Период истории русской литературы, который начался в 90-е гг. прошлого века и закончился в октябре 1917 г., получал у литературоведов разные названия: «новейшая русская литература», «русская литература XX в.», «русская литература конца XIX - начала XX в.». Но, как бы ни называли литературу этого периода, ясно, что она была не просто продолжением литературы XIX столетия, а означала особый период, даже целую эпоху литературного развития, требующую специального изучения.

Как же надо оценивать эту литературу? Каковы ее главные черты, ее основные движущие силы? Эти вопросы получали и продолжают получать далеко не одинаковые ответы, вызывая порой жаркие споры. Иначе и не могло быть: хотя рассматриваемый период охватывает лишь двадцатипятилетие, он необычайно сложен и противоречив. Сложным и противоречивым был прежде всего сам исторический процесс, определявший развитие всех форм духовной жизни, в том числе и литературы. С одной стороны, Россия вступила в начале века в эпоху империализма, в последнюю стадию капиталистического общества. Русский капитализм, едва успев пережить в 90-е гг. стремительный экономический взлет, почти сразу оказался в состоянии загнивания, а русская буржуазия, проявив полную неспособность сыграть революционную роль, пошла на сговор с царизмом и со всеми реакционными силами. С другой стороны, в 90-е гг. начался новый, пролетарский этап освободительной борьбы в России, куда переместился центр всего мирового революционного движения, наступила эпоха трех революций, приблизились, по словам замечательного русского поэта А. А. Блока,

Неслыханные перемены, Невиданные мятежи...

Литературоведы, исходившие лишь из факта вступления России в эпоху империализма, считали, что и в литературе определяющими стали процессы распада, а именно распада самого передового направления литературы XIX столетия - критического реализма. Им казалось, что главную роль в литературе стали играть антиреалистические течения, которые одни определяют как «декаданс» (что означает «упадок»), другие - как «модернизм» (что означает «новейшее, современное искусство»). Литературоведы, имевшие более широкое и более глубокое представление о действительности, подчеркивали ведущую роль пролетарской литературы и возникшего на ее основе нового, социалистического реализма . Но победа нового реализма не означала гибель старого, критического реализма. Новый реализм не отбросил и не «взорвал» старый, а помог ему, как своему союзнику, преодолеть напор декаданса и сохранить значение выразителя мыслей и чувств широких демократических слоев.

Размышляя о судьбе критического реализма в конце XIX - начале XX в., надо помнить о том, что еще жили и творили такие его великие представители, как Л. Н. Толстой и А. П. Чехов. Их творчество в этот период пережило существенные изменения, отразив новую историческую эпоху. В. И. Ленин имел в виду в основном последние произведения Л. Н. Толстого, особенно роман «Воскресение», когда назвал Толстого «зеркалом русской революции» - зеркалом настроений широкой крестьянской массы. Что касается А. П. Чехова, то именно в 90-е гг. он совершил те художественные открытия, которые поставили его наряду с Толстым во главе русской и мировой литературы. Продолжали создавать новые художественные ценности и такие писатели-реалисты старшего поколения, как В. Г. Короленко, Д. Н. Мамин-Сибиряк и другие, а в конце 80-х - начале 90-х гг. реалистическая литература пополнилась новым поколением крупных художников слова - В. В. Вересаевым, А. С. Серафимовичем, М. Горьким, Н. Г. Гариным-Михайловским, А. И. Куприным, И. А. Буниным, Л. Н. Андреевым и другими. Все эти писатели сыграли своими правдивыми, полными сочувствия к угнетенным произведениями большую роль в духовной подготовке первой русской революции 1905-1907 гг. Правда, после поражения революции, в глухую пору реакции, некоторые из них пережили полосу колебаний или даже совсем отошли от прогрессивного литературного лагеря. Однако в 10-е гг., в период нового революционного подъема, некоторые из них создали новые талантливые художественные произведения. К тому же в литературу пришли выдающиеся писатели-реалисты следующего поколения - А. Н. Толстой, С. Н. Сергеев-Ценский, М. М. Пришвин и другие. Недаром одна из статей о литературе, появившаяся в 1914 г. на страницах большевистской «Правды», имела знаменательное название: «Возрождение реализма».

Важнейшей особенностью русской литературы начала XX в. было рождение социалистического реализма, родоначальником которого стал Максим Горький, оказавший огромное влияние на развитие всей мировой литературы. Уже в творчестве писателя 90-х гг., отразившем растущий протест молодого русского пролетариата, было много своеобразия. В нем, при всем его глубоком реализме, звучали романтические ноты, выражавшие мечту о грядущей свободе и воспевавшие «безумство храбрых».

В начале XX в. Горький в пьесах «Мещане» и «Враги», в романе «Мать» и других произведениях впервые показал пролетарских революционеров как представителей класса не только страдающего, но и борющегося, осознавшего свое назначение - освобождение всего народа от эксплуатации и угнетения.

Социалистический реализм создал новые возможности для изображения всех сторон действительности. Горький в своих гениальных произведениях «На дне», цикле «По Руси», автобиографической трилогии и других, а также вступившие вслед за ним на путь социалистического реализма А. С. Серафимович и Демьян Бедный показывали жизнь с не менее бесстрашной правдивостью, чем их великие предшественники в литературе XIX столетия, беспощадно разоблачая угнетателей народа. Но при этом они отображали жизнь в ее революционном развитии, верили в торжество социалистических идеалов. Они рисовали человека не только как жертву жизни, но и как творца истории. Это получило выражение в знаменитых горьковских изречениях: «Человек - вот правда!», «Чело-век!.. Это звучит... гордо!», «Все в Человеке - все для Человека» («На дне»), «Превосходная должность - быть на земле человеком» («Рождение человека»). Если бы надо было кратко ответить на вопрос «Что было самым главным в творчестве М. Горького?» и на другой вопрос «Какая сторона горьковского наследия стала особенно важной сегодня, в свете главных задач наших дней?», то ответ на оба эти вопроса был бы один: гимн Человеку.

Наряду с реализмом существовали модернистские течения, как символизм , акмеизм , футуризм . Они отстаивали «абсолютную свободу» художественного творчества, но на деле это означало стремление уйти от политической борьбы. Среди модернистов было немало талантливых художников, которые не вмещались в рамки своих течений, а иногда и совсем порывали с ними.

Сложность исторического процесса, острота социальных противоречий, смена периодов революционного подъема периодами реакции - все это по-разному повлияло на судьбы писателей. Некоторые крупные писатели-реалисты отклонялись к декадансу, как это случилось, например, с Л. Н. Андреевым. А крупнейшие поэты символизма в. Я. Брюсов и А. А. Блок пришли к революции. Блок создал одно из первых выдающихся произведений советской эпохи - поэму «Двенадцать». в. в. Маяковский, которому было с самого начала тесно в рамках индивидуалистического бунтарства и формальных экспериментов футуристов, создал уже в предоктябрьские годы яркие антикапиталистические и антимилитаристские произведения.

Развитие мировой литературы сохраняет сегодня то соотношение сил, которое впервые сложилось в русской литературе конца XIX - начала XX в.: соотношение социалистического реализма, критического реализма и модернизма. Уже это одно придает большую ценность опыту русской предоктябрьской литературы.

Этот опыт ценен еще и тем, что в предоктябрьские годы передовая литература получила теоретическую, эстетическую программу в выступлениях М. Горького и критиков-марксистов Г. В. Плеханова, В. В. Воровского, А. В. Луначарского и других. Большое значение имели выступления В. И. Ленина: его статьи о Л. Н. Толстом и А. И. Герцене, раскрывшие непреходящее значение традиций классической литературы; данные им оценки творчества М. Горького, осветившие рождение новой, пролетарской, социалистической литературы; статья «Партийная организация и партийная литература» (1905), которая в противовес принципу мнимой «абсолютной свободы» творчества выдвинула принцип партийности литературы - открытой связи литературы с передовым классом и передовыми идеалами как единственного реального условия ее подлинной свободы.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

КОНЦА XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА

Доктор филологических наук,

профессор Н.М. Фортунатов

Лекция 1

Черты литературы названного периода. Своеобразие историко-литературного процесса

Литература конца XIX - начала XX века во многих отношениях уникальна. Если воспользоваться определением Льва Толстого, высказанным, правда, по другому поводу, о творчестве А.П. Чехова, то можно сказать, что это несравненное явление - несравненное в самом прямом смысле слова, потому что его ни с чем нельзя сравнить, настолько оно самобытно, неповторимо, оригинально Такого никогда не бывало в истории отечественной, да, пожалуй, и мировой литературной практики.

Первая ее поражающая воображение черта заключается в том, что литературу в эту пору творят художественные гении. Обычно они, за немногими исключениями, как высшие вершины творчества, высятся, отдаленные одна от другой значительными временными пространствами. Еще в 1834 году В.Г. Белинский в статье "Литературные мечтания" (с нее началась его слава) высказал неожиданную, парадоксальную мысль: "У нас нет литературы, у нас есть художественные гении". В самом деле, литература существует как непрестанный процесс развития, как поток произведений, создаваемых не столько гениями, сколько художественными талантами. Гении - это редчайший дар. А здесь они не просто сменяют друг друга, а работают "бок о бок", в одно и то же время и даже порой в одних и тех же изданиях.

Приведу характерный в этом отношении пример. В первых номерах журнала "Русский вестник" за 1866 год печатались одновременно два произведения: "Преступление и наказание" Ф.М. Достоевского и "1805 год" Л.Н. Толстого, т.е. журнальная редакция 2-х частей первого тома "Войны и мира". Два гениальных романа в одной журнальной обложке! В 80-х - 90-х годах тоже в популярном журнале "Северный вестник" печатались В.Г. Короленко, А.П. Чехов, но здесь же появлялись и произведения Л.Н. Толстого. А еще раньше, в конце 50-х годов было заключено знаменитое "обязательное соглашение", по которому Н.А. Некрасов, И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой, Н.А. Островский, И.А. Гончаров должны были публиковать свои сочинения исключительно в "Современнике". Едва ли не каждое такое произведение становилось литературным и общественным событием; ими зачитывались, о них спорили, они стояли перед глазами читателей не как культурно-исторические памятники, но как непосредственное отражение реальной жизни, "живой жизни", а не давно отошедшего времени.

Иными словами говоря, гении и великие писатели в эту пору выполняют работу обычных литературных талантов: они дают большую долю литературной продукции, не говоря уже о высочайшем мастерстве и художественных достоинствах своих произведений.

