Прилепин, честный солдат империи зла. И как вы к этому относитесь

Очередной, отличный сборник рассказов Захара Прилепина.

Как всегда, о жизни, о людях, о судьбах человеческих, поступках людских.

Десять рассказов, не связанных между собой героями, но связанных людьми, их пороками, их добродетелями.

Когда читаешь забываешь про всё вокруг – вместе с героем пьешь водку, пытаешься спиться и понимаешь почему; а в следующем рассказе ты уже отец семейства с крошкой-мяушкой, который чуть жизни не лишился и уже никогда в жизни, никогда, не поедет никуда ночью; в вот ты уже священник, который молится за всех, потому что все люди – чада несмышленые, любимые твои чада…

– Полицай! Сука! – ругался Верховойский. – Где тебя носило! Ты не мог меня разбудить раньше! Тупой скот! Наберут тупых скотов! Видит ведь – спит человек! Неужели нельзя догадаться, что его надо разбудить? Чем они вообще занимаются!

Очень резанул по нервам, по душе рассказ «Первое кладбище», который даже описать слов нет – всё равно Захар Прилепин написал лучше, правдивее, жестче и лучше.

Жизнь устроена так, что ты – верней, твой незримый дом в этом мире, – постепенно начинает обрастать могилами твоих сверстников.

Тех, кто был немногим старше или чуть моложе тебя.

Сначала гости редки, и ты удивляешься каждому новому кресту.

Говорят, потом их будет так много, что ты даже не пойдёшь туда искать всех, кого знал: надоест удивляться.

А когда их всего несколько – что ж, можно заглянуть. Холмик ещё тёплый, земля не осела. Немного листвы на свежевзрытой земле – пусть листва.

Отчего-то до сих пор это не случалось зимой, всегда какая-то листва кружила под ногами.

Что можно сказать про жизнь? Всё и ничего, какими бы словами мы не говорили, а жизнь описать не можем, нет таких слов или их наоборот слишком много, а нужно может только одно-единственное? Дышу, люблю, смеюсь? Или дышу и плачу, потому что дышу? Живу, дышать не могу? Потому что кто-то уже не живет, не дышит, а я живу? Кто знает, что надо чтобы описать жизнь? У Прилепина это не плохо получается…

Малыша убили в одном грозном городе вблизи кавказских гор: он шёл по рынку – выбирал что-то там пожрать, то ли рыбу, то ли фрукт, – ему выстрелили в затылок, в упор.

Он был на войне первую неделю. Он ни разу не стрелял здесь даже в местное небо.

У него не было ни жены, ни детей. Я ничего не знаю о том, что Малыш хоть как-нибудь успел провиниться перед жизнью.

Это был не первый и не последний погибший там, но он помнится мне всегда: в тот год я был старше его на четыре года, а теперь на двадцать.

Тогда я был ему старший брат, а теперь – отец.

Читая Захара Прилепина возникает надежда на то, что русская литература продолжит жить и развиваться, продолжить меняться и менять читателя.

«Захар Прилепин, едва ли не самый значительный из живущих ныне русских писателей, ушел на войну - стал политруком созданного им самим или при его участии батальона спецназа армии ДНР. Мне не нравится многое из того, о чем он в связи с этим говорит, но я прекрасно понимаю, что поступить иначе он не мог.
Любое ерничество по этому поводу мне отвратительно.
В Захаре, как мало в ком из наших с ним коллег, всегда было сильно чувство долга. Я могу утверждать это со всей ответственностью, поскольку достаточно близко знаком с ним почти пятнадцать лет.
Очень хочу, чтобы он остался жив».

Леонид Юзефович

Поражает убожество дискуссии вокруг этой цитаты. Честный солдат Империи Зла – советской империи, ушёл воевать с отколовшейся частью Империи Зла, которая захотела стать нормальной страной, невзирая на все родовые проблемы постсоветского пространства. Может ли солдат Империи Зла воевать по убеждению? Может. Честен ли он в своём личном выборе? Честен. В случае Прилепина, это не личностный писательский выбор, а выбор его начальства. Служить начальству – честь и профессионализм ОМОНа. Жертве легче от того, что её уничтожит убеждённый национал-большевик, тряся чахоточной идейной бородкой, распевая украинскую песню? Империя Зла продолжает традиции России как жандарма Европы. Захар Прилепин – профессиональный жандарм, со специфической картиной мира.

