ольга целует Илью, он от радости падает к ее ногам.

Часть ІІІ

Глава І

Воодушевленный Обломов возвращается домой. Там его ждет неприятный сюрприз – приехал Тарантьев. Он выпрашивает у него денег и напоминает ему о контракте на съем жилья. Илья Ильич решается встретиться с братом кумы Тарантьева, чтобы решить вопрос оплаты. В ходе разговора выясняется, что Михей Андреевич должен жилет и рубаху. Тарантьев утверждает, что все отдал, а Захар видать пропил. Обломов сильно поменялся и теперь уже не позволяет выклянчивать деньги и вещи. Тарантьев уходит ни с чем.

Глава ІІ

Отложив все дела, Илья Ильич направляется к Ольге. Девушка убеждает его наладить дела в Обломовке и отстроить дом, а затем уже приниматься за свадьбу. Обломов немного подавлен. От отправляется в город, чтобы поговорить по поводу оплаты квартиры и подыскать другую. Разговор с братом не состоялся, а другую квартиру ему в этот раз было искать лень.

Глава ІІІ

Отношения с Ольгой не приносят Обломову больше таких сильных впечатлений. Девушка часто вышивает, считая про себя клетки узора. Обломов скучает. Ольга вынуждает Илью Ильича переговорить на счет квартиры. Обломов отправляется к Агафье Матвеевне. Обедает там и осматривает дом. Вернувшись, он обнаруживает, что за лето потратил много денег, а куда уже и не помнит.

Глава IV

Обломов получает приглашение от Ольги поехать в театр. Он не в восторге от такой идеи, но не может отказать. Илья Ильич все-таки переехал на съемную квартиру к Агафье Матвеевне и остался очень доволен. Захар спрашивает его о дате свадьбы. Илья Ильич удивлен, откуда прислуга знает об отношениях, но отвечает Захару, что никакой свадьбы не намечается. Сам же Обломов отмечает, что его чувства к Ольге остыли.

Глава V

Илье приносят от Ольги письмо с просьбой встретиться. Несмотря на то, что встречи с девушкой стали обременительны, он направляется в парк. Оказывается, что Ольга встречается с ним тайком. Обломов очень недоволен таким обманом. Они договариваются встретиться завтра.

Глава VІ

Обломов боится ехать к Ильиным – ему неприятна роль жениха. Он уже разлюбил Ольгу и теперь никак не решается ей об этом сказать. Илья притворяется больным.

Глава VІІ

Всю неделю Обломов просидел дома. Он общался с Агафьей Матвеевной и ее детьми. С ужасом Илья Ильич ожидает встречи с Ольгой, ему хочется, чтобы это случилось как можно позже. Ольга просит не рассказывать Обломову о том, что у нее есть имение, несмотря на то, что это могло бы ускорить дату свадьбы. Неожиданно она приезжает к нему и узнает, что он был совсем не болен. Илья обнаруживает, что его чувства не полностью угасли. Он обещает Ольге поехать с ней в оперу и с нетерпением ждет письма из деревни.

Глава VІІІ

Захар случайно находит перчатку Ольги. Обломов пытается обмануть его и утверждает, что это не ее вещь. В ходе разговора Илья Ильич с ужасом узнает, что о приходе Ольги знает весь дом. Его финансовое положение не улучшилось. « Еще на год отодвинулось счастье» – думает он о свадьбе.

Глава ІХ

Неприятное письмо, полученное из деревни, ввело Обломова в состояние смятения. Он не знает, что делать и решает показать письмо брату Агафьи Матвеевны. Он рекомендует ему в помощники своего хорошего знакомого Исая Фомича Затертого. Обломов соглашается.

Глава Х

Тарантьев и Иван Матвеевич (брат Агафьи) обсуждают Обломова и слухи о его предстоящей свадьбе. «Да ему Захар и спать-то помогает, а то жениться!» – утверждает Тарантьев. Так как Илья Ильич совершенно не самостоятельный и не разбирается ни в чем абсолютно, они решают его обмануть и нажиться на его глупости и доверчивости.

Глава ХІ

Обломов приходит с письмом из деревни к Ольге. Он рассказывает ей, что нашел человека, который все наладит. Девушка удивлена, что он доверяет такие дела чужим людям. Обломов говорит, что свадьбу придется отложить на год. Ольга лишается чувств. После того, как она приходит в себя. Разговор продолжается. Ольга говорит, что Обломов никогда не наладит свои дела. Девушка говорит ему, что полюбила «будущего Обломова», полного стремлений и решительности. И этот самый будущий Обломов оказался плодом фантазии ее и Андрея. Они расстаются.

Глава ХІІ

Обломов в расстройстве. Он долго гуляет на улице, а потом сидит неподвижно за столом. Апатия и уныние овладевают им. У Ильи Ильича начинается горячка.

Часть четвертая

Глава І

Прошел год. Поначалу Обломов очень болезненно переживал расставание с Ольгой, но забота, которой его окружила Агафья, сгладили эти неприятные переживания. Он находит удовольствие во времяпровождении с ней. Зовет ее к себе в деревню, но та отказывается.

Глава ІІ

На Иванов день в доме Агафьи ожидается большое торжество. Неожиданно приезжает Андрей. Обломов с ужасом узнает, что ему известны все подробности их отношений с Ольгой. Штольц упрекает Илью в таком поступке, но не винит. По его словам, больше всего виноват он, Андрей, потом Ольга, а уж потом Илья, и то, самую малость.

Глава ІІІ

Не принес приезд Штольца такой радости Тарантьеву и Ивану Матвеевичу. Они боятся, что Андрей Иванович сможет вывести их на чистую воду. Ситуация не безвыходная. Аферистам известно о влюбленности Обломова к Агафье. Они думают, что сумеют удержать Илью Ильича.

Глава IV

За неделю до встречи с Обломовым Штольц увидел Ольгу. Девушка очень изменилась с тех пор, ее почти невозможно было узнать. Ольга испытывает странное чувство при встрече с Андреем. С одной стороны ей приятно его видеть, с другой стороны он невольно напоминает ей об Обломове. Несколько дней они общаются. Девушка решает открыться ему и рассказывает о том, как несчастливо закончилась ее любовь к Илье. Штольц признается Ольге в любви. Девушка соглашается выйти за него, но, отмечает она про себя, такого трепета и волнения я уже не ощущаю.

Глава V

Жизнь Обломова вернулась на круги своя. Он окончательно повяз в своей обломовщине. Иван Матвеевич и Тарантьев все так же его дурят и обворовывают. Иван Матвеевич решил жениться и снял отдельную квартиру. Теперь Агафья готовит ему, а дома остаются только самые простые блюда, но Обломову все равно – он все так же апатичен, как и до встречи с Ольгой.

Глава VІ

Штольц приходит в гости в Обломову. Он отмечает, что его друг «обрюзг, бледен». Он живет в нищете, всем должен. Андрей объявляет ему о свадьбе Ольги. Сначала Илья Ильич опешил, но после того, как узнал, что ее муж Штольц – радостно начал поздравлять друга. Андрей решает навести порядок в делах Обломова.

Глава VІІ

Для Тарантьева и Ивана Матвеевича дела складываются не лучшим образом. Они пытаются вернуть все на круги своя, а когда не получается это сделать мирным путем – шантажируют Обломова его связью с Агафьей. Этот ход тоже не проходит – Илья Ильич дает им отпор. Захар выпроваживает Тарантьева.

Глава VІІІ

Штольц все наладил в Обломовке. Он пишет Илье письмо с просьбой приехать и дальше самому управлять своим имением, но Обломов, как всегда игнорирует. Андрей с Ольгой уезжают в Крым, чтобы отдохнуть и поправить здоровье Ольги после родов. Они очень счастливы. Андрей считает, что ему очень повезло с женой. Ольга тоже счастлива в браке, хотя порой воспоминания об Илье погружают ее в уныние.

Глава ІХ

Жизнь Обломова наладилась. В доме Агафьи полно еды, а у его возлюбленной – нарядов. Однако неожиданно все меняется – с Обломовым случился апоплексический удар. Приехавший навестить его Андрей, с трудом узнает друга. Илья просит навсегда оставить его. Он сообщает Штольцу, что Агафья – его жена, а маленький мальчик – сын, которого они назвали в честь Штольца Андреем. Обломов просит Штольца не забыть его сына. Андрей возвращается к Ольге, женщина тоже хотела повидаться с Обломовым, но муж ей запретил, объяснив, что там творится «обломовщина».

Глава Х

Прошло 5 лет. Много всего изменилось. Обломова хватил второй раз удар и вскоре он умер. Агафья очень переживала потерю мужа. Штольц и Ольга взяли маленького Андрея к себе на воспитание. Андрей Иванович все так же занимается делами в Обломовке. Агафья отказалась, от денег Ильи Ильича, убедив Штольца копить их для сына.