Вторая черта литературы этого времени - производная от первой. Гении потому и гении, что они всегда прокладывают новые пути, открывают новые горизонты искусству. Гений всегда творит новые формы, необходимые ему для выражения его художественных идей, находит новые принципы художественного отражения действительности, свои приемы, которых никогда не было прежде. Поэтому, рассматриваемая нами литература отличается исключительно ярко выраженными новаторскими устремлениями. Ведь нередко - даже более точно можно сказать очень часто в эту пору - сами авторы оказывались в замешательстве и не могли определить, что же выходит из-под их пера, к какому жанру можно отнести создаваемое ими произведение. Толстой в первый момент затруднился назвать "Войну и мир" романом и назвал его просто - "книга": в статье "Несколько слов по поводу книги "Война и мир" (1868 г.), - и там же утверждал, что история русской литературы дает множество примеров таких отступлений от традиционных, устоявшихся норм. Достоевский создал, по определению М.М. Бахтина, новый тип романа, - "полифонический роман". Чехов, как известно, вступил в ожесточенный спор со своими сценическими истолкователями К.С. Станиславским и В.И. Немировичем-Данченко, полагавшими, что он пишет драмы, в то время как сам автор считал их комедиями, да еще с элементами фарса! Причем ни выдающиеся режиссеры, ни сам Чехов не могли и предположить в то время, что эти пьесы дадут такой мощный толчок развитию театра и драматургии XX века, в том числе и театральному "авангарду". Проза же Чехова, перед которой оказалась бессильной литературная критика его времени и более поздние исследователи, получила неслучайно имя "прозы настроений" или "музыкальной прозы": Чехов действительно нашел новые формы эпического повествования, сближающие по структурно-композиционным признакам понятия, обычно противопоставляемые: прозу и музыку, прозу и лирическую поэзию.

Таким образом, конец XIX века в русской литературе стал торжеством нового романа и новой драматургии. Именно с этим временем совпало событие всемирно-исторического значения. Нищая, обездоленная Россия, "без единой цивилизованной капли крови в жилах", как говорили о ней европейцы, создала такую литературу, которая вдруг засияла, как звезда первой величины, и стала диктовать литературную моду не то что на десятилетия, а на века европейской и мировой культуре. Такой переворот произошел именно в конце XIX века: предыдущая русская литература была лишь подготовкой к этому мощному творческому взрыву, который "перекроил" карту европейской и мировой культуры, отдав в ней решающее место русской литературе и русскому искусству.

Разумеется, новые формы - еще не признак гения, но без новых форм гения нет. Этот закон с особой очевидностью продемонстрировала русская литература конца XIX - начала XX века. Великие мастера: Тургенев, Островский, Гончаров, - ушли в тень, отбрасываемую гениями, этими отважными новаторами, которые всякий раз устраивали настоящий "погром", в кажется незыблемых, знакомых, привычных литературных нормах. Именно такими в эту пору были Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, А.П. Чехов.

Третья черта рассматриваемой нами литературы - ее демократизм. Это искусство, по замыслу авторов, обращенное к возможно более широкой читательской массе, искусство не элитарное, не для узкого круга избранных знатоков. Толстой говорил, что в сознании писателя должна существовать "цензура дворников и черных кухарок" и что нужно писать так, чтобы твое произведение смог бы понять любой ломовой извозчик, который повезет твои книги из типографии в книжную лавку. Толстой создал очень простую, но в высшей степени оригинальную и выразительную схему истории развития искусства, имея в виду не только творящее, но и воспринимающее сознание.

Искусство, говорит он, подобно горе или конусу. Основание горы велико, как велика и аудитория, к которой обращено такое искусство, - это фольклор, устное народное творчество с его отчетливыми и ясными приемами. В тот момент, когда в дело вступают профессиональные художники и начинает все более и более усложняться форма, вместе с тем, и по мере этого, катастрофически сужается круг воспринимающих. Практически этот процесс выглядит следующим образом:

Так что, весело заключает Толстой, по-видимому, наступит время, когда на вершине горы окажется единственный человек: сам автор, который и себя-то не вполне будет понимать. Забегая вперед, скажем, что пророчество Толстого вполне осуществилось, если вспомнить нынешнее искусство и литературу постмодерна.

Выход же Толстой видит в том, чтобы художники вернулись к идее доступности произведений искусства для возможно более широкой аудитории.

Однако нельзя смешивать и путать, как это нередко случается, понятие доступности с понятием простоты. То, что создают эти мастера в романном ли жанре, в рассказе или драме, - в действительности очень сложная, даже изощренно организованная художественная система. Но она проста в том смысле, что автор, работая над ней, руководствовался, и в самом деле, простой и ясной мыслью - возможно активнее, ярче, эмоциональнее передать свой замысел читателю, захватить его своей мыслью, своим чувством.

Еще одна, четвертая, по нашей градации, черта, таящая в себе громадную силу воздействия, - высокая идейность этой литературы. Чехов в некрологе Н.М. Пржевальскому говорит, что подвижники нужны жизни, "как солнце", что это "люди подвига, веры и ясно осознанной цели". Точно такими же подвижниками и были писатели этой поры. Они словно выполняли пушкинский завет не прикладывать к творчеству рук "по пустякам". Толстой говорит: "Нужно писать только тогда, когда не можешь не писать!" Это искусство глубоких, выстраданных идей, там оно и сильно.

Отметим также, что помимо глубины нравственного содержания литература эта несет в себе и глубину познавательной перспективы. Она до такой степени правдива и объективна, что мир, совершенно чуждый и далекий, становится вдруг близок и понятен нам, вызывает наши ответные размышления, раздумья. Постигая его, мы постигаем самих себя.

И еще одна важнейшая черта, приобретающая особенное значение, благодаря жизненной стойкости и долговечности этой литературы, - ее просветительская миссия. Она, как и в старые годы, по-прежнему активно формирует души людей. Н.А. Островский, великий русский драматург, говорит об этом выразительно и точно: "Богатые результаты совершеннейшей умственной лаборатории становятся общим достоянием". Это действительно так. Читатель, незаметно для самого себя проникается миросозерцанием писателя, начинает мыслить и чувствовать, как он. Недаром же сказано: через гения умнеет все, что может поумнеть! Стало быть, и сейчас эта литература совершает громадное дело: созидает, "лепит" личность, открывает в человеке человека.

Весьма своеобразен и историко-литературный процесс конца XIX-начала XX века. В нем сочетается два типа развития. Первый - идущий в русле уже сложившихся традиций (Тургенев, Гончаров, Островский/ Второй - своего рода протуберанцы, громадной силы творческие взрывы, катаклизмы, рождающие совершенно новые литературные формы, скажем, в жанре романа или драмы. Это верный признак работы гениев: крупные или даже великие писатели творят, оставаясь в знакомых читателям пределах; гений - всегда открытие нового, небывалого. Только с Толстым и Достоевским русский роман покорил Европу, а затем и весь мир; только Чехов совершил переворот в драматургии, который до сих пор ощущается как непрекращающийся новаторский поиск.

Другая особенность этого историко-литературного процесса - контрастность картины литературного движения. Здесь дают себя знать два направления. 1-е (и самое продуктивное) берет свои истоки еще в 40-х годах, когда в литературу почти одновременно входят Герцен, Тургенев, Салтыков-Щедрин, Гончаров, Достоевский. 2-е направление возникло позднее: в 60-е годы, в творчестве Николая Успенского, Н.Г. Помяловского, Ф.М. Решетникова, В.А. Слепцова. Все это более скромные, чем корифеи 40-50-х годов, таланты, а стало быть, и более скромные художественные результаты.

Там, в первом направлении, - громадные нравственные, психологические проблемы, историко-философское познание мира и человека. Это было продолжением пушкинской традиции с ее исключительной многогранностью, многоцветностью картины мира:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье...

Вместе с тем, что очень важно, художник здесь так или иначе пророчествует, поднимает читателей до уровня своих выстраданных идей, представлений о том, что должно, что истинно, что жизненно необходимо для каждого человека. Потому-то в этом направлении развертываются, демонстрируются такие громадные усилия в области поисков художественной формы: это были великие и гениальные мастера. "Глаголом жечь сердца людей" - значило для них проявить глубочайшую искренность в том, что дается мудростью: постижением целостности мироздания, его внутренних законов, - и проявить одновременно целеустремленность и волю в совершенствовании художественных приемов, художественной формы.

2-е же направление было более узким по своим тенденциям и более бледным по художественным достижениям. Писатели сосредоточили свое внимание на социальных вопросах, особенно выделяя тяжелое положение народа. Это был тоже известный прорыв: крестьяне, простолюдины, т.е. то, что объединялось тогда понятием "народ", представленные обычно "в качестве декорации" (Салтыков-Щедрин), вышли на авансцену, потребовали всего внимания публики к себе, к своему бедственному положению. "Не начало ли перемены?"(1861) - так назвал Н.Г. Чернышевский свою статью о рассказах Н. Успенского.

Это направление в конце 70-х годов будет подхвачено Глебом Успенским, еще раньше оно проявилось в творчестве писателя совершенно иной ориентации: в рассказах П.И. Мельникова (Андрея Печерского), где был ярко выражен этнографический элемент.

Однако в 80-е годы оба потока сливаются воедино уже в творчестве гениальных мастеров и крупнейших художественных талантов. Появляются "Власть тьмы", "Холстомер", народные рассказы Толстого, рассказы и повести Лескова, очерки и очерковые циклы Короленко, рассказы и повести Чехова, посвященные деревне.

В творчестве Чехова русская классика, продолжая свое развитие, свое движение, оказалась на некотором идеологическом и художественном "перепутье". Был совершен настоящий переворот в отношении "народной темы", традиционной для русской литературы. Высокое, патетическое, едва ли не сакральное ее истолкование, когда сопряжение с народными характерами, с народной жизнью решало судьбы персонажей и художественные концепции произведений (тургеневско-толстовская традиция), оказалось заменено совершенно иной точкой зрения "здравого смысла". "Во мне течет мужицкая кровь, и меня не удивишь мужицкими добродетелями", - скажет Чехов, и его изображение народной среды вполне отвечает этому сознанию: она лишена у него какого бы то ни было ореола святости и идеализации, она, как и всякая другая сторона русской жизни, подвергается у него глубокому, объективному, беспристрастному, художественному исследованию.

В то же время высказанная Достоевским концепция религиозности писательского творчества при острокритическом изображении действительности (встреча "ада" с "раем", сочетание "бездн" добра и зла) не исчезает с его смертью, она продолжается в творчестве Толстого и даже Чехова: искусство у него нередко приравнивается к религии по своему воздействию на читательское сознание.

Мощный подъем русской литературной классики конца Х1Х-начала XX века был остановлен катастрофой 1917 года и последующими событиями. Волны кровавого террора обрушились на русскую культуру, ее развитие было насильственно прекращено. Поступательное движение оказалось возможным только в эмиграции. Но то была все-таки эмиграция: "чужая" земля, хотя достижения в "далеких берегах", подобные творчеству И. Бунина или Вл. Набокова, свидетельствовали все еще о живом и благотворном влиянии недавней русской литературной традиции.