«Захар Прилепин, едва ли не самый значительный из живущих ныне русских писателей»… Убогая идиома, клише, штамп, страдающая куриной слепотой, ограниченностью. Публика поразительно не замечает взаимосвязей определённых явлений. Либеральному обкому нельзя признавать в Прилепине писателя, нельзя за собственные флажки. Нужно фанатично и твёрдо величать его посредственностью, бездарностью, графоманом. Патриотическому обкому тоже нельзя за собственные флажки. Нужно фанатично величать Прилепина великим писателем земли русской. Ни то, ни другое не имеет никакого отношения к литературе. Захар Прилепин – не "едва ли не самый значительный из живущих русских писателей", а едва ли не самый заметный из активно издающихся и бесконечно ходящих в телевизор русских писателей. В обстановке сектантства литературного мира, удручающего состояния российской издательской системы и господства телевизора главными писателями (согласно тоталитарному сознанию) назначают.

Сказал Саша Соколов: «Крымнаш» - его моментально нашли в Канаде и назначили, пожалуй, одним из самых значительных из ныне живущих русских писателей. Пошёл Захар в батальон дээнэровский - стал иконой патриотического литературного величия. И обществу сразу навязали две дискуссии – о Соколове и Прилепине. А общество не способно самостоятельно решать, кто великий, ему должны об этом протрубить СМИ. Они и трубят, по идеологическому признаку. Обладая ограниченным Цукербергом набором сигнальных инструментов о своей заметности, интернет-писатели – маргинальные подвижники, по своей или чужой воле, публика увидит в них кого-то, когда об этом протрубят СМИ. В списке ныне живущих великих писателей (оговоримся, что он мало кого читал), Саша Соколов не указывает никакого Прилепина, а те, кого он указывает, так и останутся в рамках ссылки, по которой Саша об этом говорит. Ведущие СМИ о них трубить не станут. Разборки внутри литературного мира, с неистовостью эстетических сект – щепки, ключевые СМИ рубят лес.

Захар Прилепин - пожалуй, уникальный, единственный случай в истории русской литературы. Убеждённый омоновец, профессиональный сталинец, способный жечь и словом, и напалмом. Он последовательно довёл до конца любимый тезис всех времён и народов. Сегодня тезис выглядит так: "Нечего лежать на диване и хомячить в сетях. А поди-тка повоюй". Но писатель не просто собрался на войну, как какой-нибудь военкор. Тьмы их, ныне и присно. Он собрался на войну как профессионал - разгонщик демонстраций. Если страной руководит тот, кто работал с инакомыслящими "на голубом глазу", то в Донбасс едет литератор, работавший с инакомыслящими через колено, через хребет, знаток озлобленной, агрессивной народной души. Следующим этапом духовном эволюции "нового Горького" (определение Дмитрия Быкова) будет обращение в истовую веру, со сжиганием рукописей и следов военных преступлений.

Чудны дела твои, литературный Господи. Беспрецедентна последовательность писателя русского. От подпольного фашизма, в бегах по лесам и точкам сбора энбэпэшников, через литературу, с либерального благословения, к масштабному фашизму, применённому на практике. Это вам не пером ворочать. Не выжить писателю на гонорары. Нужно где-работать. Захарушко всея Руси, нижегородский и безбашенный, донбасский и гастрольный, работает по специальности. Бывших злобных не бывает, сотрут они новых искренних, сколько Шариков - котов, сколько успеют, в рамках зачистки литературного поля, и донбасского поля с солдатами и черепами.

Любое ёрничанье по поводу Прилепина – неизбежно, равно как и наоборот. В нынешнем состоянии российского общества всякие там слезинки-лютики, девственная деликатность – не в чести. Все мочат всех, бессмысленно и беспощадно. Все сколько-нибудь значительные писатели именовались и гениями, и графоманами. Оскорбления поставлены на поток, чтобы православный, казарменный, российско-либеральный бог слышал, как рвутся сердца.

Но публике и этого мало. Она рвёт писательские сердца и после смерти, совместно с «честными литературоведами». Из окопов несутся такие потоки ежедневного зла, что отрицать наличие Империи Зла бессмысленно. Она растёт снизу, сверху, со всех сторон. Она жестоко мстит ушедшей в самоволку Украине, мечтая поймать и отправить в карцер, где её заставят, по Прилепину, под пытками читать советский учебник истории для седьмого класса.
И честный служака-омоновец, литературный канализатор этого зла, присягнул на верность вертухаям, которые обязательно сожрут его, если он не погибнет на войне за советский учебник для седьмого класса очень средней школы, с адаптацией к школе для дураков.