Глава ХІ

Однажды на улице к Штольцу и его знакомому литератору подошел бродяга. Оказалось, что это Захар. После смерти Ильи Ильича Иван Матвеевич Мухояров со своей семьей вернулся в дом сестры, Тарантьев тоже оттуда не вылезает. В доме житья совсем не стало. Во время эпидемии холеры умерла Анисья и теперь Захар побирается. Штольц предлагает забрать Захара в деревню, но тот отказывается – хочет быть поближе к могиле Обломова.

Литератор выражает недоумение. Андрей Иванович рассказывает ему о своем друге, Ильи Ильиче Обломове, который «погиб, пропал ни за что», а причина тому обломовщина.

«Обломов» – краткое содержание романа Ивана Гончарова

5 (100%) 5 votes

Во второй главе (часть 1) романа говорится о том, как к Обломову приходили разные посетители.

Сначала вошел молодой человек лет двадцати пяти, блещущий здоровьем, безукоризненно причесан и одет. Это был Волков. Пристыдив Обломова за столь позднее нахождение в кровати и обозвав его персидский халат шлафроком, Волков похвастался новым фраком и пригласил Илью Ильича поехать в Екатерингоф, где по поводу первого мая намечались увеселения.

Обломов наотрез отказался, объяснив отказ своим нездоровьем и скукою, которую наводят на него подобные праздники. Вместо поездки в Екатерингоф он пригласил молодого человека к себе на обед — ему так хотелось пожаловаться на два свои несчастья, на что тот ответил отказом, ибо обедает у князя Тюменева. Отказавшись и от вечернего чая и озабоченный тем, что ему сегодня надо успеть еще в десять мест, Волков оставил Обломова. Когда он ушел, Илья Ильич подумал, какой же Волков несчастный человек, ведь у него столько дел.

Затем в комнату вошел Судьбинский, бывший сослуживец Обломова. За то время, как Илья Ильич ушел в отставку, коллега стал начальником отдела, о чем не без удовольствия и сообщил. Предложение Судьбинского заехать за ним на гулянье в Екатерингоф Илья Ильич отклонил, сославшись на то, что ему нездоровится и много дел. Завели разговор о сослуживцах, после чего, как бы невзначай, Судьбинский сообщил о своей предстоящей женитьбе и пригласил Обломова быть шафером.

— Как же, непременно! — сказал Обломов, обрадовавшись, что свадьба состоится только на следующей неделе.

Раздался звонок. Судьбинский, попрощавшись и пообещав еще зайти, ушел. За раздумьем о том, что карьера не делает людей счастливыми, Обломов и не заметил, что у кровати его стоит работающий в газете литератор Пенкин. Назвав Илью Ильича «неисправимым, беззаботным ленивцем», Пенкин стал рассказывать о последней своей статье и написанном им рассказе. Кроме того, порекомендовал Обломову прочесть поэму «Любовь взяточника к падшей женщине», автор которой несказанно талантлив: в нем слышится то Дант, то Шекспир... Читать шедевр Илья Ильич отказался напрочь, объяснив это тем, что в таких книгах нет понимания жизни и сочувствия, одно самолюбие только. Пенкин не соглашался с Обломовым, и они едва не поссорились, но вовремя остановились. Пенкин стал собираться уходить и вспомнил, что приходил-то с целью пригласить Обломова на гулянье в Екатерингоф. Илья Ильич вновь сослался на нездоровье, и пригласил Пенкина к себе обедать. Пенкин отказался, так как их редакция сегодня собирается в ресторане, а оттуда едут на гулянье. «Ночью писать, — думал Обломов, — когда же спать-то?.. <…>Несчастный!»

В дверь снова позвонили. Вошел Алексеев (так по крайней мере приветствовал его Обломов, хотя точно его фамилии никто не знал: одни говорили, что Иванов, другие — Васильев, третьи — Андреев). Это был человек неопределенных лет и неопределенной внешности. Остроумия, оригинальности и других особенностей в его уме тоже не было.

Алексеев пришел пригласить Илью Ильича к Овчинину на обед, а оттуда поехать в Екатерингоф на праздник. Обломов все лежал, а Алексеев ходил по комнате из угла в угол, ожидая, пока тот станет умываться. Наконец не выдержал, спросил, почему Илья Ильич не собирается. Обломов ответил, что на дворе пасмурно, ему не хочется ехать. Алексеев заметил, что у него оттого пасмурно, что окна давно не мыты.

В конце концов Обломов уговорил Алексеева остаться у него на обед (была суббота, и он вспомнил, что на обед приглашен Тарантьев) и стал жаловаться на два несчастья, которые с ним приключились. Состоялось чтение наконец-то найденного письма старосты. Советов Алексеева переехать на другую квартиру и съездить самому в Обломовку разобраться с делами Илья Ильич не принял. Алексеев сказал, что скорее бы Штольц приезжал, он бы все уладил. Илья Ильич пригорюнился, долго молчал, а потом спохватился:

— Вот тут что надо делать! — сказал он решительно и чуть было не встал с постели. — И делать как можно скорее, мешкать нечего... Во-первых...

Но тут в передней раздался звонок.

Краткое содержание глав романа "Обломов"

Часть 1	Часть 2	Часть 3	Часть 4

Состоит из четырех частей и сегодня мы рассмотрим содержание 4 части Обломова, чтобы можно было без проблем сделать также анализ 4 части романа, который задают на уроке литературы.

Для того, чтобы можно было сделать пересказ и его 4 части, предлагаем познакомиться с его 4 частью в кратком содержании по главам.

Глава 1

Проходит год с того времени, как Обломов расстался с Ольгой и болел горячкой. Сначала он был не в настроении, но потом все потекло, как и раньше по привычному руслу, когда дни менялись неделями и временами года. С Обломовым находится Агафья, которая готовила ему, варила кофе, готовилась и в этот раз к очередному празднику Ильина дня. В первой главе 4 части романа Обломов Илья и Агафья сближаются и понимают, что им хорошо вместе. Здесь же мы видим Затертого, который обманывает Обломова и не привозит часть денег.

Глава 2

Штольц приезжает к Обломову, сообщая ему, что Ольга уже в Швейцарии. К тому же Андрей видит обман и темные дела Мухоярова. Чтобы избавить своего друга от ограбившего брата Пшеницыной Агафьи и его сообщника, Штольц берет управление Обломовщиной на себя.

Глава 3

Мухояров и Тарантьев переживают по поводу раскрытого замысла и теперь хотят заставить обманом подписать Обломова расписку на десять тысяч рублей, которая была выписана на имя сестры Мухоярова.

Глава 4

Далее в романе Обломов в 4 части кратко, переносимся в Париж, к тем событиям, что произошли до именин Ильи. В Париже Штольц встретил Ольгу, которая рассказала о ее истории любви с Ильей. Штольц поражен тем переменам, что произошли с Ольгой, каждая встреча их сближает и даже Ольга понимает, что между ними больше, чем дружба. Андрей делает предложение выйти за него замуж. Ольга согласилась.

Глава 5

Прошло полгода после именин, что праздновались у Обломова. К Илье приезжает Штольц и поражается тому запустению, что видит, той нищете, ведь он исправно присылал доходы. Однако Обломову приходилось все отдавать брату Агафьи, согласно долгу, о котором идет речь в заемном письме, том самом, которое Обломов подписал в опьяненном состоянии.

Глава 6

Штольц говорит о запустении дома, а также рассказывает, что дела в деревне идут вверх. Поведал и о своей женитьбе на Ольге. Дальше в разговоре Обломов рассказывает о письме, которое написано от имени Агафьи и которое находится у ее брата.

Глава 7

Штольц просит написать Агафью еще одну расписку, где говорится, что Обломов ей ничего не должен. С этим письмом Андрей идет к генералу. который в дальнейшем уничтожил расписку, что находилась у брата Агафьи и лишает того работы.
Илья прекращает дружбу и отноения с Тарантьевым. Штольц предлагает уехать вместе с ним, но Илья пока не соглашается.

Глава 8

Восьмая глава показывает нам жизнь Ольги и Штольца. Они счастливые родители, Ольга любит Андрея, но что-то не дает покоя. Она часто интересуется жизнью Ильи и Андрей обещает ей, что в скором времени они поедут в Петербург и навестят Обломова.

Глава 9

Обломов и Пшеницына Агафья женятся. У Ильи начинается размеренная жизнь, которая очень похожа на жизнь в Обломовке. Его обслуживает жена, он вкусно ест, мало и неторопливо работает, пьет водку, у него рождается сын. Все хорошо, но его счастье омрачил апоплексический удар. Однако Агафья выходила мужа.
И вот Андрей вновь в Петербурге, он у Ильи и вновь поражен. В этот раз он поражен обломовщиной, что царит в доме у Ильи, поражен тем, что его друг вновь погряз в болоте лентяйства. Андрей говорит о том, что и Ольга приехала, но Илья отказался от встречи с ней.

Глава 10

Проходит пять лет, из которых уже целых три года Агафья как вдова. Илья умер после второго удара. Умер без мучений. Смысл жизни Агафьи, которая жила ради семьи утрачен. Ее старший сын поступил на службу, дочь замужем, а общий с Ильей ребенок сейчас у Штольцев на воспитании, которого только изредка Пшеницына навещает. Сама же живет с семьей брата, а вот от денег от Обломовщины отказывается, чтобы как можно больше осталось ее сыну Андрею.

Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока.

Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души; а душа так открыто и ясно светилась в глазах, в улыбке, в каждом движении головы, руки. И поверхностно наблюдательный, холодный человек, взглянув мимоходом на Обломова, сказал бы: «Добряк должен быть, простота!» Человек поглубже и посимпатичнее, долго вглядываясь в лицо его, отошел бы в приятном раздумье, с улыбкой.

Цвет лица у Ильи Ильича не был ни румяный, ни смуглый, ни положительно бледный, а безразличный или казался таким, может быть, потому, что Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения или воздуха, а может быть, того и другого. Вообще же тело его, судя по матовому, чересчур белому цвету шеи, маленьких пухлых рук, мягких плеч, казалось слишком изнеженным для мужчины.

Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью. Если на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте.

Как шел домашний костюм Обломова к покойным чертам лица его и к изнеженному телу! На нем был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намека на Европу, без кистей, без бархата, без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него. Рукава, по неизменной азиатской моде, шли от пальцев к плечу все шире и шире. Хотя халат этот и утратил свою первоначальную свежесть и местами заменил свой первобытный, естественный лоск другим, благоприобретенным, но все еще сохранял яркость восточной краски и прочность ткани.

Халат имел в глазах Обломова тьму неоцененных достоинств: он мягок, гибок; тело не чувствует его на себе; он, как послушный раб, покоряется самомалейшему движению тела.

Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье. Туфли на нем были длинные, мягкие и широкие; когда он, не глядя, опускал ноги с постели на пол, то непременно попадал в них сразу.

Лежанье у Ильи Ильича не было ни необходимостью, как у больного или как у человека, который хочет спать, ни случайностью, как у того, кто устал, ни наслаждением, как у лентяя: это было его нормальным состоянием. Когда он был дома - а он был почти всегда дома, - он все лежал, и все постоянно в одной комнате, где мы его нашли, служившей ему спальней, кабинетом и приемной. У него было еще три комнаты, но он редко туда заглядывал, утром разве, и то не всякий день, когда человек мел кабинет его, чего всякий день не делалось. В тех комнатах мебель закрыта была чехлами, шторы спущены.

Комната, где лежал Илья Ильич, с первого взгляда казалась прекрасно убранною. Там стояло бюро красного дерева, два дивана, обитые шелковою материею, красивые ширмы с вышитыми небывалыми в природе птицами и плодами. Были там шелковые занавесы, ковры, несколько картин, бронза, фарфор и множество красивых мелочей.

Но опытный глаз человека с чистым вкусом одним беглым взглядом на все, что тут было, прочел бы только желание кое-как соблюсти decorum неизбежных приличий, лишь бы отделаться от них. Обломов хлопотал, конечно, только об этом, когда убирал свой кабинет. Утонченный вкус не удовольствовался бы этими тяжелыми, неграциозными стульями красного дерева, шаткими этажерками. Задок у одного дивана оселся вниз, наклеенное дерево местами отстало.

Точно тот же характер носили на себе и картины, и вазы, и мелочи.

Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спрашивал глазами: «Кто сюда натащил и наставил все это?» От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть, и еще от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью.

В комнату вошел пожилой человек, в сером сюртуке, с прорехою под мышкой, откуда торчал клочок рубашки, в сером же жилете, с медными пуговицами, с голым, как колено, черепом и с необъятно широкими и густыми русыми с проседью бакенбардами, из которых каждой стало бы на три бороды.

Захар не старался изменить не только данного ему Богом образа, но и своего костюма, в котором ходил в деревне. Платье ему шилось по вывезенному им из деревни образцу. Серый сюртук и жилет нравились ему и потому, что в этой полуформенной одежде он видел слабое воспоминание ливреи, которую он носил некогда, провожая покойных господ в церковь или в гости; а ливрея в воспоминаниях его была единственною представительницею достоинства дома Обломовых.

Более ничто не напоминало старику барского широкого и покойного быта в глуши деревни. Старые господа умерли, фамильные портреты остались дома и, чай, валяются где-нибудь на чердаке; предания о старинном быте и важности фамилии всё глохнут или живут только в памяти немногих, оставшихся в деревне же стариков. Поэтому для Захара дорог был серый сюртук: в нем да еще в кое-каких признаках, сохранившихся в лице и манерах барина, напоминавших его родителей, и в его капризах, на которые хотя он и ворчал, и про себя и вслух, но которые между тем уважал внутренно, как проявление барской воли, господского права, видел он слабые намеки на отжившее величие.

Без этих капризов он как-то не чувствовал над собой барина; без них ничто не воскрешало молодости его, деревни, которую они покинули давно, и преданий об этом старинном доме, единственной хроники, веденной старыми слугами, няньками, мамками и передаваемой из рода в род.

Дом Обломовых был когда-то богат и знаменит в своей стороне, но потом, бог знает отчего, все беднел, мельчал и, наконец, незаметно потерялся между нестарыми дворянскими домами. Только поседевшие слуги дома хранили и передавали друг другу верную память о минувшем, дорожа ею, как святынею.

Вот отчего Захар так любил свой серый сюртук. Может быть, и бакенбардами своими он дорожил потому, что видел в детстве своем много старых слуг с этим старинным, аристократическим украшением.

Илья Ильич, погруженный в задумчивость, долго не замечал Захара. Захар стоял перед ним молча. Наконец он кашлянул.

Что ты? - спросил Илья Ильич.

Ведь вы звали?

Звал? Зачем же это я звал - не помню! - отвечал он, потягиваясь. - Поди пока к себе, а я вспомню.

Захар ушел, а Илья Ильич продолжал лежать и думать о проклятом письме.

Прошло с четверть часа.

Ну, полно лежать! - сказал он, - надо же встать... А впрочем, дай-ка я прочту еще раз со вниманием письмо старосты, а потом уж и встану. Захар!

Опять тот же прыжок и ворчанье сильнее. Захар вошел, а Обломов опять погрузился в задумчивость. Захар стоял минуты две, неблагосклонно, немного стороной посматривая на барина, и, наконец, пошел к дверям.

Куда же ты? - вдруг спросил Обломов.

Вы ничего не говорите, так что ж тут стоять-то даром? - захрипел Захар, за неимением другого голоса, который, по словам его, он потерял на охоте с собаками, когда ездил с старым барином и когда ему дунуло будто сильным ветром в горло.

Он стоял вполуоборот среди комнаты и глядел все стороной на Обломова.

А у тебя разве ноги отсохли, что ты не можешь постоять? Ты видишь, я озабочен - так и подожди! Не належался еще там? Сыщи письмо, что я вчера от старосты получил. Куда ты его дел?

Какое письмо? Я никакого письма не видал, - сказал Захар.

Ты же от почтальона принял его: грязное такое!

Куда ж его положили - почему мне знать? - говорил Захар, похлопывая рукой по бумагам и по разным вещам, лежавшим на столе.

Ты никогда ничего не знаешь. Там, в корзине, посмотри! Или не завалилось ли за диван? Вот спинка-то у дивана до сих пор не починена; что б тебе призвать столяра да починить? Ведь ты же изломал. Ни о чем не подумаешь!

Я не ломал, - отвечал Захар, - она сама изломалась; не век же ей быть: надо когда-нибудь изломаться.

Илья Ильич не счел за нужное доказывать противное.

Нашел, что ли? - спросил он только.

Вот какие-то письма.

Ну, так нет больше, - говорил Захар.

Ну хорошо, поди! - с нетерпением сказал Илья Ильич, - я встану, сам найду.

Захар пошел к себе, но только он уперся было руками о лежанку, чтоб прыгнуть на нее, как опять послышался торопливый крик: «Захар, Захар!»

Ах ты, господи! - ворчал Захар, отправляясь опять в кабинет. - Что это за мученье? Хоть бы смерть скорее пришла!

Чего вам? - сказал он, придерживаясь одной рукой за дверь кабинета и глядя на Обломова, в знак неблаговоления, до того стороной, что ему приходилось видеть барина вполглаза, а барину видна была только одна необъятная бакенбарда, из которой так и ждешь, что вылетят две-три птицы.

Носовой платок, скорей! Сам бы ты мог догадаться: не видишь! - строго заметил Илья Ильич.

Захар не обнаружил никакого особенного неудовольствия или удивления при этом приказании и упреке барина, находя, вероятно, с своей стороны и то и другое весьма естественным.

А кто его знает, где платок? - ворчал он, обходя вокруг комнату и ощупывая каждый стул, хотя и так можно было видеть, что на стульях ничего не лежит.

Все теряете! - заметил он, отворяя дверь в гостиную, чтоб посмотреть, нет ли там.

Куда? Здесь ищи! Я с третьего дня там не был. Да скорее же! - говорил Илья Ильич.

Где платок? Нету платка! - говорил Захар, разводя руками и озираясь во все углы. - Да вон он, - вдруг сердито захрипел он, - под вами! Вон конец торчит. Сами лежите на нем, а спрашиваете платка!