Лекция 2

Русские писатели о творчестве и художественном восприятии

Этот вопрос очень важен, хотя его, как правило, минуют при чтении курсов литературной истории. А между тем знаменитая формула Гете: "Суха, мой друг, теория везде, но вечно древо жизни зеленеет", - не вполне справедлива в том отношении, что часто вызывает отрицательную реакцию на писательские размышления об искусстве, на попытки познать природу творчества. Считается, что такие устремления сковывают волю художника: рефлексия лишает мысль свободного полета, анализы иссушают душу, раздумья же об искусстве уводят в сторону от самого искусства в область рационального мышления. В одной остроумной притче такой писатель уподобился сороконожке, которая, задумавшись, с какой ноги ей начать двигаться, так и не могла сделать ни шагу.

Однако литература то и дело, и притом во множестве примеров, демонстрирует странный парадокс: гению всегда работается с трудом! Это при его-то богатейшем воображении и невероятной силе художественного дара? Да, именно так. Но почему? - невольно возникает вопрос. Он, к великому сожалению, обычно не задается, и дело, как правило, ограничивается фиксацией знакомой мысли: "Гений - это труд".

Между тем писателю такого масштаба работа стоит громадных усилий именно потому, что он чувствует или отлично отдает себе в них отчет объективные законы творчества и художественного восприятия, те самые, которые смело переступает, не замечая их, самоуверенная посредственность. Вот почему, присмотревшись внимательнее к размышлениям писателей-классиков о творчестве, к их эстетическим взглядам, мы яснее сможем понять и сами результаты, их труда, причины исключительной силы их воздействия на читателей.

Когда исследуются проблемы мастерства, поэтики таких авторов, обычно возникает стилистическая фигура энергичного противопоставления: Толстой или Достоевский, Толстой, Достоевский или Чехов и т.п. В моменты же перенесения проблем творческой индивидуальности в область общих вопросов эстетики, картина резко меняется: на месте разделительного союза оказывается соединительный: Толстой и Достоевский, Толстой, Достоевский и Чехов. Они словно повторяют друг друга в определении законов искусства, законов творчества, законов читательского восприятия, они здесь едины, как едины, обязательны для всех сами эти законы.

Каковы же основные эстетические идеи писателей этой поры и в какой мере они определяют их творческий процесс?

Прежде всего искусство толкуется ими не как наслаждение, не как возможность увлекательного проведения досуга, а как важнейшее средство общения людей между собой. Причем существенно то, что это общение происходит на высочайшем уровне художественного гения или таланта. Посредственность не вызывает стойкого интереса, мираж быстро рассеивается, и в дело вступают рано или поздно истинные ценности: значительность содержания и совершенство художественного воплощения.

Суть же такого единства творящего и воспринимающих заключается в том, что, когда "я", "он", "она", "они" открывают книгу Толстого или Чехова, Достоевского или Некрасова, возникает эффект перенесения читателей в одно состояние, в одно чувство, а именно в то, какое когда-то было пережито, испытано автором над страницами его произведения.

Во-вторых, такое общение, по сути дела, не имеет границ, поставленных воспитанием, образованием, уровнем интеллекта, других личностных качеств читателя, вплоть до характера, темперамента, национальной принадлежности и т.п., так как читатель получает возможность всякий раз "перенести на себя" изображаемое и по-своему испытать и почувствовать все, что показывает ему художник. Лев Толстой гениально просто определяет закономерность этого воздействия на читателя произведения искусства в дневниковой записи 1902 года: "Искусство есть микроскоп, который художник наводит на тайны своей души и показывает эти общие всем людям тайны ".

Такая книга, оставаясь одной для всех, воспринимается каждым по-разному. Николай Гумилев замечает в одной из своих лекций об искусстве: "Когда поэт говорит с толпой, он говорит с каждым, кто в ней стоит".

На какой же основе рождается процесс восприятия, где индивидуальное сознание писателя вызывает "всеобщее заражение" (Гегель) или "заразительность" (Л. Толстой) искусством? Это происходит в том случае, когда мысль переводится в область чувства, и то, что было непонятно и недоступно, оставаясь в пределах логических категорий, становится доступным и понятным, переходя в мир переживаний, оказываясь кровным достоянием каждого читателя.

Все, выше изложенное, дает основание поставить следующий вопрос, выделив его в особый раздел лекции: Учение русских классиков о содержании в искусстве.

Это совсем не то, что трактуется в общей теории литературы как "предмет изображения", "предмет повествования" или как "тема" в такой же ее интерпретации ("что изображено"). Подобные истолкования "содержания" отправляют нас скорее к действительности, дающей толчок воображению художника, нежели к самому произведению искусства. Подлинное же искусство допускает в себя не просто идеи, которые можно изложить рациональным путем, формулируя их в словах, а именно эстетические, художественные идеи: "идеи-чувства", как говорит Достоевский, или "образы-чувства", по определению Толстого. Рациональное оказывается здесь слито воедино с эмоциональным. Можно сказать так: это мысль, ставшая переживанием, и чувство - пережитой, выстраданной мыслью. "Искусство, - утверждает Толстой в трактате "Что такое искусство?" (глава пятая), - есть деятельность человеческая, состоящая в том, что один человек сознательно известными внешними знаками передает другим испытываемые им чувства, а другие люди заражаются этими чувствами и переживают их ".

В этой способности соединять людей в одном чувстве, в одном состоянии заключена, бесспорно, идея божественного предназначения искусства. Давая свое толкование Евангелию, Толстой говорит: "Действительно пришло бы царствие Божие, если бы люди жили духом Божиим, потому что дух Божий один и тот же во всех людях. И живи все люди духом, все люди были бы едины и пришло бы царство Божие". Но ведь то же самое происходит и в искусстве, объединяющем в одном духовно-душевном состоянии громадные массы людей. "Науки и искусства, - утверждает один из героев Чехова в "Доме с мезонином", - когда они настоящие, стремятся не к временным, не к частным целям, а к вечному и общему, - они ищут правды и смысла жизни, ищут Бога, душу" (курсив мой. - Н.Ф.). Мысль о том, что чувство правды, красоты и добра есть основа прогресса человеческого, потому что объединяет в себе людей разных времен и народов, прошлое, настоящее и будущее, всегда была одной из любимейших его идей ("Дуэль", "Студент" и др).

Наиболее полно, и в целостной системе понятий, представление об "истинном" искусстве, т.е. искусстве, отвечающем объективным законам творчества и художественного восприятия, было разработано Львом Толстым. В одной и той же последовательности он постоянно (дневниковые записи, статьи, наброски, трактат "Что такое искусство?") говорит о трех непременных условиях произведения искусства: содержании, форме, искренности.

Форма должна отчетливо передать, выявить содержание, она всецело зависит от него. Особенно полно это несколько парадоксальное представление о форме было высказано Толстым в образе художника Михайлова в "Анне Карениной": выяснится, станет ясным содержание - значит, появится и соответствующая форма.

Искренность Толстой тоже определяет весьма оригинально. Во всяком случае, совсем не так, как ее трактует литературная критика: писатель должен быть искренним, т.е. говорить о том, в чем убежден, никогда не кривить душой и т.п. Такое понимание искренности для Толстого лишено всякого смысла: ведь это именно он сказал, что писать надо тогда, когда не можешь не писать и когда, обмакивая перо, всякий раз оставляешь в чернильнице "кусок мяса" - частицу своей души, своего сердца (запись Б. Гольденвейзера в книге "Вблизи Толстого"). Он определяет искренность не метафорически, а очень точно, конкретно, имея в виду труд писателя: это "степень силы переживания" автора, которое передается читателям.

Еще один очень важный момент в этой эстетической конструкции заключается в том, что читатель оказывается захвачен не только силой переживания и значительностью высказываемого содержания, но и тем, что он получает -- благодаря художественной системе, предлагаемой ему автором, - возможность представить себе все, что изображает писатель на основе собственного жизненного опыта. Самое трудное дело в искусстве, - утверждает Толстой, - чтобы читатель понял тебя так, "как ты сам себя понимаешь". Достоевский, определяя понятие художественности, говорит, по сути дела, о том же, о способности писателя "до того ясно в образах романа выразить свою мысль, что читатель, прочтя роман, совершенно так же понимает мысль писателя, как сам писатель понимал ее, создавая свое произведение". Им вторит и Чехов: "Людям подавай людей, а не самого себя!"

Так замыкается цепь, которую Гегель определял как триединую сущность акта восприятия искусства: субъект, создающий художественное произведение, само произведение искусства и субъект воспринимающий:

Русские классики естественно дополняют важнейшее слияние автора и читателя, петь это единство, вовлечен читатель в механизм работы души писателя, становится эта работа частью его собственного духовно-душевного существования, - значит, есть произведение подлинного искусства. Нет - тогда это может быть все, что угодно: грубая, топорная работа, ошибка мастера или самоуверенность посредственности, но только не подлинное произведение искусства. В остроумнейшей, иронической формуле высказывает этот закон, отмеченный и подробно разработанный русскими авторами, французский писатель Жюль Ренар в своем "Дневнике": "Очень известный, - пишет он и затем безжалостно завершает фразу, - в прошлом году писатель..." Русские писатели имели в виду произведения, которым суждено жить века и тысячелетия.

Во-вторых, в триаду вводится ими еще один элемент - действительность, так как она дает не только импульс для творческой работы писателя, но и основу для общего опыта творящего и воспринимающего. Поэтому вся схема соотнесения писателя и читателя лишена узости гегелевской концепции, по которой самая плохонькая фантазия оказывается сколько угодно выше любого явления природы и трансформируется в новую систему:

Таким образом, в концепции писателей-классиков XIX века возникает завершенное внутри себя построение, разомкнутое, однако, в то же время в громадный читательский мир, имеющий способность под влиянием такого искусства соединять давно прошедшее, настоящее и будущее. Добавим также, что связи между элементами этой системы не прямые, как, к сожалению, они нередко толкуются, когда в однонаправленной последовательности, а обратные (по принципу кибернетических структур, но более усложненных).

Главное же состоит в том, что русские классики определяли, свойства именно истинного искусства, закономерного и, можно сказать, даже "законного" в том смысле, что оно отвечало объективной природе художественного творчества, а не имело в виду сомнительных экспериментов и эстетических "проб", оказывающихся часто на грани искусства и "не искусства". Вот почему их собственные произведения до сих пор поражают своей красотой, правдивостью и силой воздействия. И, бесспорно, переживут еще многие читательские поколения.