Лауреат «Супернацбеста» рассказывает о себе, поколении, литературе

Захар Прилепин ворвался в литературу как выстрел из гранатомета. Бывший командир отделения спецназа, воевал в Чечне, работал охранником, многодетный отец, нацбол, поклонник Лимонова, бритоголовый интеллектуал, — в Прилепине все увидели то, что хотели. Одни — представителя «новой молодежи», наследников 90-х (про 90-е Прилепин пишет особенно часто). Другие — культового писателя, суммарный тираж книг которого за какие-то четыре года перевалил за четверть миллиона. Третьи — амбициозного провинциала, приехавшего из Нижнего Новгорода покорять столицу. О Прилепине не устают спорить, он вызывает не менее бурную реакцию (поступки, высказывания, колонки, суждения), чем его книги.

Захар... кстати, как вас по отчеству?

Просто Захар.

На днях вы получили премию «Супернацбест», которой отмечалась лучшая книга десятилетия. То есть можно сказать, что вы — лучший российский писатель последних десяти лет. Вы себя таковым считаете?

Ну, я стану пациентом лечебницы для шизофреников, если буду к себе так относиться. Премия — это же в определенном смысле лотерея. Там самые разные элементы работают: элемент везения, удачи, какие-то скрытые пружины, которых мы не видим и не знаем. К тому, что я получил «Супернацбест», отношусь спокойно. Это не первая премия в моей жизни, и, надеюсь, не последняя. Я не худший писатель России, но среди своих собратьев по перу знаю десяток писателей, которых и сам ценю максимально высоко, и любой из них мог стать лауреатом этой премии. Просто так совпало.

Вы начинали в «нулевые». Как вы оцениваете сегодняшнюю издательскую индустрию? Насколько легко молодому писателю сегодня пробиться, стать известным?

Я никак не пробивался. Я написал первую книгу, «Патологии», отправил текст по электронной почте из Нижнего Новгорода по трем адресам — Дмитрию Быкову, в издательство «ОГИ» и в издательство «Андреевский флаг». И все само собой закрутилось. Быков прочитал и опубликовал главу в газете «Консерватор», где тогда работал, «ОГИ» предложило договор на издание, но очень дешевый, «Андреевский флаг» предложили договор подороже, я туда рукопись продал. Она там долго не выходила, меня никто не знал тогда, но это уже другая тема.

Я не думаю, что сейчас ситуация принципиально отличается. Если есть качественный текст, он найдет издателя, даже не сомневайтесь. Потому что сегодня не тексты ищут издателей, а издатели (например, Саша Иванов из «Ад Маргинем») ищут тексты. И в голос воют — нет хороших текстов, нет новых имен. И миф о том, что сейчас для издания своей книги нужно с кем-то знакомиться, поить коньяком — это действительно миф, потому что заинтересованность в ярких текстах со стороны издателей очень серьезная, чрезвычайно.

Но вы, насколько я знаю, и сами активно продвигаете молодых перспективных писателей. Вот сейчас вышла антология «Десятка», сборник произведений писателей «нулевых», вы редактировали антологию, искали авторов...

Да искать никого не пришлось, все же на виду, не так уж нас много.. «Десятка» — это опыт подведения итогов «нулевых» годов, литературных итогов. Нулевые годы закончились, сейчас начались десятые. И новые авторы будут уже относиться к поколению «десятников», смешно звучит. Сейчас мне приходит много рукописей, присылают и на адрес издательств, где выходят мои книги, и на сайт, и на мой блог в ЖЖ. Я стараюсь все читать, но когда поднимаю голову и озираюсь, осознаю, что ничего особенно выдающегося не заметил. Но в любом случае — настоящий талант мимо кассы не пролетит. Не то время.

А о чем пишут сейчас люди, которые шлют вам рукописи?