И, не дожидаясь ответа, Захар пошел было вон. Обломову стало немного неловко от собственного промаха. Он быстро нашел другой повод сделать Захара виноватым.

Какая у тебя чистота везде: пыли-то, грязи-то, боже мой! Вон, вон, погляди-ка в углах-то - ничего не делаешь!

Уж коли я ничего не делаю... - заговорил Захар обиженным голосом, - стараюсь, жизни не жалею! И пыль-то стираю, и мету-то почти каждый день...

Он указал на середину пола и на cтол, на котором Обломов обедал.

Вон, вон, - говорил он, - все подметено, прибрано, словно к свадьбе... Чего еще?

А это что? - прервал Илья Ильич, указывая на стены и на потолок. - А это? А это? - Он указал и на брошенное со вчерашнего дня полотенце, и на забытую на столе тарелку с ломтем хлеба.

Ну, это, пожалуй, уберу, - сказал Захар снисходительно, взяв тарелку.

Только это! А пыль по стенам, а паутина?.. - говорил Обломов, указывая на стены.

Это я к Святой неделе убираю: тогда образа чищу и паутину снимаю...

А книги, картины обмести?..

Книги и картины перед Рождеством: тогда с Анисьей все шкапы переберем. А теперь когда станешь убирать? Вы всё дома сидите.

Я иногда в театр хожу да в гости: вот бы...

Что за уборка ночью!

Обломов с упреком поглядел на него, покачал головой и вздохнул, а Захар равнодушно поглядел в окно и тоже вздохнул. Барин, кажется, думал: «Ну, брат, ты еще больше Обломов, нежели я сам», а Захар чуть ли не подумал: «Врешь! ты только мастер говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и дела нет».

Понимаешь ли ты, - сказал Илья Ильич, - что от пыли заводится моль? Я иногда даже вижу клопа на стене!

У меня и блохи есть! - равнодушно отозвался Захар.

Разве это хорошо? Ведь это гадость! - заметил Обломов.

Захар усмехнулся во все лицо, так что усмешка охватила даже брови и бакенбарды, которые от этого раздвинулись в стороны, и по всему лицу до самого лба расплылось красное пятно.

Чем же я виноват, что клопы на свете есть? - сказал он с наивным удивлением. - Разве я их выдумал?

Это от нечистоты, - перебил Обломов. - Что ты все врешь!

И нечистоту не я выдумал.

У тебя, вот, там, мыши бегают по ночам - я слышу.

И мышей не я выдумал. Этой твари, что мышей, что кошек, что клопов, везде много.

Как же у других не бывает ни моли, ни клопов?

На лице Захара выразилась недоверчивость, или, лучше сказать, покойная уверенность, что этого не бывает.

У меня всего много, - сказал он упрямо, - за всяким клопом не усмотришь, в щелку к нему не влезешь.

А сам, кажется, думал: «Да и что за спанье без клопа?»

Ты мети, выбирай сор из углов - и не будет ничего, - учил Обломов.

Уберешь, а завтра опять наберется, - говорил Захар.

Не наберется, - перебил барин, - не должно.

Наберется - я знаю, - твердил слуга.

А наберется, так опять вымети.

Как это? Всякий день перебирай все углы? - спросил Захар. - Да что ж это за жизнь? Лучше Бог по душу пошли!

Отчего ж у других чисто? - возразил Обломов. - Посмотри напротив, у настройщика: любо взглянуть, а всего одна девка...

А где немцы сору возьмут, - вдруг возразил Захар. - Вы поглядите-ко, как они живут! Вся семья целую неделю кость гложет. Сюртук с плеч отца переходит на сына, а с сына опять на отца. На жене и дочерях платьишки коротенькие: всё поджимают под себя ноги, как гусыни... Где им сору взять? У них нет этого вот, как у нас, чтоб в шкапах лежала по годам куча старого изношенного платья или набрался целый угол корок хлеба за зиму... У них и корка зря не валяется: наделают сухариков да с пивом и выпьют!

Захар даже сквозь зубы плюнул, рассуждая о таком скаредном житье.

Нечего разговаривать! - возразил Илья Ильич, - ты лучше убирай.

Иной раз и убрал бы, да вы же сами не даете, - сказал Захар.

Пошел свое! Все, видишь, я мешаю.

Конечно, вы; все дома сидите: как при вас станешь убирать? Уйдите на целый день, так и уберу.

Вот еще выдумал что - уйти! Поди-ка ты лучше к себе.

Да право! - настаивал Захар. - Вот хоть бы сегодня ушли, мы бы с Анисьей и убрали все. И то не управимся вдвоем-то: надо еще баб нанять, перемыть все.

Э! какие затеи - баб! Ступай себе, - говорил Илья Ильич.

Он уж был не рад, что вызвал Захара на этот разговор. Он все забывал, что чуть тронешь этот деликатный предмет, так и не оберешься хлопот.

Обломову и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой; а Захар всегда заводил тяжбу, лишь только начинали требовать от него сметания пыли, мытья полов и т. п. Он в таком случае станет доказывать необходимость громадной возни в доме, зная очень хорошо, что одна мысль об этом приводила барина его в ужас.

Захар ушел, а Обломов погрузился в размышления. Чрез несколько минут пробило еще полчаса.

Что это? - почти с ужасом сказал Илья Ильич. - Одиннадцать часов скоро, а я еще не встал, не умылся до сих пор? Захар, Захар!

Ах ты, боже мой! Ну! - послышалось из передней, и потом известный прыжок.

Умыться готово? - спросил Обломов.

Готово давно! - отвечал Захар, - чего вы не встаете?

Что ж ты не скажешь, что готово? Я бы уж и встал давно. Поди же, я сейчас иду вслед за тобою. Мне надо заниматься, я сяду писать.

Захар ушел, но чрез минуту воротился с исписанной и замасленной тетрадкой и клочками бумаги.

Вот, коли будете писать, так уж кстати извольте и счеты поверить: надо деньги заплатить.

Какие счеты? Какие деньги? - с неудовольствием спросил Илья Ильич.

Ну, мне пора! - сказал Волков. - За камелиями для букета Мише. Au revoir.

Приезжайте вечером чай пить, из балета: расскажете, как там что было, - приглашал Обломов.

Не могу, дал слово к Муссинским: их день сегодня. Поедемте и вы. Хотите, я вас представлю?

Нет, что там делать?

У Муссинских? Помилуйте, да там полгорода бывает. Как что делать? Это такой дом, где обо всем говорят...

Вот это-то и скучно, что обо всем, - сказал Обломов.

Ну, посещайте Мездровых, - перебил Волков, - там уж об одном говорят, об искусствах; только и слышишь: венецианская школа, Бетховен да Бах, Леонардо да Винчи...

Век об одном и том же - какая скука! Педанты, должно быть! - сказал, зевая, Обломов.

На вас не угодишь. Да мало ли домов! Теперь у всех дни: у Савиновых по четвергам обедают, у Маклашиных - пятницы, у Вязниковых - воскресенья, у князя Тюменева - середы. У меня все дни заняты! - с сияющими глазами заключил Волков.

И вам не лень мыкаться изо дня в день?

Вот, лень! Что за лень? Превесело! - беспечно говорил он. - Утро почитаешь, надо быть au courant всего, знать новости. Слава богу, у меня служба такая, что не нужно бывать в должности. Только два раза в неделю посижу да пообедаю у генерала, а потом поедешь с визитами, где давно не был; ну, а там... новая актриса, то на русском, то на французском театре. Вот опера будет, я абонируюсь. А теперь влюблен... Начинается лето; Мише обещали отпуск; поедем к ним в деревню на месяц, для разнообразия. Там охота. У них отличные соседи, дают bals champêtres. С Лидией будем в роще гулять, кататься в лодке, рвать цветы... Ах!.. - и он перевернулся от радости. - Однако пора... Прощайте, - говорил он, напрасно стараясь оглядеть себя спереди и сзади в запыленное зеркало.

Погодите, - удерживал Обломов, - я было хотел поговорить с вами о делах.

Это был господин в темно-зеленом фраке с гербовыми пуговицами, гладко выбритый, с темными, ровно окаймлявшими его лицо бакенбардами, с утружденным, но покойно-сознательным выражением в глазах, с сильно потертым лицом, с задумчивой улыбкой.

Здравствуй, Судьбинский! - весело поздоровался Обломов. - Насилу заглянул к старому сослуживцу! Не подходи, не подходи! Ты с холоду.

Здравствуй, Илья Ильич. Давно собирался к тебе, - говорил гость, - да ведь ты знаешь, какая у нас дьявольская служба! Вон, посмотри, целый чемодан везу к докладу; и теперь, если там спросят что-нибудь, велел курьеру скакать сюда. Ни минуты нельзя располагать собой.

Ты еще на службу? Что так поздно? - спросил Обломов. - Бывало, ты с десяти часов...

Бывало - да; а теперь другое дело: в двенадцать часов езжу. - Он сделал на последнем слове ударение.

А! догадываюсь! - сказал Обломов. - Начальник отделения! Давно ли?

Судьбинский значительно кивнул головой.