Важным вопросом для этих мастеров оставалось соотнесение двух понятий: правды жизни и правды искусства. Они различны по своей природе. Для Толстого высшей похвалой писателю была возможность назвать его "художником жизни", т.е. глубоко правдивым, верным в своем изображении жизни и человека. Не случайно именно ему принадлежала парадоксальная мысль о том, что искусство объективнее самой науки. Наука идет, говорит он, к формулированию закона путем приближений и "проб". Для истинного художника такой возможности нет, у него нет выбора: его изображение или правда, или ложь. Поэтому в отношении точности художественного описания Толстой, Достоевский, Чехов были исключительно требовательны. Достоевский решительно отвергает картину В.И. Якоби ("Привал арестантов"), получившую золотую медаль на выставке в Академии художеств в 1961 году, потому что находит в ней подробность, не замеченную никем: каторжники изображены в кандалах без кожаных подкандальников! Несчастные не сделают и нескольких десятков шагов, замечает он, чтобы не сбить себе ноги в кровь, а "на расстоянии одного этапа протереть тело до костей". (Достоевский после приговора был сам закован в кандалы как каторжанин, и долгие годы спустя уже после каторги показывал следы кандального железа на ногах). Толстой был благодарен Чехову за его замечание, когда тот присутствовал при чтении в Ясной Поляне рукописи "Воскресения": Чехов только что вернулся из поездки на Сахалин и обратил внимание автора на то, что Маслова не могла познакомиться с политическими заключенными на этапе, так как это строжайше запрещено, и Толстому пришлось капитально перерабатывать уже готовый вариант сцены, которой он был прежде доволен.

Но требование верности правде жизни сочеталось у них с таким же решительным отрицанием "буквального реализма", натуралистического изображения действительности. Толстой, например, совершал настолько смелые эксперименты с художественным временем, что им могли бы позавидовать авангардисты XX века. Стремительное мгновение смерти он развертывает в несколько страниц подробных описаний состояния своего героя (эпизод гибели капитана Проскурина в рассказе "Севастополь в мае"), а на фоне двух смежных строк народной песни ("Ах вы, сени мои, сени!..") в сцене смотра русского войска при Браунау (в Австрии) Долохов и Жерков успевают встретиться, обменяться пространными репликами и расстаться друг с другом, не особенно довольные разговором, фальшь которого подчеркивается звучанием правдивой и искренней песни. Чехов в экспозиции, - написанной в очерковой манере, - повести "Палата № 6" подводит читателя к зловещему серому забору с гвоздями, торчащими остриями вверх, но ни слова не говорит о большом здании, расположенном рядом, - тюрьме. Но уже сейчас, в краткой заключительной фразе: "Эти гвозди, обращенные остриями кверху, и забор, и самый флигель имеют тот особый унылый, окаянный вид, который у нас бывает только у больничных и тюремных (обратите внимание на эту деталь! Курсив мой. - Н.Ф.) построек...", - автор готовит мощный трагедийный взрыв в кульминации повести, когда доктор Рагин, сам оказавшись "заключенным" в палате № 6, видит "недалеко от больничного забора в ста саженях, не больше, высокий белый дом, обнесенный каменною стеной. Это была тюрьма". Т.Е. та самая тюрьма, которую автор не показал в первый момент читателю, нарушив правду реальности во имя высшей правды искусства: наиболее яркого, интенсивного выражения идеи произведения и эмоционального воздействия на читателя.

Писатели XIX века разрабатывают такую технику, такие приемы, что открывают перспективы развития искусству века XX-го.

Творчества Ф.М. Достоевского. Дважды начинавший творческий путь (1821-1881)

"Достоевский - русский гений, национальный образ отпечатлен на всем его творчестве. Он раскрывает миру глубину русского духа. Но самый русский из русских - он и самый всечеловеческий, самый универсальный из русских". Так писал Николай Бердяев, выдающийся философ.

Можно добавить к словам Н. Бердяева, что Достоевский - гений, отмеченный еще и удивительной силой предвидения. Это он предсказал XX веку его судьбу: деспотизм кровавых тоталитарных режимов, высказал великое предупреждение людям. Только оно не было услышано ими, не было понято, и человечество испытало жесточайшие беды.

Его романы "Преступление и наказание", "Бесы" и сейчас звучат поразительно современно: нельзя строить здание всеобщего благополучия и счастья, если в фундаменте его заложено человеческое страдание, хотя бы самого ничтожного существа, безжалостно замученного. "Разве может человек основать свое счастье на несчастье другого? - говорит Достоевский, - счастье не в одних только наслаждениях любви, а и в высшей гармонии духа". Можно ли принять такое счастье, если за ним скрывается нечестный, бесчеловечный поступок, и остаться навеки счастливым? Герои Достоевского, как и он сам, отвечает на этот вопрос отрицательно, потому что для них в этом вопросе - соприкосновение с самой природой русской души, с родным народом, который несет в себе, по мысли Достоевского, идею всемирного братства, единения людей между собой; она выражена в русском человеке, по убеждению Достоевского, с особенной силой и частотой.

В судьбе Достоевского много необычного. Ему, единственному из русских писателей, суждено было пережить двойное испытание - смертью и каторгой. После шумного успеха первого романа "Бедные люди" (1846), он увлекся идеями утопического социализма, в 1849 году был арестован и после 8-ми месяцев следствия (провел их в одиночной камере Петропавловской крепости) был приговорен за чтение "преступного письма" Белинского (к Гоголю), как было указано в заключении военно-судебной комиссии, к смертной казни. Его должны были расстрелять. В самый последний момент, когда ему оставалось жить, по его же словам, не более минуты, был прочитан другой приговор (Николай I приказал выдержать ритуал мнимой казни до самого последнего момента): он был осужден на 4 года каторжных работ с последующей службой в армии рядовым.

Мгновенная смерть была заменена живой могилой каторжной Омской тюрьмы. Достоевский, закованный в кандалы, пробыл здесь с января 1850 года по январь 1854 года. Пережитые им последние мгновения перед казнью нашли свое отражение в романе "Идиот", в мысли о "надругательстве над душой человеческой", чем представлялась Достоевскому смертная казнь.

Другое испытание Достоевского - испытание материальными трудностями: ему приходилось нередко выдерживать не просто бедность, а самую обнаженную, прямую нищету. В 1880 году, отдавая часть долга А.Н. Плещееву, поэту, тоже, как и он, бывшему петрашевцу, Достоевский говорит, что благосостояние его только еще начинается. Он не знает в этот момент, что пошел последний год его жизни.

Третье испытание, особенно тяжелое для писательского самолюбия, - отрицание его творчества критикой. У Достоевского драматически сложились отношения с выдающимися ее представителями конца 40-х и начала 60-х годов (В.Г. Белинским и Н.А. Добролюбовым). Литературный дебют, роман "Бедные люди", был восторженно встречен Белинским. "В русской литературе, - писал он, - не было примера так скоро, так быстро сделанной славы, как слава Достоевского". Однако новые произведения: повести "Двойник" (1846) и в особенности "Хозяйка" (1847), вызвали охлаждение и самую суровую отповедь Белинского, поколебали в его глазах авторитет будущего гения.

Капитальнейшей ошибкой Белинского было то, что он попытался измерить новый талант чужой художественной меркой - творчеством Гоголя. К тому же полного проявления великого дарования Достоевского ему не дано было увидеть: он мучительно умирал, сраженный чахоткой, дни его были сочтены. Достоевский же успел сделать к этому времени лишь первые шаги на литературном поприще.

Решительно то же самое повторится через десять лет, словно по какому-то роковому предопределению, но лучше сказать по случайному стечению обстоятельств. В декабре 1859 года Достоевский вернулся в Петербург. О нем уже забыли. Все приходилось начинать заново. И он начал с того, что подвел итоги пережитому, одновременно работая над двумя произведениями: романом "Униженные и оскорбленные" и "Записками из мертвого дома". В романе он вспомнил свой литературный дебют, выход в свет "Бедных людей", и жестокую хватку нищеты, с которой успел познакомиться, тепло упомянул Белинского; в "Записках" изобразил каторгу и то, что было пережито им в эти страшные годы.

В июле 1861 года публикация "Униженных и оскорбленных" была закончена, а уже в октябрьском номере некрасовского журнала "Современник" появился отклик на роман - статья Добролюбова "Забитые люди". Молодой критик заново открыл Достоевского и восстановил значение ранней его прозы конца 40-х годов. Там, где Белинский ("Взгляд на русскую литературу 1846 года", "Взгляд на русскую литературу 1847 года") отмечал уход от жизни в фантастику и психопатологию, Добролюбов увидел остроту критики писателем как раз русской реальной действительности, "протест против внешнего, насильственного давления". Более того, становилась ясна парадоксальность ситуации в первом столкновении Достоевского с критикой. Она заключалась в том, что Белинский "просмотрел" в ранних произведениях Достоевского самого себя, свое собственное воздействие на писателя. Добролюбов проницательно заметил: первые произведения Достоевского созданы не только "под свежим влиянием лучших сторон Гоголя", но и "наиболее жизненных идей Белинского". В первом тезисе (о Гоголе) не было ничего нового, это было старое наблюдение Белинского, высказанное им еще в рецензии на "Бедных людей", но вторая мысль была в высшей степени замечательной. Ведь этими "жизненными" идеями Белинского после периода "примирения с действительностью" и были идеи борьбы за переустройство мира, отрицание существующего порядка вещей: самодержавия, крепостного права, безмерного унижения личности. Однако в "Униженных и оскорбленных" Добролюбов, как когда-то Белинский, не смог уловить начало нового пути великого художника-новатора, отказав роману в "эстетической", т.е. художественной, критике. "Записки из Мертвого дома", которые потрясли русских читателей - Лев Толстой считал их равными лучшим произведениям русской классики, - Добролюбов уже не застал: он умер в ноябре 1861 года, "Записки" же отдельным, завершенным изданием вышли только в 1862 году. Статья "Забитые люди" была последней, предсмертной статьей Добролюбова: все та же чахотка вырвала его из жизни, как и Белинского, только несколько раньше: ему было всего 25 лет. Повторилась ситуация конца 40-х годов: художник начинал свое новое восхождение, критик уходил в мир иной, оставив свое резкое суждение. Так распорядилась судьба.

Здесь уместным было бы заметить, что Достоевский оказался единственным из русских писателей-классиков, кто дважды начинал свой творческий путь: ведь он на 10 лет был насильственно вырван из жизни и литературы, а "Униженные и оскорбленные" был и его первым подлинно эпическим романом ("Бедные люди" больше тяготели к повести, да к тому же были созданы в эпистолярной форме).