Пишут в основном молодые, конечно. И через эти тексты отражается наше время. Хотя если пишут молодые, то большинство пишут о собственном жизненном опыте, точнее, о его отсутствии. В таком состоянии, я бы сказал — неэпическом — живет социум, в стране ничего не происходит, общество живет в состоянии такой легкой бессмысленной суеты, писать не о чем, кроме как о себе любимом. Нет большого стиля, нет большой поступи, большой проблемы. Это, конечно, просматривается. Хотя пишущих меньше не стало. Часть ушла в Интернет, но все равно число тех, кто сидит и сочиняет большие тексты — оно огромное. Только через премию «Дебют» проходят каждый год сотни человек, сотни текстов.

Кстати, то, что «Дебют» сейчас поднял возрастную планку для участников и там теперь могут заявляться авторы не до 25 лет, как раньше, а до 35 — с чем это, по-вашему, связано?

Я нормально к этому отношусь. В России действительно давно уже сместились эти планки возрастные и к нашему возрасту — 30-35 — уже о каком дебюте можно говорить? В этом возрасте уже и Лермонтов умер, и Есенин. Мне самому, кстати, было 29 лет, когда вышли «Патологии», я пролетал мимо «Дебюта», не подходил по возрасту. А если бы тогда была планка выше, мне бы он пригодился, в то время. А то, что сегодня подняли возраст до 35 — ничего плохого в этом не вижу. Многие сегодня начинают писать позже, и хорошо, что позже. Потому что когда человек начинает писать прозу в 20 лет, ему кажется, что он похож на Лимонова. И исследует мир посредством своего полового органа. И не догадывается, что у Лимонова все остальные органы тоже отлично работают. Это, увы, частая ситуация у молодых писателей: ребята получают какие-то авансы, начинают писать, хотя писать им, по большому счету, еще не о чем.

Как вы считаете, можно ли научиться быть писателем?

Нет, я считаю, что научиться этому нельзя. Что дает формальное образование, диплом? Самовыучку, самодисциплину, умение работать с литературой, с источниками, и закончив, например, Литинститут, какого-то определенного уровня достичь возможно. Но при этом остается основной элемент, простите за патетику, литературного дара. С другой стороны, вот у меня есть высшее филологическое образование, и я периодически чувствую некую фору по отношению к моим сотоварищам по перу, которые нигде не учились. В этом смысле мне образование помогло, потому что в юности меня просто заставили прочитать какие-то важные книги, шедевры мировой литературы, сложилась какая-то интеллектуальная структура. Я учил латынь, я знаю мировую литературу, я считаю, что у меня сознание более, если можно так сказать, гармонизировано.

А сейчас чем зарабатываете? Какие доходы у писателя Прилепина?

Да я нормально зарабатываю. И на книгах, и журналистской работой. У меня трое детей, ожидаем четвертого, так что расходы в семье большие, и, соответственно, главный инструмент зарабатывания денег в семью — это моя правая рука, которой я тексты на ноутбуке набираю. Я редактор нижегородского представительства «Новой газеты», но процентов 70-80 зарабатываю книгами.

Захар, а может ли хороший журналист стать хорошим писателем? То, что средний писатель может успешно работать в журналистике — это практически аксиома, а случаи обратного превращения единичны.

Не-не-не, это надуманная дилемма. Раньше не было такого деления — вот это литература, а вот это журналистика. Журналистами назывались все, чьи тексты публиковались в журналах — и Салтыков-Щедрин, и Толстой, и какой-нибудь ничтожный репортер. Журналистики, эссеистики, публицистики не чурался ни один писатель. Посмотрите наследие Горького, или Толстого, или Достоевского — их классические литературные произведения подпираются огромным массивом нехудожественных, небеллетристических текстов, писавшихся в газеты, в журналы, на злобу дня. Серебряный век — все поголовно писали и критику, и эссеистику. Это сегодня поэты не читают прозаиков, прозаики не читают поэтов, и почти все предпочитают сидеть в своих башнях из слоновой кости. А так писатели из моего поколения, начинавшие в «нулевые», и Герман Садуллаев, и Сергей Шаргунов, и писатели старшего поколения — Проханов, Лимонов — все пишут статьи, колонки в регулярные издания, и никто не считает это проблемой. Нет границы между литературными и журналистскими текстами. Это все искусственное.

Вы уже несколько раз сказали слово «поколение» по отношению к писателям, которые дебютировали в последние десять лет. А насколько вы ощущаете себя частью этого литературного поколения? Вы общаетесь, у вас есть некие общие принципы, убеждения, идеи? Ведь представить вас рядом, например, с тем же Садуллаевым затруднительно.