К Святой, - сказал он. - Но сколько дела - ужас! С восьми до двенадцати часов дома, с двенадцати до пяти в канцелярии, да вечером занимаюсь. От людей отвык совсем!

Гм! Начальник отделения - вот как! - сказал Обломов. - Поздравляю! Каков? А вместе канцелярскими чиновниками служили. Я думаю, на будущий год в статские махнешь.

Куда! Бог с тобой! Еще нынешний год корону надо получить; думал, за отличие представят, а теперь новую должность занял: нельзя два года сряду...

Приходи обедать, выпьем за повышение! - сказал Обломов.

Нет, сегодня у вице-директора обедаю. К четвергу надо приготовить доклад - адская работа! На представления из губерний положиться нельзя. Надо проверить самому списки. Фома Фомич такой мнительный: все хочет сам. Вот сегодня вместе после обеда и засядем.

Ужели и после обеда? - спросил Обломов недоверчиво.

А как ты думал? Еще хорошо, если пораньше отделаюсь да успею хоть в Екатерингоф прокатиться... Да, я заехал спросить: не поедешь ли ты на гулянье? Я бы заехал...

Нездоровится что-то, не могу! - сморщившись, сказал Обломов. - Да и дела много... нет, не могу!

Жаль! - сказал Судьбинский, - а день хорош. Только сегодня и надеюсь вздохнуть.

Ну, что нового у вас? - спросил Обломов.

Ничего пока; Свинкин дело потерял!

В самом деле? Что ж директор? - спросил Обломов дрожащим голосом. Ему, по старой памяти, страшно стало.

Велел задержать награду, пока не отыщется. Дело важное: «о взысканиях». Директор думает, - почти шепотом прибавил Судьбинский, - что он потерял его... нарочно.

Не может быть! - сказал Обломов.

Нет, нет! Это напрасно, - с важностью и покровительством подтвердил Судьбинский. - Свинкин ветреная голова. Иногда черт знает какие тебе итоги выведет, перепутает все справки. Я измучился с ним; а только нет, он не замечен ни в чем таком... Он не сделает, нет, нет! Завалялось дело где-нибудь; после отыщется.

Так вот как: всё в трудах! - говорил Обломов, - работаешь.

Ужас, ужас! Ну, конечно, с таким человеком, как Фома Фомич, приятно служить: без наград не оставляет; кто и ничего не делает, и тех не забудет. Как вышел срок - за отличие, так и представляет; кому не вышел срок к чину, к кресту, - деньги выхлопочет...

Ты сколько получаешь?

Фу! черт возьми! - сказал, вскочив с постели, Обломов. - Голос, что ли, у тебя хорош? Точно итальянский певец!

Что еще это? Вон Пересветов прибавочные получает, а дела-то меньше моего делает и не смыслит ничего. Ну, конечно, он не имеет такой репутации. Меня очень ценят, - скромно прибавил он, потупя глаза, - министр недавно выразился про меня, что я «украшение министерства».

Молодец! - сказал Обломов. - Вот только работать с восьми часов до двенадцати, с двенадцати до пяти, да дома еще - ой, ой!

Он покачал головой.

А что ж бы я стал делать, если б не служил? - спросил Судьбинский.

Мало ли что! Читал бы, писал... - сказал Обломов.

Я и теперь только и делаю, что читаю да пишу.

Да это не то; ты бы печатал...

Не всем же быть писателями. Вот и ты ведь не пишешь, - возразил Судьбинский.

Зато у меня имение на руках, - со вздохом сказал Обломов. - Я соображаю новый план; разные улучшения ввожу. Мучаюсь, мучаюсь... А ты ведь чужое делаешь, не свое.

Он добрый малый! - сказал Обломов.

Добрый, добрый; он стоит.

Очень добрый, характер мягкий, ровный, - говорил Обломов.

Такой обязательный, - прибавил Судьбинский, - и нет этого, знаешь, чтоб выслужиться, подгадить, подставить ногу, опередить... все делает, что может.

Прекрасный человек! Бывало, напутаешь в бумаге, не доглядишь, не то мнение или законы подведешь в записке, ничего: велит только другому переделать. Отличный человек! - заключил Обломов.

А вот наш Семен Семеныч так неисправим, - сказал Судьбинский, - только мастер пыль в глаза пускать. Недавно что он сделал: из губерний поступило представление о возведении при зданиях, принадлежащих нашему ведомству, собачьих конур для сбережения казенного имущества от расхищения; наш архитектор, человек дельный, знающий и честный, составил очень умеренную смету; вдруг показалась ему велика, и давай наводить справки, что может стоить постройка собачьей конуры? Нашел где-то тридцатью копейками меньше - сейчас докладную записку...

Раздался еще звонок.

Прощай, - сказал чиновник, - я заболтался, что-нибудь понадобится там...

Посиди еще, - удерживал Обломов. - Кстати, я посоветуюсь с тобой: у меня два несчастья...

Нет, нет, я лучше опять заеду на днях, - сказал он, уходя.

«Увяз, любезный друг, по уши увяз, - думал Обломов, провожая его глазами. - И слеп, и глух, и нем для всего остального в мире. А выйдет в люди, будет со временем ворочать делами и чинов нахватает... У нас это называется тоже карьерой! А как мало тут человека-то нужно: ума его, воли, чувства - зачем это? Роскошь! И проживет свой век, и не пошевелится в нем многое, многое... А между тем работает с двенадцати до пяти в канцелярии, с восьми до двенадцати дома - несчастный!»

Он испытал чувство мирной радости, что он с девяти до трех, с восьми до девяти может пробыть у себя на диване, и гордился, что не надо идти с докладом, писать бумаг, что есть простор его чувствам, воображению.

Много у вас дела? - спросил Обломов.

Да, довольно. Две статьи в газету каждую неделю, потом разборы беллетристов пишу, да вот написал рассказ...

О том, как в одном городе городничий бьет мещан по зубам...

Да, это в самом деле реальное направление, - сказал Обломов.

Не правда ли? - подтвердил обрадованный литератор. - Я провожу вот какую мысль и знаю, что она новая и смелая. Один проезжий был свидетелем этих побоев и при свидании с губернатором пожаловался ему. Тот приказал чиновнику, ехавшему туда на следствие, мимоходом удостовериться в этом и вообще собрать сведения о личности и поведении городничего. Чиновник созвал мещан, будто расспросить о торговле, а между тем давай разведывать и об этом. Что ж мещане? Кланяются да смеются и городничего превозносят похвалами. Чиновник стал узнавать стороной, и ему сказали, что мещане - мошенники страшные, торгуют гнилью, обвешивают, обмеривают даже казну, все безнравственны, так что побои эти - праведная кара...

Стало быть, побои городничего выступают в повести, как fatum древних трагиков? - сказал Обломов.

Именно, - подхватил Пенкин. - У вас много такта, Илья Ильич, вам бы писать! А между тем мне удалось показать и самоуправство городничего, и развращение нравов в простонародье; дурную организацию действий подчиненных чиновников и необходимость строгих, но законных мер... Не правда ли, эта мысль... довольно новая?

Да, в особенности для меня, - сказал Обломов, - я так мало читаю...

В самом деле не видать книг у вас! - сказал Пенкин. - Но, умоляю вас, прочтите одну вещь; готовится великолепная, можно сказать, поэма: «Любовь взяточника к падшей женщине». Я не могу вам сказать, кто

Что ж там такое?

Обнаружен весь механизм нашего общественного движения, и все в поэтических красках. Все пружины тронуты; все ступени общественной лестницы перебраны. Сюда, как на суд, созваны автором и слабый, но порочный вельможа, и целый рой обманывающих его взяточников; и все разряды падших женщин разобраны... француженки, немки, чухонки, и всё, всё... с поразительной, животрепещущей верностью... Я слышал отрывки - автор велик! в нем слышится то Дант, то Шекспир...

Вон куда хватили, - в изумлении сказал Обломов, привстав.

Пенкин вдруг смолк, видя, что действительно он далеко хватил.

Отчего ж? Это делает шум, об этом говорят...

Да пускай их! Некоторым ведь больше нечего и делать, как только говорить. Есть такое призвание.

Да хоть из любопытства прочтите.

Чего я там не видал? - говорил Обломов. - Зачем это они пишут: только себя тешат...

Как себя: верность-то, верность какая! До смеха похоже. Точно живые портреты. Как кого возьмут, купца ли, чиновника, офицера, будочника, - точно живьем и отпечатают.

Из чего же они бьются: из потехи, что ли, что вот кого-де ни возьмем, а верно и выйдет? А жизни-то и нет ни в чем: нет понимания ее и сочувствия, нет того, что там у вас называется гуманитетом. Одно самолюбие только. Изображают-то они воров, падших женщин, точно ловят их на улице да отводят в тюрьму. В их рассказе слышны не «невидимые слезы», а один только видимый, грубый смех, злость...

Что ж еще нужно? И прекрасно, вы сами высказались: это кипучая злость - желчное гонение на порок, смех презрения над падшим человеком... тут все!