Перед Достоевским после возвращения с каторги и ссылки открывалось широкое поле деятельности: он выступал (вместе с братом М.М. Достоевским) издателем и редактором популярных журналов "Время" (1861-1863) и "Эпоха" (1863-1864), сформировался как блестящий журналист (выпускал "Дневник писателя") и литературный критик, создал новую идеологическую концепцию - "почвенничество", лишенную узости славянофильских доктрин.

Но преуспел Достоевский не в журналистике, не в общественной деятельности, а как величайший прозаик - романист из романистов и гений из гениев в этом роде творчества. Здесь с ним никого нельзя поставить рядом в русской литературе. Вслед за "Бедными людьми" (1846) были созданы "Униженные и оскорбленные" (1861), "Игрок" (1866), написанный в 26 дней (!), чтобы избежать последствий кабального договора с издателем, "Преступление и наказание" (1866), "Идиот" (1868), "Бесы" (1872), "Подросток" (1875), "Братья Карамазовы" (1879).

Разве только Тургенев может соперничать с ним по плодовитости в этом трудоемком жанре, но романы его порой близки к повести ("Рудин"), к тому же он далеко не гений. Льву Толстому принадлежат три романа. Словом, в этом жанре Достоевскому нет равного в русской литературе.

Замечательная черта наследия Достоевского-романиста заключается в том, что многочисленные развернутые эпические полотна пронизаны интенсивными лучами единых на протяжении всего этого творчества идей. Развитие идет не экстенсивное, а интенсивное в двух направлениях: раздумья о жизни, враждебной человеку, и поиск высокого нравственного идеала. Земля и небо. Глубины человеческого падения, нищеты и горя - и высочайшие взлеты человеческого духа; бездны добра и зла.

В истории мировой литературы нет автора, который создал бы такие потрясающие картины человеческой скорби, ощущение страшного тупика, куда загнан жизнью человек и тщетно бьется в поисках выхода. Основная идея, проходящая через все творчество Достоевского, - мысль о ложном, искаженном устройстве мира, воздвигнутого на страдании людей, на их безмерном унижении и горе. Эта одна из самых сильных, страстных, протестующих идей Достоевского наметилась уже в раннем его творчестве ("Бедные люди", "Двойник", "Слабое сердце", "Господин Прохарчин"). Если вспомнить образное определение, принадлежащее одному из персонажей Достоевского (Неточка Незванова из одноименного незавершенного романа), то здесь слышатся стоны, крик человеческий, боль, здесь соединяется разом все, что есть "мучительного в муках и тоскливого в безнадежной тоске".

Это своего рода формула творчества Достоевского, "жестокого таланта", по определению Юрия Айхенвальда. Мысль о неустроенности мира, о враждебности его человеку приобретает особенную силу в изображении писателем детского горя. Образ "слезок ребенка", обращенных к Богу, существа непорочного и все-таки обреченного на муки, проходит через все его творчества, начиная с "Бедных людей" и находя высшее свое выражение в предсмертном его романе "Братья Карамазовы", а еще раньше - в святочном (или рождественском) рассказе "Мальчик у Христа на елке" (1876).

Сила - и одновременно сложность для восприятия -произведений Достоевского заключается в том, что, оставаясь на земле, он всегда возносится к Богу, протестующий взгляд на жизнь освещается у него светом религиозного сознания. Достоевский -истинно религиозный писатель. Владимир Соловьев утверждал, что на него нельзя смотреть, как на обыкновенного романиста. В нем есть нечто большее, что составляет его отличительную особенность и секрет его воздействия на других. Это свойство мысли Достоевского - "христианская точка зрения", которую отмечал в нем и Лев Толстой, давала ему громадное преимущество как художнику и мыслителю. Христианская идея освещала ему прошлое, настоящее и открывала возможность с удивительной проницательностью предсказывать будущее.

Сошлюсь еще раз на В.С. Соловьева ("Речь в память Достоевского"): он хорошо его знал и был близко знаком с ним. По его словам, Сибирь и каторга сделали для писателя ясными три истины: отдельные люди, хотя бы и лучшие люди, не имеют права навязывать свои взгляды обществу во имя своего личного превосходства; общественная правда не выдумывается отдельными людьми, а коренится во всенародном чувстве; эта правда имеет значение религиозное и необходимо связана с верой Христовой, с идеалом Христа.

Достоевский отверг господствующее тогда направление в литературе и в обществе революционно-демократического толка: стремление к насильственному переустройству мира. Он предугадал ужасные последствия, к которым такие усилия могли привести, и привели в конце концов.

Попытки трактовать, что, как правило, делается сейчас, поступки его героев, подобных Родиону Раскольникову ("Преступление и наказание"), как преодоление собственной слабости и безволия, - бессмысленны, уводят в сторону от истинного содержания сюжетно-нравственных коллизий. Это не просто борьба с собой, а по Достоевскому, - отрицание высшего нравственного закона. В "Преступлении и наказании" Раскольников и Свидригайлов - представители как раз того воззрения, по которому всякий сильный человек сам себе господин, он вправе поступать, как ему заблагорассудится, ему все позволено, вплоть до убийства. И они совершают его, но это право вдруг оказывается величайшим грехом. Раскольников остается жить, обратившись к вере, к Божией правде, Свидригайлов же, у которого ее нет, погибает: грех самообоготворения может быть искуплен только подвигом самоотречения. А в "Бесах", написанных спустя шесть лет, гибнет уже целое сообщество людей, одержимых бесовской идеей кровавого общественного переворота и в преддверии его совершающих зверское преступление. Не случайно Достоевский в качестве эпиграфа к роману взял фрагменты пушкинского стихотворения "Бесы" (как и Евангелия от Луки: глава VIII, стих 32-37): вихрь бесовщины с неизбежностью увлекает за собой в пропасть и самих бесов.

Поражает провидческий дар Достоевского. Он обладал способностью моделировать то, что должно было произойти, беллетристический вымысел у него опережал жизнь.

Достоевский: художник-мыслитель

Внутренний конфликт в развитии гения Достоевского обнаруживает себя в острой борьбе-единстве двух начал: авторской рефлексии и художественного воображения. Он никогда не оставался на почве богословия или идеологических построений: всегда они переходили у него в художественное исследование человека, притом, по преимуществу - русского человека. Всегда - или, как правило, - за плечами его персонажей появлялся сам автор (словно опровергая центральное положение известной концепции М.М. Бахтина). Он не только демиург, творец, он вкладывает в души своих героев собственные идеи, и, вступая в диалог со своими персонажами, диктует им свою волю.

Едва вернувшись с каторги, он принимается за опасное, чреватое большими осложнениями, журналистское и издательское дело и за публицистику. Это не сломленный десятилетними репрессиями человек, каким его иногда пытаются представить. Вскоре Достоевский дает новое направление общественной мысли, определив его, как "почвенничество". Это действительно была оригинальная концепция, преодолевшая узость и предрассудки славянофильства. Образно говоря, последние шли вперед, повернув голову назад, и видели прогресс в реанимации простонародной старины, субъективно к тому же ими толкуемой. Герцен имел основание иронизировать в "Былом и думах", говоря об их попытках слиться с народом: Константин Аксаков так старательно наряжался под русского простолюдина, что русские люди, встречая на улицах Москвы, принимали его...за перса. Достоевскому этот маскарад был ни к чему. Он никогда не "падал ниц" перед народом, потому что считал себя народом и полагал, что истоки национального характера следует искать не во внешних обстоятельствах жизни, а в единстве человека с родной почвой, с родной землей. Наиболее полно концепция почвенничества была изложена им в "Зимних заметках о летних впечатлениях" (1863), этом важном этапе в эволюции Достоевского, в его попытках сформулировать идею, которая проливала бы свет на русскую историю и русское национальное самосознание.

Д.С. Мережковский не смог схватить суть учения Достоевского, утверждая, что "беспочвенничество" - одна из сторон русского сознания. Между тем идея Достоевского уже в то время, т.е. в процессе его нового становления как писателя (после ссылки), была глубоко диалектична. "Почвенничество" для него - это, во-первых, связь с родной землей, со стихией русской жизни, и, во-вторых, всечеловечность, отсутствие в душе национального эгоизма, способность раствориться в других, слиться с другими.

Важно, однако, прежде всего то, что идеи, так занимавшие его, давали толчок фантазии художника-беллетриста: они перевоплощались в характеры его героев. Он отдавал самые задушевные свои мысли своим персонажам. "Русские люди, - доверительно признается Свидригайлов ("Преступление и наказание"), - вообще широкие люди... широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому и беспорядочному" (курсив мой. - Н.Ф.). Ставрогин в "Бесах" в предсмертном письме вспоминает: "Тот, кто теряет связи со своею землей, тот теряет Богов своих, то есть все цели" (курсив мой. - Н.Ф.). Наконец, Дмитрий Карамазов, задумываясь о предстоящем спасительном побеге в Америку, приходит в ужас: "Ненавижу я эту Америку уж теперь... не мои они люди, не моей души! Россию люблю, Алеша, русского бога люблю" (курсив мой. - Н. Ф.).

Итак, то, что было высказано автором в публицистических его выступлениях в самом начале 60-х годов ("Зимние заметки о летних впечатлениях"), узнается в беллетристическом, романном вымысле, притом в разные годы (1866, 1872, 1880) и в разных персонажных обличиях. Но стоит ли удивляться этому, если даже в "Хозяйке" (1847), одном из самых ранних произведений первого периода его творчества, была высказана мысль о трагичности свободы для человека, т.е. то самое убеждение, которое с такой энергией прозвучит в последнем его романе "Братья Карамазовы", а в "Зимних заметках о летних впечатлениях"(1863) была уже сформулирована идея "всемирности" русского народа, ставшая кульминацией Речи о Пушкине (1880)?

Достоевский в этом смысле - особенный писатель. Для того, чтобы понять его вполне - даже сюжеты с их драматическими интригами и острыми коллизиями, или его действующих лиц с их странными поступками, или, наконец, общие концепции его произведений, - нужно иметь хотя бы некоторое представление о ряде излюбленных его идей как глубоко верующего человека. Это ключ к постижению его творчества, некий необходимый шифр для более глубокого понимания и истолкования истинного содержания его произведений. (В отличие от авторов, картины которых говорят сами за себя и не требуют от читателей дополнительных усилий). Здесь таилась громадная опасность для художника: объективность могла смениться предубеждением, свободное воображение - проповедью. Достоевский сумел, однако, благодаря своему великому дару, нейтрализовать возможность исхода, избежать западни резонерства, во всем оставаясь собой - писателем, проповедующим высокие христианские заповеди.

Одна из таких любимейших его идей, особенно почитаемых им, - русская вера, исключительная, по мысли Достоевского, лежащая столько же в свойствах русского характера, сколько и в сущности христианства. Это способность верить исступленно, страстно, забывая себя, не ведая никаких преград.