Это почему?

Ну, потому что у вас у обоих есть книги о чеченской войне. Но если «Патологии» — это взгляд на войну глазами спецназовца, федерала, то «Шалинский рейд» или «Я — чеченец» — это взгляд с другой стороны, с той стороны фронта. Фигурально выражаясь, если бы не встретились в литературе, вы могли бы встретиться в Чечне как солдаты двух противоборствующих сторон.

Это вряд ли — когда я был в Чечне, он находился в каком-то другом месте. У Садуллаева ко мне есть какие-то претензии, у меня к нему претензий нет. В «Шалинском рейде» он что-то такое написал, какие-то намеки. Я уважаю Садуллаева. «Я — чеченец» и «Шалинский рейд» — это его главные, визитные книги. Все остальное, что он написал, со временем может схлынуть, но эти книги однозначно останутся. И я уважаю, что он не эксплуатирует одну только чеченскую тему, у него отличная публицистика, недавно сборник вышел... До недавнего времени мы были дружны, да...

А что касается других, так я со многими общаюсь. Читаю почти всех, кто начал печататься в «нулевые». И я рад, что они есть, что их знают, читают, замечают. Потому что у нас очень просто не заметить целого явления. Например, мы проспали целое движение неопочвенников в 90-е годы — Вася Голованов, Миша Тарковский, Алексей Варламов — удивительные писатели, которых просто слили, они не получили того признания, которого заслуживали. Вот Тарковский — это большой русский писатель, главный наследник, я считаю, астафьевско-распутинско-беловской линии, но его нет в московских магазинах, нет в масштабах страны как значимого имени, и это, я считаю, нехорошо. У нас вообще провалилась та часть литературы, которая в советские времена называлась «деревенской прозой». А она имеет право на существование, имеет право на будущее. Пока есть Россия, в России есть деревня. Я считаю, что отечественная литература не должна быть городской, а мы живем в эпоху абсолютного главенства городской прозы, книг, написанных горожанами для горожан и про городскую жизнь. Не вся Россия живет в городах, если что.

О чем будет ваша следующая книга?

Так много планов, задумок, что я могу даже сказать, какую книгу буду писать лет через пять. У меня есть три-четыре текста, над которыми я, если бог даст, буду работать и через десять лет. А есть тексты, которые, я знаю, превратятся в книги в ближайшие три-четыре года. Сейчас я заканчиваю сборник под условным названием «Восьмерка». Там будет восемь больших рассказов. Такие флэшбеки в 90-е годы. Не то, чтобы я в очередной раз призываю осмыслить 90-е, но мне самому интересно разобраться, что же тогда происходило, потому что для меня очевидно, что это было невероятно интересное время, и люди постепенно понимают, что это именно так — несмотря на нищету, бандитов, разруху и прочие ужасы.

Еще я сейчас собрал огромную коллекцию стихов Эдуарда Лимонова, около 700, совершенно бесплатно этим занимался, для себя. И там много неизданных текстов. Ну, и молодых продвигаю. Все-таки я и по возрасту, и по опыту уже представитель «старшего поколения» для тех, кто сейчас пишет свою первую книжку.

И как вы к этому относитесь?

Нормально.

Аркадий Суховольский для интернет-газеты Newslab.ru
Фото с официального сайта Захара Прилепина

Семинар З.Прилепина

Я жуткий трус и это одна из причин, по которой я не стала читать свой текст на семинаре. Да и казалось бы, ну, что мне может посоветовать З.Прилепин, что такого он мне может сказать. Мы пишем разное и по-разному.
Да и взрослая я уже «девочка», чтобы с табуретки читать написанное накануне.
И только сейчас, после семинара, я понимаю, что это была еще одна моя большая ошибка.

Господи, как же много я их «наваляла» за свою жизнь! Но сделанного не вернешь, увы! Будет мне наука!

Нет, я не боялась критики. Я просто очень сильно волнуюсь и читаю свои тексты на таком сердечном спазме, что просто боюсь упасть в обморок.
И все равно очень жалею, что не читала свой текст!

Сегодня я впервые увидела реальный разбор текста.
Понимаю, что это было на слух и стремительно до неприличия, но, боже мой, как же это было красиво!