Нет, не все! - вдруг воспламенившись, сказал Обломов, - изобрази вора, падшую женщину, надутого глупца, да и человека тут же не забудь. Где же человечность-то? Вы одной головой хотите писать! - почти шипел Обломов. - Вы думаете, что для мысли не надо сердца? Нет, она оплодотворяется любовью. Протяните руку падшему человеку, чтоб поднять его, или горько плачьте над ним, если он гибнет, а не глумитесь. Любите его, помните в нем самого себя и обращайтесь с ним, как с собой, - тогда я стану вас читать и склоню перед вами голову... - сказал он, улегшись опять покойно на диване. - Изображают они вора, падшую женщину, - говорил он, - а человека-то забывают или не умеют изобразить. Какое же тут искусство, какие поэтические краски нашли вы? Обличайте разврат, грязь, только, пожалуйста, без претензии на поэзию.

Что же, природу прикажете изображать: розы, соловья или морозное утро, между тем как все кипит, движется вокруг? Нам нужна одна голая физиология общества; не до песен нам теперь...

Человека, человека давайте мне! - говорил Обломов, - любите его...

Любить ростовщика, ханжу, ворующего или тупоумного чиновника - слышите? Что вы это? И видно, что вы не занимаетесь литературой! - горячился Пенкин. - Нет, их надо карать, извергнуть из гражданской среды, из общества...

Извергнуть из гражданской среды! - вдруг заговорил вдохновенно Обломов, встав перед Пенкиным. - Это значит забыть, что в этом негодном сосуде присутствовало высшее начало; что он испорченный человек, но все человек же, то есть вы сами. Извергнуть! А как вы извергнете его из круга человечества, из лона природы, из милосердия Божия? - почти крикнул он с пылающими глазами.

Вон куда хватили! - в свою очередь с изумлением сказал Пенкин.

Обломов увидел, что и он далеко хватил. Он вдруг смолк, постоял с минуту, зевнул и медленно лег на диван.

Оба погрузились в молчание.

Что ж вы читаете? - спросил Пенкин.

Я... да все путешествия больше.

Опять молчание.

Так прочтете поэму, когда выйдет? Я бы принес... - спросил Пенкин.

Обломов сделал отрицательный знак головой.

Ну, я вам свой рассказ пришлю?

Обломов кивнул в знак согласия...

Однако мне пора в типографию! - сказал Пенкин. - Я, знаете, зачем пришел к вам? Я хотел предложить вам ехать в Екатерингоф; у меня коляска. Мне завтра надо статью писать о гулянье: вместе бы наблюдать стали, чего бы не заметил я, вы бы сообщили мне; веселее бы было. Поедемте...

Нет, нездоровится, - сказал Обломов, морщась и прикрываясь одеялом, - сырости боюсь, теперь еще не высохло. А вот вы бы сегодня обедать пришли: мы бы поговорили... У меня два несчастья...

Нет, наша редакция вся у Сен-Жоржа сегодня, оттуда и поедем на гулянье. А ночью писать и чем свет в типографию отсылать. До свидания.

До свиданья, Пенкин.

«Ночью писать, - думал Обломов, - когда же спать-то? А поди, тысяч пять в год заработает! Это хлеб! Да писать-то все, тратить мысль, душу свою на мелочи, менять убеждения, торговать умом и воображением, насиловать свою натуру, волноваться, кипеть, гореть, не знать покоя и все куда-то двигаться... И все писать, все писать, как колесо, как машина: пиши завтра, послезавтра; праздник придет, лето настанет - а он все пиши? Когда же остановиться и отдохнуть? Несчастный!»

Он повернул голову к столу, где все было гладко, и чернила засохли, и пера не видать, и радовался, что лежит он, беззаботен, как новорожденный младенец, что не разбрасывается, не продает ничего...

«А письмо старосты, а квартира?» - вдруг вспомнил он и задумался.

Отец его, провинциальный подьячий старого времени, назначал было сыну в наследство искусство и опытность хождения по чужим делам и свое ловко пройденное поприще служения в присутственном месте; но судьба распорядилась иначе. Отец, учившийся сам когда-то по-русски на медные деньги, не хотел, чтоб сын его отставал от времени, и пожелал поучить чему-нибудь, кроме мудреной науки хождения по делам. Он года три посылал его к священнику учиться по-латыни.

Способный от природы мальчик в три года прошел латынскую грамматику и синтаксис и начал было разбирать Корнелия Непота, но отец решил, что довольно и того, что он знал, что уж и эти познания дают ему огромное преимущество над старым поколением и что, наконец, дальнейшие занятия могут, пожалуй, повредить службе в присутственных местах.

Шестнадцатилетний Михей, не зная, что делать с своей латынью, стал в доме родителей забывать ее, но зато, в ожидании чести присутствовать в земском или уездном суде, присутствовал пока на всех пирушках отца, и в этой-то школе, среди откровенных бесед, до тонкости развился ум молодого человека.

Он с юношескою впечатлительностью вслушивался в рассказы отца и товарищей его о разных гражданских и уголовных делах, о любопытных случаях, которые проходили через руки всех этих подьячих старого времени.

Но все это ни к чему не повело. Из Михея не выработался делец и крючкотворец, хотя все старания отца и клонились к этому и, конечно, увенчались бы успехом, если б судьба не разрушила замыслов старика. Михей действительно усвоил себе всю теорию отцовских бесед, оставалось только применить ее к делу, но за смертью отца он не успел поступить в суд и был увезен в Петербург каким-то благодетелем, который нашел ему место писца в одном департаменте, да потом и забыл о нем.

Так Тарантьев и остался только теоретиком на всю жизнь. В петербургской службе ему нечего было делать с своею латынью и с тонкой теорией вершить по своему произволу правые и неправые дела; а между тем он носил и сознавал в себе дремлющую силу, запертую в нем враждебными обстоятельствами навсегда, без надежды на проявление, как бывали запираемы, по сказкам, в тесных заколдованных стенах духи зла, лишенные силы вредить. Может быть, от этого сознания бесполезной силы в себе Тарантьев был груб в обращении, недоброжелателен, постоянно сердит и бранчив.

Он с горечью и презрением смотрел на свои настоящие занятия: на переписыванье бумаг, на подшиванье дел и т. п. Ему вдали улыбалась только одна последняя надежда: перейти служить по винным откупам.[ На этой дороге он видел единственную выгодную замену поприща, завещанного ему отцом и не достигнутого. А в ожидании этого готовая и созданная ему отцом теория деятельности и жизни, теория взяток и лукавства, миновав главное и достойное ее поприще в провинции, применилась ко всем мелочам его ничтожного существования в Петербурге, вкралась во все его приятельские отношения за недостатком официальных.

Он был взяточник в душе, по теории, ухитрялся брать взятки, за неимением дел и просителей, с сослуживцев, с приятелей, бог знает как и за что - заставлял, где и кого только мог, то хитростью, то назойливостью, угощать себя, требовал от всех незаслуженного уважения, был придирчив. Его никогда не смущал стыд за поношенное платье, но он не чужд был тревоги, если в перспективе дня не было у него громадного обеда, с приличным количеством вина и водки.

От этого он в кругу своих знакомых играл роль большой сторожевой собаки, которая лает на всех, не дает никому пошевелиться, но которая в то же время непременно схватит на лету кусок мяса, откуда и куда бы он ни летел.

Таковы были два самые усердные посетителя Обломова.

Зачем эти два русские пролетария ходили к нему? Они очень хорошо знали зачем: пить, есть, курить хорошие сигары. Они находили теплый, покойный приют и всегда одинаково если не радушный, то равнодушный прием.

Но зачем пускал их к себе Обломов - в этом он едва ли отдавал себе отчет. А кажется, затем, зачем еще о сю пору в наших отдаленных Обломовках, в каждом зажиточном доме толпится рой подобных лиц обоего пола, без хлеба, без ремесла, без рук для производительности и только с желудком для потребления, но почти всегда с чином и званием.

Есть еще сибариты, которым необходимы такие дополнения в жизни: им скучно без лишнего на свете. Кто подаст куда-то запропастившуюся табакерку или поднимет упавший на пол платок? Кому можно пожаловаться на головную боль с правом на участие, рассказать дурной сон и потребовать истолкования? Кто почитает книжку на сон грядущий и поможет заснуть? А иногда такой пролетарий посылается в ближайший город за покупкой, поможет по хозяйству - не самим же мыкаться!

Тарантьев делал много шума, выводил Обломова из неподвижности и скуки. Он кричал, спорил и составлял род какого-то спектакля, избавляя ленивого барина самого от необходимости говорить и делать. В комнату, где царствовал сон и покой, Тарантьев приносил жизнь, движение, а иногда и вести извне. Обломов мог слушать, смотреть, не шевеля пальцем, на что-то бойкое, движущееся и говорящее перед ним. Кроме того, он еще имел простодушие верить, что Тарантьев в самом деле способен посоветовать ему что-нибудь путное.