Вера, по убеждению Достоевского, - важнейшая, даже единственная нравственная опора в человеке. Тот, кто колеблется в вере или оказывается на грани веры и безверия, у него обречен, он кончает либо сумасшествием, либо самоубийством. В любом случае отсутствие веры - это развал, деградация личности. Не зная кровавого финала Свидригайлова ("Преступление и наказание"), мы можем быть совершенно уверены, что он кончит плохо, что он погиб, потому что в нем нет веры в бессмертие души: вместо нее ему рисуется "закоптелая комнатка, вроде деревенской бани, а по всем углам пауки". (Достоевский использовал в этом эпизоде одну из сцен "Записок из мертвого дома"). Рогожин поднимает нож на Мышкина ("Идиот"), потому что колеблется в вере, а природа человеческая, утверждает Достоевский, такова, что не выносит богохульства и сама же мстит за себя - хаосом в душе, ощущением безнадежного тупика. Ставрогин ("Бесы") теряет "Богов своих", а вместе с ними - жизнь: сам затягивает намыленную петлю на шее, совершая величайший грех самоубийства. Как видим, идея формирует у Достоевского сюжетную структуру, проникает в ее лабиринты, строит их так же, как характеры его героев.

Другое капитальнейшее положение, высказываемое Достоевским, - мысль о страдании как очищающей силе, делающей человека человеком. Она была свойственна русским писателям. "Спокойствие, - замечает Толстой в одном из писем, - это душевная подлость!" Герой Чехова, ученый-медик с мировым именем (повесть "Скучная история") формулирует ту же мысль следующим образом, пуская в ход медицинскую терминологию: "Равнодушие -это преждевременная смерть, паралич души". Однако у Достоевского она приобретает всеобъемлющий религиозно-философский, метафизический характер: это отражение в человеке и в его судьбе того пути, который прошел Спаситель и завещал его людям.

...

Подобные документы

"Серебряный век" русской литературы. Раскрепощение личности художника. Появление "неореалистического стиля". Основные художественные течения "серебряного века". Понятие супрематизма, акмеизма, конструктивизма, символизма, футуризма и декаданса.

контрольная работа , добавлен 06.05.2013


Разнообразие художественных жанров, стилей и методов в русской литературе конца XIX - начала ХХ века. Появление, развитие, основные черты и наиболее яркие представители направлений реализма, модернизма, декаденства, символизма, акмеизма, футуризма.

презентация , добавлен 28.01.2015


Драматургия А.П. Чехова как выдающееся явление русской литературы конца XIX - начала XX веков. Знаки препинания в художественной литературе как способ выражения авторской мысли. Анализ авторской пунктуации в драматургических произведениях А.П. Чехова.

реферат , добавлен 17.06.2014


Формирование классической традиции в произведениях XIX века. Тема детства в творчестве Л.Н. Толстого. Социальный аспект детской литературы в творчестве А.И. Куприна. Образ подростка в детской литературе начала ХХ века на примере творчества А.П. Гайдара.

дипломная работа , добавлен 23.07.2017


Главные составляющие поэтики сюжета и жанра литературы античности, современные задачи поэтики. Взаимосвязь сатиричности и полифонии в произведениях Достоевского. Карнавальность в произведении "Крокодил" и пародия в "Село Степанчиково и его обитатели".

курсовая работа , добавлен 12.12.2015


Основные проблемы изучения истории русской литературы ХХ века. Литература ХХ века как возвращённая литература. Проблема соцреализма. Литература первых лет Октября. Основные направления в романтической поэзии. Школы и поколения. Комсомольские поэты.

курс лекций , добавлен 06.09.2008


Гуманизм как главный источник художественной силы русской классической литературы. Основные черты литературных направлений и этапы развития русской литературы. Жизненный и творческий путь писателей и поэтов, мировое значение русской литературы XIX века.

реферат , добавлен 12.06.2011


Явление имморализма в философии и литературе. Формирование широкого спектра имморалистических представлений в античный период развития философско-этической мысли. Русские интерпретации ницшеанской морали. Имморалистические идеи в "Тяжёлых снах" Сологуба.

дипломная работа , добавлен 19.05.2009


Сущность и особенности поэтики поэзии серебряного века - феномена русской культуры на рубеже XIX и XX веков. Социально-политические особенности эпохи и отражение в поэзии жизни простого народа. Характерные особенности литературы с 1890 по 1917 годы.

курсовая работа , добавлен 16.01.2012


Постмодернизм в русской литературе конца XX – начала XXI вв., особенности и направления его развития, выдающиеся представители. Интертекстуальность и диалог как характерные черты литературы в период постмодерна, оценка их роли в поэзии Кибирова.

«Вся Греция и Рим питались только литературою: школ, в нашем смысле, вовсе не было! И как возросли. Литература собственно есть единственная школа народа, и она может быть единственною и достаточною школою… » В. Розанов.

Д. С. Лихачев «Русская литература… всегда была совестью народа. Ее место в общественной жизни страны всегда было почетным и влиятельным. Она воспитывала людей и стремилась к справедливому переустройству жизни» . Д. Лихачев.

Иван Бунин Слово Молчат гробницы, мумии и кости, - Лишь слову жизнь дана: Из древней тьмы, на мировом погосте, Звучат лишь Письмена. И нет у нас иного достоянья! Умейте же беречь Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья, Наш дар бессмертный - речь.

Общая характеристика эпохи Первый вопрос, который возникает при обращении к теме "Русская литература XX века" – с какого момента отсчитывать XX век. По календарю, с 1900 – 1901 гг. ? Но очевидно, что чисто хронологический рубеж, хотя и значим сам по себе, почти ничего не дает в смысле разграничения эпох. Первый рубеж нового века – революция 1905 года. Но революция прошла, наступило некоторое затишье – вплоть до Первой мировой войны. Об этом времени вспоминала Ахматова в "Поэме без героя": А по набережной легендарной Приближался не календарный, Настоящий двадцатый век…

На рубеже эпох иным стало мироощущение человека, понимавшего, что предшествующая эпоха ушла безвозвратно. Совершенно подругому стали оцениваться социально-экономические и общекультурные перспективы России. Новая эпоха определялась современниками как "пограничная". Становились историей прежние формы быта, труда, общественнополитической организации. Радикально пересматривалась устоявшаяся, казавшаяся прежде неизменной, система духовных ценностей. Неудивительно, что грань эпохи символизировало слово "Кризисность". Это "модное" слово кочевало по страницам публицистических и литературно-критических статей наравне с близкими по значению словами "возрождение", "перелом", "перепутье" и т. п. Иннокентий Анненский

Художественная литература также не стояла в стороне от общественных страстей. Ее социальная ангажированность отчетливо проявлялась в характерных заголовках произведений - "Без дороги", "На повороте" В. Вересаева, «Закат старого века» А. Амфитеатрова, "У последней черты" М. Арцыбашева. С другой стороны большая часть творческой элиты ощущала свою эпоху как время небывалых свершений, где литературе уделялось значительное место в истории страны. Творчество словно отходило на второй план, уступая место мировоззренческой и общественной позиции автора, его связи и участию в Михаил Арцебашев

Конец XIX столетия обнажил глубочайшие кризисные явления в экономике Российской Империи. Реформа 1861 года отнюдь не решила судьбу крестьянства, мечтавшего о "земле и воле". Эта ситуация обусловила появление в России нового революционного учения - марксизма, делавшего ставку на рост промышленного производства и новый прогрессивный класс - пролетариат. В политике это означало переход к организованной борьбе сплоченных масс, результатом которой должно было стать насильственное свержение государственного строя и установления диктатуры пролетариата. Прежние методы народников-просветителей и народников-террористов окончательно отошли в прошлое. Марксизм предлагал кардинально иной, научный метод, досконально разработанный теоретически. Не случайно "Капитал" и другие работы Карла Маркса стали настольными книгами для многих молодых людей, в помыслах стремившихся построить идеальное "Царство Справедливости".

На рубеже XIX и XX веков мысль о человеке-бунтаре, человекедемиурге, способном преобразовать эпоху и изменить ход истории, отражается в философии марксизма. Наиболее ярко это предстает в творчество Максима Горького и его последователей, настойчиво выдвигавших на первый план Человека с большой буквы, хозяина земли, бесстрашного революционера, бросающего вызов не только общественной несправедливости, но и самому Творцу. Бунтари-герои романов, повестей и пьес писателя ("Фома Гордеев", "Мещане", "Мать") абсолютно и бесповоротно отвергают христианский гуманизм Достоевского и Толстого о страдании и очищении им. Горький считал, что революционная деятельность во имя переустройства мира преобразует и обогащает внутренний мир человека. Иллюстрация к роману М. Горького "Фома Гордеев" Художники Кукрыниксы. 1948 -1949 гг

Другая группа деятелей культуры культивировала к идею духовной революции. Поводом для этого стало убийство Александра II 1 марта 1881 года и поражение революции 1905 года. Философы и художники призывали к внутреннему совершенствованию человека. В национальных особенностях русского народа они искали способы преодоления кризиса позитивизма, чья философия получила распространение в начале XX века. В своих исканиях они стремились найти новые пути развития, способные преобразовать не только Европу, но и весь мир. В это же время происходит невероятный, необычайно яркий взлет русской религиознофилософской мысли. В 1909 году группа философов и религиозных публицистов, в числе которых были Н. Бердяев, С. Булгаков и др. , выпустила философско-публицистический сборник "Вехи", чья роль в интеллектуальной истории России XX века неоценима. "Вехи" и сегодня кажутся нам как бы присланными из будущего", - именно так скажет о них другой великий мыслитель и правдоискатель Александр Солженицын. « Вехи" раскрыли опасность бездумного служения каким бы то ни было теоретическим установкам, обнажив моральную недопустимость веры в универсальную значимость общественных идеалов. В свою очередь они подвергли критике естественную слабость революционного пути, подчеркнув его опасность для русского народа. Однако слепота общества оказалась куда страшнее. Николай Александрович Бердяев

Первая Мировая война обернулась для страны катастрофой, подтолкнув ее к неминуемой революции. Февраль 1917 года и последовавшее за ним безвластие привело к Октябрьскому перевороту. В результате Россия обрела совсем другое лицо. На протяжении конца XIX - начала XX века главным фоном литературного развития были трагические социальные противоречия, а также двойственное сочетание трудно протекавшей экономической модернизации и революционного движения. Быстрыми темпами происходили изменения в науке, менялись философские представления о мире и человеке, бурно развивались близкие к литературе искусства. Научные и философские взгляды в определенные этапы истории культуры кардинально влияют на творцов слова, которые стремились отразить парадоксы времени в своих произведениях.