Когда Захар Прилепин начал говорить, мы с Ольгой Бояриновой изумленно посмотрели друг на друга. В его словах не было «воды» вообще.
Здание первого же рассказа было все разобрано по кирпичику. На слух понять несуразности, неточности, стилистические ошибки, отметить штампы и языковой мусор – это дорогого стоит!

Я поразилась тому, что Захар Прилепин не только слушал, но слышал читающих.

Вы когда-нибудь слушали прозу на семинарах?
Ну, если вы учились в литературном институте или получили филологическое образование, то слушали.
Могу сказать для тех, кто всего этого не прошел, воспринимать прозу на слух – это, ох, как непросто. А разбирать тексты, когда читающие авторы пытаются уложиться по времени и бормочут скороговоркой свой текст – это вообще что-то нереальное.

Но такого красивого, умного и по существу разбора текста я не слышала никогда.
Человеку вообще трудно говорить неприятное «своей же пишущей братии». Ну, если только он не садист и не душегуб получающий удовольствие от того, что унижает ближнего своего. А Захар Прилепин, уж точно таким не является, поверьте мне!
Он действительно пытался помочь авторам.

А потом мы удивляемся почему нас не хотят печатать и читать. А у нас столько всего «наваляно» в наших прои, что полоть не переполоть! Проще редактору это сразу бросить в корзину.
А мы надеемся и ждем!

А вот сегодня, буквально за два часа, было очень красиво и правильно все разложено по полочкам.
И я так думаю, что 90% текстов нам нужно, придя домой не просто чистить и сокращать, а уничтожить, простите, к чертовой матери!
И не потому что они плохие, нет! Они вообще НИКАКИЕ! А это еще хуже!
Сегодня так много было сказано. Это было ярко, красиво и фантастически точно и правильно.

А я ведь не хотела идти...
Ну что мне может сказать Захар Прилепин?
Оказалось, что может!
Два часа с З.Прилепиным мне дали больше, чем все редактора, издательства и литкурсы пройденные мной до этого.

Ответьте сами себе, вы готовы услышать правду о ваших текстах?
Не восхищенные охи и ахи ваших родных и знакомых, не восторженные отзывы вашей мамы и вашей первой учительницы, а честный разбор текста от умного и жесткого и неудобного для вас человека, который говорит правду.

Нет, нет, наши родные и близкие нам не врут. Они нас просто очень любят. И мы продолжаем «спать», убаюканные их восхищением и любовью.
Проснитесь и сходите на семинар!

Если вы огорчитесь и рассердитесь и будете писать лучше, то идите на такой семинар.

Если вы стоите на перепутье, как я, и считаете что нужно прекращать писать, то тоже идите на такой семинар.

На таком семинаре вы узнаете себе цену.
И только вам решать что делать дальше со всей этой правдой.
Имеющий уши, да услышит!

И еще… я теперь знаю маленький секрет, как выбирать тексты для семинаров, как и что читать чтобы это «впихнуть» в отведенные тебе четыре минуты и не «воровать» драгоценное время у других читающих и самое главное – как сделать так, чтобы тебя услышали.
А это очень дорогого стоит!

Хотите все это знать? Ходите на семинары.

Фантастический, великолепный и «ужасный» Захар Прилепин, огромное спасибо Вам!
Спасибо Ольге Бояриновой, Катерине, МГО СПР и библиотеке 19 им. Ф.М. Достоевского за огромное удовольствие!

Рецензии

Спасибо, Наталья. за толковую публикацию. У Захара Прилепина читал только "Обитель". После знакомства с произведением, стал его уважать.
Ну, а то, что из написанных текстов 90% обыкновенный сор - это однозначно. Поэтому и сам сейчас стараюсь писать меньше, но качественнее. Да и возраст к этому обязывает.
Ну, а вообще-то, пиши, не пиши - всё едино. Даже Святое Писание не исправило это человечество, а куда уж тогда нам со свими публикациями?
В связи с изложенным припоминаются строки из Омара Хайяма:

"Даже самые светлые в мире умы
Не смогли разогнать окружающей тьмы.
Рассказали нам несколько сказочек на ночь -
И отправились, мудрые, спать, как и мы."

С искренним уважением,

Похоже, это правда, что человечество и Святым Писанием не исправилось! Но, наверное, стоит использовать все возможности, чтобы воспитать Человека? Благодаря этому желанию мы читаем многих авторов, в том числе, и Вас, дай Вам Бог здоровья и успеха!