Посещения Алексеева Обломов терпел по другой, не менее важной причине. Если он хотел жить по-своему, то есть лежать молча, дремать или ходить по комнате, Алексеева как будто не было тут: он тоже молчал, дремал или смотрел в книгу, разглядывал с ленивой зевотой до слез картинки и вещицы. Он мог так пробыть хоть трои сутки. Если же Обломову наскучивало быть одному и он чувствовал потребность выразиться, говорить, читать, рассуждать, проявить волнение, - тут был всегда покорный и готовый слушатель и участник, разделявший одинаково согласно и его молчание, и его разговор, и волнение, и образ мыслей, каков бы он ни был.

Другие гости заходили нечасто, на минуту, как первые три гостя; с ними со всеми все более и более порывались живые связи. Обломов иногда интересовался какой-нибудь новостью, пятиминутным разговором, потом, удовлетворенный этим, молчал. Им надо было платить взаимностью, принимать участие в том, что их интересовало. Они купались в людской толпе; всякий понимал жизнь по-своему, как не хотел понимать ее Обломов, а они путали в нее и его; все это не нравилось ему, отталкивало его, было ему не по душе.

Был ему по сердцу один человек: тот тоже не давал ему покоя; он любил и новости, и свет, и науку, и всю жизнь, но как-то глубже, искреннее - и Обломов хотя был ласков со всеми, но любил искренно его одного, верил ему одному, может быть потому, что рос, учился и жил с ним вместе. Это Андрей Иванович Штольц.

Он был в отлучке, но Обломов ждал его с часу на час.

1

32-летний помещик Илья Ильич Обломов живет в Петербурге на те средства, которые приносит ему его имение – деревня Обломовка. Службу в департаменте он давно забросил и весь день лежит в халате на диване.

В этот день он проснулся необыкновенно рано – в 8 часов утра. Накануне он получил письмо из Обломовки, от старосты, который жаловался на неурожай, недоимки, уменьшение дохода и т.п. Нужно было принять какие-то меры, но сама мысль об этом доставляла Обломову неприятные ощущения. А тут еще слуга Захар в который раз напоминает барину, что хозяин доходного дома, где они квартируют, требует освободить зачем-то понадобившуюся ему квартиру.

2

Пришел с визитом Волков – модно одетый молодой человек лет 25-ти. Он в восторге от светской жизни и не может понять, как это Обломов весь век сидит дома. Невнятные объяснения Обломова (в одном известном доме на раутах говорят все обо всём, в другом всё об одном) Волкова не убеждают.

Волков ушел, пришел Судьбинский. Некогда он служил вместе с Обломовым, а теперь получил повышение и собирается жениться.

Следующий гость – литератор Пенкин, с которым Обломов, на миг оживившись, ведет литературные споры.

Каждому из троих гостей Обломов пытается рассказать о двух своих несчастьях, но никто не хочет его слушать.

Наконец приходит Алексеев, маленький незаметный человечек. Он никуда не торопится и выслушивает Обломова, но помочь ничем не может.

3

Вламывается Тарантьев – земляк Обломова и полная противоположность Алексееву: огромный и грубый. Но оказывается, что только эти двое – Алексеев и Тарантьев – постоянно и подолгу бывают у Обломова, остальные знакомые забегают лишь на минутку. Однако и этих двоих Обломов не любит, они его раздражают. Глядя на них, он уже не в первый раз вспоминает единственного дорогого ему человека – Штольца, который должен вот-вот вернуться из дальних странствий.

4

Выслушав рассказ Обломова о двух его несчастьях, Тарантьев сразу предлагает решительные меры: на лето отправляться в Обломовку и самому разобраться с «мошенником» старостой, а потом переезжать на окраину в дом его, Тарантьева, кумы, которая берет за квартиру в полтора раза меньше, чем платит теперь Обломов. Однако Илья Ильич, видимо подозревая в каком-то мошенничестве самого Тарантьева (а он не раз к тому давал повод), не принимает его советов, продолжая причитать о Штольце, которого, как оказывается, люто ненавидит Тарантьев.

5

Рассуждения о том, как Обломов дошел до такой жизни на двенадцатом году своего безвыездного пребывания в столице.

Провинциал, воспитанный в теплом домашнем кругу, он так и не смог принять жесткую дисциплину и бездушную атмосферу чиновничьей жизни. При первой же совершенной им служебной ошибке, испугавшись гнева начальника, Обломов сказался больным, а потом и вовсе отказался от службы.

6

Но и в домашней обстановке Илья не находит себя, ведь у него с самого детства не было никаких интересов, да и в юности на учебу в университете он смотрел как на наказание. Ничего сверх заданного никогда не читал, никаких дополнительных вопросов не имел, даже когда не всё понимал из того, что ему преподавали. Для него учеба никак не была связана с жизнью. Между наукой и жизнью для него лежала бездна, которую он и не пытался перейти. А план преобразования имения, над которым все эти двенадцать лет думал Обломов, имел отношение не к области знаний и решений, а к области мечтаний, вольно перетекая в область фантазий о том, как он, Обломов, станет знаменитым полководцем или не менее знаменитым мыслителем.

7

Пятидесятилетний Захар под стать Обломову. Безусловная преданность слуги барину – единственное достоинство Захара – сочеталась в нем с таким же, как у самого Обломова, фантастическим взглядом на мир, где нет ничего лучше Обломовки и где господствует Обломов, которого, тем не менее, сам Бог велел его слуге и обкрадывать по мелочам, и держать в вечной грязи.

8

Перепалка Обломова с Захаром о неоплаченных счетах прерывается появлением лечащего врача Обломова, который был вызван к соседу и решил заодно проведать еще одного пациента. Обломов жалуется на желудок, изжогу и т.п. Доктор предрекает Обломову смерть через 2 – 3 года от удара в том случае, если он будет продолжать жить в Петербурге и есть жирную пищу. Надо немедленно ехать заграницу! Совет доктора ужасает Обломова, а тут еще Захар опять пристает с сообщением о требовании управляющего немедленно съезжать с квартиры. Упрекая Захара в бесчувствии, Обломов доводит его и сам доходит до истерики. Утомившись от избытка мыслей и эмоций, Обломов засыпает.

9: «Сон Обломова»

Илье вдруг приснилось всё его детство и вся юность в Обломовке: любимые и любящие родители, их тихое, неспешное бытие; няня с ее страшными сказками, которые всегда кончались хорошо не потому, что герой побеждал зло, а потому, что добрая волшебница забирала его в свою страну, где нет забот и печалей. Снится Илье и сосед-немец Штольц, к которому его посылали «на ученье». И сын Штольца, ровесник Ильи, который то подсказывал ему уроки, то делал за него переводы.

10

Пока Обломов спит, Захар во дворе рассказывает соседской прислуге небылицы о своем барине.

11

Когда в начале пятого Захар возвращается домой, Обломов всё еще спит. Захар безуспешно пытается разбудить его. И тут появляется Штольц.

Часть вторая

1

От немца-отца Штольц получил деловое немецкое воспитание, от русской матери – нежное русское. Мать рано умерла, а отец запретил сыну жить при нем после окончания университета и отправил его в Петербург.

2

Недолго прослужив, Штольц вышел в отставку, занялся коммерцией и разбогател; старался жить просто, смотрел на жизнь реально, избегал фантазий. Будучи во всем полной противоположностью Обломову, Штольц искренне любил его за простоту, доброту и доверчивость, за те теплые воспоминания о детстве и юности, которые связывали двух друзей.

3

Штольц, возмущенный лежачей жизнью Обломова, заставляет его выйти в свет.

4

Так повторялось всю неделю, и наконец Обломов восстал. Он твердит, что свет полон мелочной суеты, и Штольц неожиданно с ним соглашается, но просит сформулировать свой идеал. В ответ Обломов фактически пересказывает свой сон – всё, что бывало и у дедов, и у отцов. Новое – только каватина Нормы из оперы Беллини, которая обязательно должна звучать по вечерам в гостиной. Для Штольца и это уже зацепка: он обещает познакомить Обломова с Ольгой Ильинской, которая прекрасно исполняет эту арию.

5

Познакомив Обломова с Ольгой, Штольц уехал заграницу. Илья снял дачу рядом с дачей Ольги и ее тетушки. Предыстория такого решения заняла всего два вечера: в первый Обломов услышал пение Ольги, во второй признался ей в любви.

6

Стыдясь своего невольно вырвавшегося признания, Илья избегает свиданий с Ольгой – и вдруг случайно встречает ее в парке. Происходит новое объяснение: пытаясь извиниться за «случайно вырвавшиеся» слова любви, Илья, к удовольствию Ольги, лишь подтверждает неслучайность этих слов.

7

Илья начинает догадываться, что и Ольга к нему неравнодушна. Он и надеется, и боится обмануться в своей надежде.

8

С Ольгой происходит странная перемена: благодаря своему чувству к Илье она вдруг сразу поняла и приняла жизнь во всей ее сложности. Но само чувство на время затаилось. В недоумении Илья перестает бывать у Ольги. Он явно тяготеет к прежнему образу жизни и заявляет Захару о своем желании вернуться в город. Случайно Захар встречает Ольгу и простодушно сообщает ей о состоянии и решении Ильи. Ольга через Захара назначает Илье свидание в парке, на котором дает ему понять о серьезности своего чувства к нему.