Кризис исторических представлений выразился в утрате универсальной точки отсчета, того или иного мировоззренческого фундамента. Недаром великий немецкий философ и филолог Ф. Ницше произнес свою ключевую фразу: "Бог умер". Она говорит об исчезновении прочной мировоззренческой опоры, обозначая наступление эры релятивизма, когда кризис веры в единство миропорядка достигает своей кульминации. Этот кризис во многом способствовал поискам русской философской мысли, переживавшей в тот период небывалый расцвет. В. Соловьев, Л. Шестов, Н. Бердяев, С. Булгаков, В. Розанов и многие другие философы оказали сильнейшее влияние на развитие разных сфер русской культуры. Кое-кто из них проявил себя и в литературном творчестве. Важным в русской философии того времени было обращение к гносеологической и этической проблематике. Многие мыслители фокусировали свое внимание на духовном мире личности, трактуя жизнь в таких близких литературе категориях, как жизнь и судьба, совесть и любовь, прозрение и заблуждение. Общими усилиями они приводили человека к пониманию многообразия реального, практического и внутреннего, духовного опыта

Кардинально изменились картины художественных направлений и течений. Прежний плавный переход от одной стадии к другой, когда на определенном этапе литературы господствовало какое-нибудь одно направление, ушел в небытие. Теперь разные эстетические системы существовали одновременно. Параллельно друг с другом развивались реализм и модернизм - самые крупные литературные направления. Но при этом реализм представлял собой сложный комплекс нескольких "реализмов". Модернизм же отличался крайней внутренней нестабильностью: различные течения и группировки непрерывно трансформировались, возникали и распадались, объединялись и дифференцировались. Литература как бы "разручеилась". Вот почему по отношению к искусству начала XX века классификация явлений на основе "направлений и течений" носит заведомо условный, неабсолютный характер.

Специфическая примета культуры рубежа веков - деятельное взаимодействие разнообразных видов искусства. Расцвет переживает в это время театральное искусство. Открытие в 1898 г. Художественного театра в Москве стало событием большого культурного значения. 14 октября 1898 г. на сцене театра "Эрмитаж" состоялось первое представление пьесы А. К. Толстого "Царь Федор Иоаннович". В 1902 г. на средства крупнейшего российского мецената С. Т. Морозова было выстроено известное в Москве здание Художественного театра (архитектор Ф. О. Шехтель). У истоков нового театра стояли К. С. Станиславский и В. И. Немирович. Данченко. В своей речи, обращенной к труппе при открытии театра, Станиславский особенно подчеркивал необходимость демократизации театра, сближения его с жизнью Подлинное рождение Художественного, по-настоящему нового театра состоялось при осуществлении постановки чеховской "Чайки" в декабре 1898 г. , которая с тех пор является эмблемой театра. Современная драматургия Чехова и Горького составила основу его репертуара в первые годы существования. Принципы сценического искусства, выработанные Художественным театром и являвшиеся частью общей борьбы за новый реализм, оказали большое влияние на театральную жизнь России в целом.

В конце XIX - начале XX века русская литература стала эстетически многослойной Реализм на рубеже веков оставался масштабным и влиятельным литературным направлением. Так, в эту эпоху жили и творили Толстой и Чехов. Самыми яркими дарованиями среди новых реалистов обладали писатели, объединившиеся в 1890 -е годы в московском кружке "Среда", а в начале 1900 -х составившие круг постоянных авторов издательства "Знание", фактическим руководителем был М. Горький. В разные годы в него входили Л. Андреев, И. Бунин, В. Вересаев, Н. Гарин-Михайловский, А. Куприн, И. Шмелев и другие писатели. Значительное влияние этой группы писателей объяснялось тем, что она в самой полной мере наследовала традиции русского литературного наследия XIX века. Особенно важным для следующего поколения реалистов оказался опыт А. Чехова. А. П. Чехов. Ялта. 1903 г

Темы и герои реалистической литературы Тематический спектр произведений реалистов рубежа веков, несомненно, шире, в отличие от их предшественников. Для большинства писателей в это время нехарактерно тематическое постоянство. Быстрые перемены в России заставляли их по иному подходить к тематике, вторгаться в ранее заповедные пласты тем. Заметно обновилась в реализме и типология характеров. Внешне писатели следовали традиции: в их произведениях можно было найти легко узнаваемые типы "маленького человека" или интеллигента, пережившего духовную драму. Характеры избавлялись от социологической усредненности, становились разнообразнее по психологическим особенностям и мироощущению. "Пестрота души" русского человека постоянный мотив прозы И. Бунина. Он одним из первых в реализме стал использовать в своих произведениях иностранный материал ("Братья", "Сны Чанга", "Господин из Сан-Франциско"). Это же самое стало характерным и для М. Горького, Е. Замятина и других. Творчество А. И. Куприна (1870 -1938) необычайно широко по разнообразию тематики и человеческих характеров. Герои его повестей и рассказов солдаты, рыбаки, шпионы, грузчики, конокрады, провинциальные музыканты, актеры, циркачи, телеграфисты

Жанры и стилевые особенности реалистической прозы Значительно обновились в начале XX века жанровая система и стилистика реалистической прозы. Главное место в жанровой иерархии заняли в это время наиболее мобильные рассказ и очерк. Роман практически исчез из жанрового репертуара реализма, уступив место повести. Начиная с творчества А. Чехова, в реалистической прозе заметно выросла значимость формальной организации текста. Некоторые приемы и элементы формы получили в художественном строе произведения большую самостоятельность. Так, например, разнообразнее использовалась художественная деталь. В то же время сюжет все чаще утрачивал значение главного композиционного средства и начинал играть подчиненную роль. В период с 1890 по 1917 год особенно ярко заявили о себе три литературных течения - символизм, акмеизм и футуризм, которые составили основу модернизма как литературного направления

Модернизм в художественной культуре рубежа столетий был сложным явлением. Внутри него можно выделить несколько течений, отличных по своей эстетике и программным установкам (символизм, акмеизм, футуризм, эгофутуризм, кубизм, супрематизм и т. д.). Но в целом по философско- эстетическим принципам модернистское искусство противостояло реализму, особенно реалистическому искусству ХГХ в. Однако искусство модернизма по своей Литературный процесс рубежа веков во ценности составляет художественно-нравственной многом определялся общим, для большинства крупных художников стремлением к наше богатейшее культурное наследие и прежде всего свободе от эстетической нормативности, преодолению не вопло. щает в себе серебряный квек русской культуры. только литературных штампов предшествующей эпохи, но и новых художественных канонов, складывавшихся в ближайшем для них литературном окружении. Литературная школа (течение) и творческая индивидуальность - две ключевые категории литературного процесса начала XX века. Для понимания творчества того или иного автора существенно знание ближайшего эстетического контекста - контекста литературного направления или группировки.

Литературный процесс рубежа веков во многом определялся общим, для большинства крупных художников стремлением к свободе от эстетической нормативности, к преодолению не только литературных штампов предшествующей эпохи, но и новых художественных канонов, складывавшихся в ближайшем для них литературном окружении. Литературная школа (течение) и творческая индивидуальность - две ключевые категории литературного процесса начала XX века. Для понимания творчества того или иного автора существенно знание ближайшего эстетического контекста - контекста литературного направления или группировки.

Русская литература конца 19 - начала 20 века (1890 - 1917).

Последнее десятилетие 19 века открывает в русской, да и в мировой культуре новый этап. В течение примерно четверти века - с начала 90-х годов до октября 1917 - радикально обновились буквально все стороны жизни России - экономика, политика, наука, технология, культура, искусство. По сравнению с общественным и относительным литературным застоем 80-х годов новая стадия историко-культурного развития отличалась стремительной динамикой и острейшим драматизмом. По темпам и глубине перемен, а также по катастрофичности внутренних конфликтов Россия в это время опережает любую другую страну.

Поэтому переход от эпохи классической русской литературы к новому литературному времени отличался далеко не мирным характером общекультурной и внутрилитературной жизни, стремительной - по меркам 19 века - сменой эстетических ориентиров, кардинальным обновлением литературных приемов. Особенно динамично в это время обновлялась русская поэзия, вновь - после пушкинской эпохи - вышедшая на авансцену общекультурной жизни страны. Позднее эта поэзия заслужила название "поэтического ренессанса" или "серебряного века". Возникнув по аналогии с понятием "золотой век", традиционно обозначавшим "пушкинский период" русской литературы, это словосочетание поначалу использовалось для характеристики вершинных проявлений поэтической культуры начала 20 века - творчества А. Блока, А. Белого, И. Анненского, А. Ахматовой, О. Мандельштама и других блестящих мастеров слова. Однако постепенно термином "серебряный век" стали определять всю художественную культуру Россиии конца 19 - начала 20 века. К сегодняшнему дню такое словоупотребление закрепилось в литературоведении.

Новым по сравнению с 19 веком было на рубеже двух веков прежде всего мироощущение человека. Крепло понимание исчерпанности предшествующей эпохи, стали появляться конфликтовавшие друг с другом оценки социально-экономических и общекультурных перспектив России. Общим знаменателем мировоззренческих споров, разгоревшихся в стране к концу прошлого века, было определение новой эпохи как эпохи пограничной : безвозвратно уходили в прошлое прежние формы быта, труда, политической организации общества, решительно пересматривалась сама система духовных ценностей. Кризисность - ключевое слово эпохи, кочевавшее по журнальной публицистике и литературно-критическим статьям (часто использовались и близкие по значению слова "возрождение", "перелом", "перепутье" и т. п.)

В обсуждение актуальной проблематики быстро включилась художественная литература , традиционно для России не стоявшая в стороне от общественных страстей. Ее социальная ангажированность сказалась в характерных для этой эпохи заголовках произведений. "Без дороги", "На повороте" - называет свои повести В. Вересаев; "Закат старого века" - вторит ему заголовком романа-хроники А. Амфитеатров; "У последней черты" - откликается своим романом М. Арцыбашев. Осознание кризисности времени, однако, не означало признания его бесплодности.

Напротив, большая часть мастеров слова ощущала свою эпоху как время небывалых свершений, когда значение литературы в жизни страны резко возрастает. Потому столь большое внимание стало уделяться не только собственно творчеству, но и мировоззренческой и общественной позиции писателей, их связям с политической жизнью страны. В писательской среде возникла тяга к консолидации с близкими им по мировоззрению и эстетике литераторами, философами, деятелями смежных искусств. Литературные объединения и кружки сыграли в этот исторический период значительно более заметную роль, чем в предшествующие несколько десятилетий. Как правило, новые литературные направления рубежа веков развивались из деятельности небольших писательских кружков, каждый из которых объединял молодых писателей со сходными взглядами на искусство.