Спасибо, Сергей!
Знаете, пиши, не пиши... Имеющий уши - услышит, а имеющий глаза и желание читать - прочтет. Может согласиться, а может не согласиться.
Но если нас читают, значит, мы кому-то нужны!)))
Еще раз спасибо, Сергей!
С улыбкой и теплом к Вам,

Мы видим: народ украинский – крутой, пассионарный, упрямый. Если они не свалят Януковича – гражданская война продолжится. Беда в том, что если Януковича свалят – гражданская война не остановится, но продолжится тоже.

Зимний воздух насыщен этим чувством.

Хороший поэт и, кстати, русский националист Игорь Панин пишет:

«Советских страшно корёжит от Майдана. И дело не в идеологических разногласиях и не в том, что “на Украине полно русских” (вам, советским, всегда было плевать на русских), а в том, что…

Там люди осмелились выступить против начальства.

Вот это в глазах советских – есть наистрашнейший грех».

Известный журналист Айдер Муждабаев, один из руководителей газеты «Московский комсомолец», отъявленный либерал и большой поклонник Майдана, делает немедленный перепост, ему очень нравятся слова русского националиста.

Советские – самой чистейшей пробы советские! – толпами в миллионы человек разнесли в 1988–1993 годах всю страну. Более «советских», чем те, – в природе не бывало. Выступали против начальства десять лет подряд так, что земля тряслась.

Но мало всё! Если вам сказано, что вы – «советские», так и сдохните с этим клеймом на лбу.

Перед нами обычный, на этот раз уже националистический двойной стандарт: Отечественную выиграли не советские, а русские, а дальше уже они опять стали советские. Когда надо – русские, когда надо – советские, как шашечку, можно перевернуть: щас мы в шашки играли, а щас я уже в Чапаева играю! – А что не предупредил? – А чего предупреждать, и так всё ясно!

Вообще же, эта уловка – в нужных случаях называть «советскими» обычных русских – придумана не Паниным. Это и Крылов Константин делает, писатель, публицист, националист, умнейший человек, и Галковский Дмитрий, философ, «бесконечный тупик», умнейший человек, и многие их надутые подпевалы. И это ровно тот пункт, где русские националисты сходятся с местными либералами.

На самом же деле – это типичная русофобия, братья мои. Нет никаких советских, а если были, то вымерли. Для вас раб – «советский», а для либералов сплошь и рядом: и самодержавный – раб, и православный – раб, и много ещё есть рабских разновидностей. Поэт по фамилии Пушкин, наверное, когда приветствовал разделы Польши, «советским» не был. Просто спорадически проявлял рабско-имперское сознание.

Ну и, наконец, наблюдая за своими «советскими» знакомыми, я хочу сказать, что в целом никого не корёжит. Людям больно, люди переживают. Они имеют некоторые основания волноваться не только за то, чтоб банда Януковича съехала с Украины, но и за то, чтоб другая банда не влезла во власть, чтоб, кстати сказать, выгнать Черноморский флот и закрыть все русские школы на Украине. И если это случится, я не знаю, что тогда Игорь Панин будет писать про «советских». И будет ли вообще. Напишет, может быть, что это «другая история» и что «свободой Украины воспользовались нехорошие люди». А это будет ровно та же самая история.

Нижеприведённый диалог случился у нас ночью в социальных сетях с одним из руководителей газеты «МК», при участии зашедшего на огонёк прогрессивного блогера Михаила Болотовского.

Причина спора: перестрелка и гибель людей на Майдане.

Комментировать, в сущности, незачем: каждый сделает выводы по желанию. Главные выводы сделает время.

Характерно лишь одно: любой из российских прогрессивных деятелей сказал бы, уверен, ровно то же, что и Айдер.

Итак, Айдер Муждабаев пишет:

«Как же вам не стыдно, люди (люди ли?), которые поддерживают убийцу Януковича?

Ведь его скоро не будет, а вы – останетесь. Как вы будете жить соучастниками убийств? Как будете говорить, дышать? Ведь все его жертвы – в том числе и на вашей совести (совести?).

Пока не поздно, пока ещё можно остаться людьми, – подумайте. Отрекитесь от фашистов. Это потом не смоешь».

Здесь появился мой комментарий:

«Айдер, и всё-таки. Янукович подонок. Но один вопрос я всё равно задам. Ты поддерживал Бориса Николаича Ельцина в 1993 году?»