9

С тех пор не было внезапных перемен в Ольге, а ее ежедневные свидания с Ильей сплошь состояли из откровенных разговоров о любви, которую оба переживали глубоко и страстно. «Любовь – претрудная школа жизни», - думал Илья.

10

На Обломова вновь накатила волна сомнений: Ольга не любит его, таких не любят! Она готова была к любви, ждала ее – а он просто подвернулся под руку, по ошибке! Он пишет ей письмо, где прямо излагает эти мысли. Новое свидание, новое объяснение, всё большее физическое сближение опять возвращают всё на свои места.

11

Чувства обоих достигают опасной стадии; на них уже странно поглядывают знакомые... Наконец Илья решается сделать официальное предложение.

12

Решительное объяснение Обломов опять начинает с высказывания сомнений и опасений. Ольга выдержала всё это, ни на миг не потеряв достоинства, и уже встала, чтобы уйти. Лишь тогда Илья сказал давно ожидаемые ею слова. Оба безумно счастливы.

Часть третья

1

Тем же утром счастливого Обломова на его даче нетерпеливо ждет Тарантьев. Оказывается, в день переезда на дачу Илья подписал контракт на съем квартиры, который подсунул ему Тарантьев. На угрозы удивленного Тарантьева Илья отвечает спокойно, но и тоже как бы грозно. При поддержке Захара Обломову удается быстро избавиться от непрошенного гостя.

2

Вернувшись к Ольге, Илья хочет идти и объявить ее тетке об официальном предложении, но Ольга его не пускает. Сначала он должен закончить срочные дела и решить, где они будут жить после свадьбы: ведь квартиры в городе всё еще нет, а старый дом в Обломовке требует ремонта. На другой день Илья едет в город, но не успевает ничего из задуманного, кроме визита к вдове Пшеницыной (куме Тарантьева), которой он безуспешно пытался втолковать, что в ее квартире он больше не нуждается.

3

В конце августа Ольга переехала в город. Илья бывает у нее, и она упрекает его в так и не сделанных делах. Тем временем Обломов все-таки переезжает к Пшеницыной и успевает по достоинству оценить ее пироги. Разговор же с ее братом о том, что вскоре квартира не будет ему нужна, приводит лишь к тому, что тот требует уплатить всю сумму по контракту – 1354 р. 28 к. Таких денег у Обломова нет.

4

Илья смотрит квартиры в центре: за одну просят 4 тыс., за другую 6 тыс. А между тем положение Ильи и Ольги в свете становится всё более двусмысленным. И уже даже Захар приносит Обломову слух о его скорой свадьбе. Илья всё опровергает, всем велит молчать и уже сам не верит, что хочет жениться: такие расходы!

5

Приходит письмо: Ольга зовет Илью на свиданье в Летний сад. Она приходит одна, под вуалью. Они катаются на лодке по Неве. «Мы зашли далеко», - пугается Обломов. Ольга согласна: теперь уж она убеждает Илью официально поговорить с тетушкой, а он, наоборот, просит отложить этот разговор до решения всех насущных вопросов.

6

Сказавшись больным, Обломов перестал ездить к Ольге.

7

Не дождавшись Ильи, Ольга, презрев светские приличия, сама приезжает к нему. Обломов вновь воспрянул духом, в тот же вечер был с Ольгой в театре и после театра пил чай с Ольгой и ее тетушкой.

8

Пришло письмо от соседа Обломова по имению, которому он надеялся по доверенности передать управление. Это отказ. Более того, сосед подтверждает слова старосты: Обломова ждут большие убытки. У него опускаются руки: жениться невозможно. Можно было бы занять денег, но и на это он не решается.

9

За советом Илья обращается к брату Пшеницыной. Тот рекомендует ему сослуживца, который готов за вознаграждение поехать в Обломовку и устроить дела Обломова.

10

Брат Пшеницыной в трактире угощает Тарантьева, благодаря его за олуха-жильца. «И на мою сестру глаза пялит! Понимаешь, чем это пахнет?»

11

Обломов показывает Ольге письмо из деревни, «успокаивает»: через год всё устроится, и тогда… Ольга лишается чувств, а придя в себя, гонит Обломова прочь. Ее последний вопрос: «Кто проклял тебя? Что сгубило тебя?» И он отвечает: «Обломовщина!»

12

Обломов вернулся домой ночью, не помня, где бродил целый день. Захар надел на него халат, починённый Пшеницыной, тот самый, который он хотел выбросить, когда познакомился с Ольгой. Пошел первый снег – «всё засыпал». Обломов слег в горячке.

Часть четвертая

1

Прошел год, и этот год больше всех изменил Агафью Пшеницыну: она полюбила Обломова.

2

На именины Обломова неожиданно является Штольц. Ольга рассказала ему всё, и она живет теперь заграницей, радуясь, что не совершила ошибки, выйдя за Илью. Штольц берется избавить Обломова от ограбившего его брата Пшеницыной и его сообщника.

3

Брат Пшеницыной и Тарантьев остро переживают свое поражение: Штольц взял Обломовку в аренду, теперь он выведет их на чистую воду. Они задумали реванш – взять полную власть над Обломовым: «Он к сестре-то больно часто повадился ходить». Их план – шантаж и подписание Обломовым заемного письма на имя Пшеницыной.

4

Повесвование о том, что произошло с Ольгой и Штольцем еще до его появления на именинах у Обломова и о чем он умолчал в беседе с ним. Оказывается, случайно встретив Ольгу заграницей, Штольц поразился происшедней в ней перемене, выслушал ее исповедь – и сделал ей предложение.

5

Прошло еще полтора года после тех именин – и Штольц вновь навестил Обломова. За это время тот вконец обнищал, ибо брат Пшеницыной осуществил свой коварный план, не оставив денег ни Обломову, ни сестре. Тогда Агафья стала закладывать собственные вещи, чтоб прокрмить Обломова.

6

Штольц поражается нищете друга: ведь имение стало приносить доход! Узнав о закладном письме, он пытается расспросить Агафью и быстро понимает суть дела.

7

Получив от Агафьи подпись под свидетельством, что она никаких денежных претензий к Обломову не имеет, Штольц внезапно явился перед братцем: «Этим не кончится ваше дело». На другой день брата Пшеницыной вызвал начальник его департамента и потребовал во избежание скандала подать в отставку, а Обломов навсегда разругался с Тарантьевым.

8

Штольц и Ольга живут в уединенном имении в Крыму, у них родилась дочь. Сбывается та смутная мечта, ради которой Штольц изучал законы сердца и берег свое собственное сердце от всего случайного и наносного. И когда у Ольги возникают «вечные» вопросы и сомнения, он умеет их разрешить. Вместе они вспоминают Обломова: они не бросят его, разве что между ними и бедным Ильей разверзнется бездна! Ольга добивается от мужа обещания: когда они будут в Петербурге, то вдвоем навестят Илью.

9

Обломов тоже осуществил свой идеал, женившись на Пшеницыной: всё теперь в его быту напоминает старую Обломовку. У них родился мальчик, которого в честь Штольца назвали Андрюшей.

Счастливая жизнь Обломова прерывается апоплексическим ударом, который некогда предрекал ему доктор. Агафья заботливо выхаживает мужа.

Вот является и сам Штольц, который не видел Илью пять лет. Он поражен; для него эта жизнь друга – безнадежно затянувшее его болото. Узнав, что Ольга у ворот ждет мужа в карете и тоже хочет войти, Илья просит Андрея не пускать ее в дом. «Не забудь моего Андрея!» - были последние слова Обломова, обращенные к Штольцу.

Штольц идет к Ольге и говорит, что ей туда нельзя.

Разве бездна открылась? Да что такое там происходит?

Обломовщина! – мрачно отвечал Андрей.

10

Прошло еще пять лет, и уже три года вдовеет Агафья. Илья Ильич, пережив второй апоплексический удар, вскоре скончался: без боли и мучений, как будто остановились часы, которые забыли завести. Семь лет, прожитые Агафьей с Ильей и пролетевшие как мгновенье, пролили тихий свет на всю ее жизнь, и нечего было ей желать больше, некуда идти. Сын ее от первого брака кончил курс наук и поступил на службу, дочка вышла замуж, Андрюшу выпросили на воспитание Штольцы.

11

Штольц с другом-литератором от нечего делать рассматривают нищих на паперти. Внезапно в одном старике-нищем Штольц узнает Захара. В доме Пшеницыной, где снова поселился ее брат с семьей, Захару не стало места, а от новых господ, к которым пытался устроиться старый бестолковый лакей, его быстро выгоняли. Пригласив Захара к себе, Штольц вернулся к беседе с другом-литератором, заинтересовавшимся причиной гибели Обломова – человека, о котором так тепло вспоминал Захар. И уже в который раз Штольц назвал ее одним словом: Обломовщина. «Что это такое?» - спросил писатель. И Штольц рассказал ему всё то, что писатель (судя по всему, сам Гончаров) пересказал в своем романе.