Количественно писательская среда заметно выросла по сравнению с 19 веком, а качественно - по характеру образования и жизненному опыту литераторов, а главное - по разнообразию эстетических позиций и уровней мастерства - серьезно усложнилась. В 19 веке литература обладала высокой степенью мировоззренческого единства; в ней сложилась довольно четкая иерархия писательских дарований: на том или ином этапе нетрудно выделить мастеров, служивших ориентирами для целого писательского поколения (Пушкин, Гоголь, Некрасов, Толстой и т. д).

Наследие серебряного века не ограничивается творчеством одного-двух десятков значительных художников слова, а логика литературного развития этой поры несводима к единому центру или простейшей схеме сменяющих друг друга направлений. Это наследие являет собой многоярусную художественную реальность, в которой индивидуальные писательские дарования, сколь бы выдающимися они ни были, оказываются лишь частью того грандиозного целого, которое получило столь широкое и "нестрогое" название - серебряный век.

Приступая к изучению литературы серебряного века, не обойтись без краткого обзора социального фона рубежа веков и общекультурного контекста этого периода ("контекст" - окружение, внешняя среда, в которой существует искусство).

Социально-политические особенности эпохи.

К концу 19 века обострились кризисные явления в экономике России . Корни этого кризиса - в слишком медленном реформировании хозяйственной жизни, начатом еще в 1861 году. Более демократичный пореформенный порядок, согласно планам правительства, должен был активизировать хозяйственную жизнь крестьянства, сделать эту крупнейшую группу населения подвижной и более активной. Так оно постепенно и происходило, но у пореформенных процессов была оборотная сторона: с 1881 г., когда крестьяне должны были окончательно выплатить долги своим бывшим владельцам , началось быстрое обнищание деревни. Особенно острой стала ситуация в голодные 1891-1892 гг. Прояснилась непоследовательность преобразований: освободив крестьянина по отношению к помещику, реформа 1861 г. не освободила его по отношению к общине. Вплоть до столыпинской реформы 1906 г. крестьяне так и не смогли отделиться от общины (от которой они получали землю).

Между тем самоопределение крупнейших политических партий, возникших на рубеже веков, в значительной мере зависело от того или иного отношения к общине. Лидер либеральной партии кадетов П. Милюков считал общину разновидностью азиатского способа производства, с порождаемым им деспотизмом и сверхцентрализацией в политическом устройстве страны. Отсюда признание необходимости для России пойти по общеевропейскому пути буржуазных реформ. Еще в 1894 г. крупный экономист и политический деятель П. Струве, позднее тоже ставший либералом, завершил одну из своих работ знаменитой фразой: "Признаем нашу некультурность и пойдем на выучку к капитализму". Это была программа эволюционного развития страны в сторону гражданского общества европейского типа. Однако либерализм не стал для разросшейся количественно русской интеллигенции основной программой действий.

Более влиятельная в общественном сознании позиция восходила к так называемому "наследству 60-х годов" - революционно-демократической и преемственной по отношению к ней революционно-народнической идеологии. Н. Чернышевский, а позднее П. Лавров и Н. Михайловский считали роль русской общины положительной. Эти сторонники особого, "русского социализма" полагали, что община с ее духом коллективизма - реальная основа для перехода к социалистической форме хозяйствования. Важными в позиции "шестидесятников" и их духовных наследников были резкая оппозиционность самодержавным "произволу и насилию", политический радикализм, ставка на решительное изменение общественных институтов (мало внимания при этом уделялось реальным механизмам экономической жизни, отчего их теории приобретали утопическую окраску). Для большей части русской интеллигенции, однако, политический радикализм традиционно был притягательнее, чем продуманность экономической программы. Именно максималистские политические тенденции в конечном счете возобладали в России.

К концу века "железные дороги" развития капитализма в стране уже были проложены: в 90-е годы утроилось промышленное производство, сложилась мощная плеяда российских промышленников, быстро росли промышленные центры. Налаживалось массовое производство промышленных товаров, в быт обеспеченных слоев входили телефоны и автомобили. Огромные сырьевые ресурсы, постоянный приток из деревни дешевой рабочей силы и свободный доступ к емким рынкам экономически менее развитых стран Азии - все это предвещало неплохие перспективы русскому капитализму.

Уповать в этой ситуации на общину было исторически недальновидно, что и пытались доказать русские марксисты. В своей борьбе за социализм они сделали ставку на промышленное развитие и рабочий класс. Марксизм с середины 90-х гг. быстро завоевывает моральную поддержку разных групп интеллигенции. В этом сказались такие психологические черты русского "образованного слоя", как стремление приобщиться к "прогрессивному" мировоззрению, недоверие и даже интеллигентское презрение к политической осторожности и экономическому прагматизму. В стране с крайне неоднородной социальной структурой, какой тогда являлась Россия, крен интеллигенции в сторону наиболее радикальных политических течений был чреват серьезнейшими потрясениями, что и показало развитие событий.

Российский марксизм был поначалу неоднородным явлением: в его истории резкие размежевания явно преобладали над схождениями и консолидацией, а фракционная борьба почти всегда перехлестывала рамки интеллектуальных дискуссий. В создании марксизму привлекательного облика поначалу сыграли немалую роль так называемые легальные марксисты. В 90-е годы они полемизировали в открытой печати с народниками (среди талантливых полемистов - и упомянутый выше П. Струве). Марксизм исповедовался ими как прежде всего экономическая теория , без глобальных претензий на планирование судеб всего человечества. Веря в эволюционизм, они считали неприемлемым сознательное провоцирование революционного взрыва. Вот почему после революции 1905 - 1907 гг. бывшие легальные марксисты окончательно размежевались с ортодоксальным крылом течения, впитавшим, несмотря на внешнюю антинародническую позицию, многие глубинные установки революционного народничества.

Последнее десятилетие XIX века открывает в русской, да и в мировой культуре новый этап. В течение примерно четверти века - с начала 1890-х годов до октября 1917-го - радикально изменились буквально все стороны жизни России - экономика, политика, наука, технология, культура, искусство. По сравнению с общественным и в некоторой степени литературным застоем 1880-х годов новая стадия историко-культурного развития отличалась стремительной динамикой и острейшим драматизмом. По темпам и глубине перемен, а также по катастрофичности внутренних конфликтов Россия в это время опережала любую другую страну.

Поэтому переход от эпохи классической русской литературы к новому литературному времени сопровождался далеко не мирным характером общекультурной и внутрилитературной жизни, неожиданно быстрой - по меркам XIX века - сменой эстетических ориентиров, кардинальным обновлением литературных приемов. Особенно динамично в это время развивалась русская поэзия, вновь - после пушкинской эпохи - вышедшая на авансцену общекультурной жизни страны. Позднее поэзия этой поры получила название «поэтического ренессанса» или «серебряного века». Возникнув по аналогии с понятием «золотой век», традиционно обозначавшим пушкинский период русской литературы, это словосочетание поначалу использовалось для характеристики вершинных проявлений поэтической культуры начала XX века - творчества А. Блока, А. Белого, И. Анненского, А. Ахматовой, О. Мандельштама и других блестящих мастеров слова. Однако постепенно термином «серебряный век» стали определять ту часть всей художественной культуры России конца XIX - начала XX века, которая была связана с символизмом, акмеизмом, «неокрестьянской» и частично футуристической литературой. Сегодня многие литературоведы сделали из определения «серебряный век» синоним понятия «культура рубежа веков», что, разумеется, неточно, так как ряд существенных явлений рубежа веков (прежде всего связанных с революционными теориями) вряд ли может быть сопоставим с тем, что изначально называлось искусством серебряного века.

Новым по сравнению с XIX веком было на рубеже двух веков прежде всего мироощущение человека. Крепло понимание исчерпанности предшествующей эпохи, стали появляться прямо противоположные оценки социально-экономических и общекультурных перспектив России. Общим знаменателем мировоззренческих споров, разгоревшихся в стране к концу XIX века, было определение новой эпохи как эпохи пограничной: безвозвратно уходили в прошлое прежние формы быта, труда, политической организации общества, решительно пересматривалась сама система духовных ценностей. Кризисность - ключевое слово эпохи, кочевавшее по страницам публицистических и литературно-критических статей (часто использовались и близкие по значению слова «возрождение», «перелом», «перепутье» и т. п.).

В обсуждение актуальной проблематики быстро включилась художественная литература, традиционно для России не стоявшая в стороне от общественных страстей. Ее социальная ангажированность проявилась в характерных для той эпохи заголовках произведений. «Без дороги», «На повороте» - называет свои повести В. Вересаев; «Закат старого века» - вторит ему заголовком романа-хроники А. Амфитеатров; «У последней черты» - откликается своим романом М. Арцыбашев. Осознание кризисности времени, однако, не означало признания его бесплодности.

Напротив, большая часть мастеров слова ощущала свою эпоху как время небывалых свершений, когда значение литературы в жизни страны резко возрастает. Потому столь большое внимание стало уделяться не только собственно творчеству, но и мировоззренческой и общественной позиции писателей, их связям с политической жизнью страны.

При всей разнице позиций и взглядов было в мировосприятии писателей рубежа веков нечто общее, что блестяще уловил в свое время выдающийся знаток литературы профессор Семен Афанасьевич Венгеров в предисловии к задуманной им трехтомной «Истории русской литературы XX века» (1914). Ученый отметил, что объединяющим общественника М. Горького и индивидуалиста К. Бальмонта, реалиста И. Бунина, символистов В. Брюсова, А. Блока и А. Белого с экспрессионистом Л. Андреевым и натуралистом М. Арцыбашевым, пес-симиста-декадента Ф. Сологуба и оптимиста А. Куприна был вызов традициям обыденщины, «устремление в высь, в даль, в глубь, но только прочь от постылой плоскости серого прозябания».

Другое дело, что пути развития новой литературы писатели представляли себе по-разному. В XIX веке русская литература обладала высокой степенью мировоззренческого единства. В ней сложилась довольно четкая иерархия писательских дарований: на том или ином этапе нетрудно выделить мастеров, служивших ориентирами для целого писательского поколения (Пушкин, Гоголь, Некрасов, Толстой и т. д.). А вот наследие рубежа XIX-XX веков не ограничивается творчеством одного-двух десятков значительных художников слова и логику литературного развития той поры нельзя свести к единому центру или простейшей схеме сменяющих друг друга направлений. Это наследие являет собой многоярусную художественную реальность, в которой индивидуальные писательские дарования, сколь бы выдающимися они ни были, оказываются лишь частью грандиозного целого.

Приступая к изучению литературы рубежа веков, не обойтись без краткого обзора социального фона и общекультурного контекста этого периода (контекст - окружение, внешняя среда, в которой существует искусство).