Ответ был прост: «Да, Захар, поддерживал».

«Спасибо за честность, Айдер, – пишу. – Вопросов нет».

Айдер Муждабаев: «Захар, почему же вопросов нет – пожалуйста, задавай. Я отвечу. Я всё прекрасно помню: и Ельцина, и тех, кто тогда был против него. И я, в отличие от журналистов НТВ, не получал ни от кого денег, поэтому смогу ответить честно. Собственно, это всего два слова. Те, кто были против Ельцина, обещали немедленно возродить совок и цензуру. Они говорили это прямым текстом. Я был к этому не готов. И сейчас не готов, считал это концом всей жизни, поэтому был против. Честно ответил?»

Захар Прилепин: «А зачем объяснять, я и так знаю объяснение заранее. Просто выясняется, что иногда всё-таки можно стрелять. Из танков по безоружным людям. Огромное количество которых не хотели возрождать “совок и цензуру”, а, равно как и украинцы, хотели выгнать оборзевшее жульё, сделавших ровно то же самое, что и Янукович: поделивших страну и заработавших на этом миллиарды».

В разговор вмешался Михаил Болотовский и обратился ко мне: «Вы тут про Ельцина вспомнили. Странно. Хотите его померить с януковичами? Ельцин пёр, как супертанк, с идеей, да, больно ему было, и запивал сильно, но он шёл, потому что была идея России – как он её видел. Которая на самом деле явится через двести лет вперёд – поклон Гоголю. А эти ваши януковичи, которые за деньги, – ну, это совсем неинтересно. Это для Гааги. А Ельцин – для истории».

«Это история разрешит, – написал я, – кто для Гааги, кто куда. Вопрос ведь поднят элементарный: можно ли поддерживать людей, которые стреляют в безоружных. Ответ: да, можно. Особенно Айдер поторопился с объяснением, почему можно: потому что, ужас, за цензуру. Цензуры хочешь: а вот лови из пушки. И по официальным подсчётам убили 500 человек, включая женщин и детей. Януковича обошли на раз. Но вообще, как уверяют знающие люди, в пять раз больше. Что до “совка” – то никакого “совка” демократы Руцкой с Хасбулатовым не восстановили бы никогда».

Муждабаев, видимо, почувствовал некую шаткость своей позиции и решил ещё раз объясниться: «Я не оправдываю человеческих жертв, это был ужас просто, я сам тогда писал о тех событиях для своей газеты, меня чуть не убили на крыше дома у БД, куда мы с коллегой забрались – над нами завис вертолет, но мы вовремя слезли по пожарной лестнице. Потом я был напротив Белого дома, когда была перестрелка, пули пролетели в сантиметрах пятидесяти от макушки. Ветки с дерева посыпались от очереди. Я всё это помню.

Захар, это ты сейчас говоришь, а тогда я был абсолютно уверен, что вернётся совок, это было понятно из всего, что говорили Руцкой и Хасбулатов».

«Ну а я сейчас абсолютно уверен, – ответил я, – что при определённом раскладе будет очень плохо на Украине не только Януковичу и семье, но многим моим товарищам, в том числе хорошим писателям, выступавшим против Майдана, что Россия потеряет Черноморский флот, и что последние русские школы закроются через десять лет, и что к власти придёт ровно такое же ворьё, как Янукович, только крепко взятое за пуговицу заокеанскими друзьями, и ещё много в чём. Например, в том, что борцы за свободу могут безо всякой России грохнуть свою собственную страну… Разница у нас в одном: ты тогда был за Ельцина, а я сейчас против Януковича. Но это разница не частная, а очень многое объясняющая. Не в тебе и во мне, а в нас и в вас».

«Захар, никто твоих друзей не тронет, – успокоил меня Айдер. – Украинцы построют нормальную страну без убийц и бандитов».

Конец цитаты.

Показательно, что про Черноморский флот и русские школы Айдер благоразумно промолчал. Ну, хоть за друзей спасибо, что о них позаботился. Правда, тут же к разговору присоединился некий не местный гость, пообещавший, что друзей моих они накажут обязательно.

Дочитал любопытную книжку «Неделя в декабре» современного английского писателя Себастьяна Фолкса. Сделано очень сдержанно, местами по-английски остроумно, неспешно, непафосно.