Восстановление после родов 

Сатирический роман «Современная идиллия» М. Е. Салтыкова-Щедрина. Tag Archives: Современный сатирический роман

Вячеславу Алексеевичу Пъецуху, первому, дерзнувшему в нынешнем веке приоткрыть тайны заброшенного в прошлом столетии архива города Глупова

К читателю

Действующие лица данной версии продолжения «ИСТОРИИ ОДНОГО ГОРОДА» М.Е. Салтыкова-Щедрина - реальные исторические персонажи: Александр II, Александр III, Николай II, князь Львов, Керенский, Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев, Ельцин, а также, в отдельных случаях, наиболее колоритные фигуры их ближайшего окружения.
Играем в щедринскую игру. Полностью сохранена география города Глупова с его Управой Благочиния, слободами Навозная и Негодница, непролазной грязью везде и во всем. С окружающими Глупов гужеедами и моржеедами. Сохранена и глуповская социология с обывателями, именитыми гражданами, будочниками и их алебардами, квартальными и чинами повыше, а главное - с сознанием и поведением их, взаимоотношениями между ними, не претерпевшими, по убеждению автора, никаких существенных изменений за истекшую тысячу лет. Разве что глупость и подлость стали более изощренными.
Категорически отвергаем глуповские попреки в «глумле¬нии над народом», предъявлявшиеся еще Салтыкову-Щедрину. Впрочем, такие обвинения неизменно звучали в адрес каждого сатирика, хоть чуть вышедшего за рамки беззубого юмора. Михаил Евграфович дал всем им достойную отпо¬ведь, обличив их создателей в наглости подонка, постоянно путающего Отечество с заглатываемою осетриною.
Я болен болью моего народа. Не мыслю себя вне него. С насмешкою отношусь к любому глуповцу, волею судеб по¬павшему за кордон и пытающемуся поучать глуповцев же, туда не попавших, оставаясь, естественно, таким же глуповцем, да еще помноженным на неизбывную совковость.
Мне вдвойне больно сегодня, когда мой народ подверга¬ется унижению, неслыханному со времен Батыя под Моск¬вой и ляхов в Кремле. Нельзя позволять безнаказанно воз¬водить на него хулу. Мой народ ничем не хуже, правда, и не лучше иных-прочих народов мира. И если у нас - город Глу¬пов, то ведь и у них в точности такие же Фултаун, Думштадт, Бетеция и бесчисленные Караван-Сараи.
Столь же категорично отвергаем и глуповские попреки в «необъективности», абсолютно несовместимой с жанром са¬тиры. Да, фигуры Александра II или Николая II очень тра¬гичны, вызывают во мне лично в какой-то мере даже симпатию и сочувствие; возможно, и в личности Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева, Горбачева, Ельцина, их приближенных также присутствуют черты, способные вызвать подобную симпатию или сочувствие, ибо не все в их деяниях заслужи¬вает порицания. Но ведь не об этом здесь речь.
«Под пятою глупости» - это же не юмор, а сатира!
Перефразируя слова одного известного нашего полковод¬ца, скажу: когда речь о пользе Отечества, судьбы отдель¬ных людей и их деяния вполне могут быть представлены тою стороною, которая особенно важна для уяснения пользы оно¬го. Тем более уяснения посредством сатиры.
Я не пощадил никого из главных действующих лиц глуповской исторической трагедии, то и дело оборачивающейся фарсом и именно щедринским фарсом здесь представлен¬ной. Даже к Ельцину отнесся «на равных», как и к его пред¬шественникам, хотя сделать подобное было нелегко из-за принципиального отказа этого человека от гонений не толь¬ко за критику, но и за хулу. Однако не пощадил и себя само¬го, и своих кровных родственников-шестидесятников, свидетельство чему - образ Егорки Неладного, с мучительною для него в ту пору и смешною ныне перевалкою от фанатизма верноподданнического к фанатизму просвети¬тельскому, с его истинно глуповскою страстью придать «че¬ловеческое лицо» бесчеловечному монстру и гамлетовскими страданиями, когда очередную - утопическую - затею по¬стигала судьба всех утопических затей. Начиная с попыток реализации идей социалистов-утопистов и кончая попыткой построить социализм на целой трети одной, отдельно взятой планеты.
Мне также очень хотелось, чтобы читатель отыскал себя среди обывателей города Глупова (Фултауна, Думштадта, Караван-Сарая и т.п.), взглянул на свои деяния как бы со сто¬роны и хоть мысленно дописал бы собственную «Историю своего города». Это представляется весьма немаловажным сегодня, когда новые доморощенные глуповские юродивые предпринимают и будут предпринимать одну попытку за другой вновь ввергнуть население города Глупова в кошмар очередной угрюм-бурчеевщины, призывая вновь марширо¬вать строем на принудительные работы за кусок хлеба с со¬лью всем поровну (квартальным - по два куска), либо дви¬нуться таким же строем мыть свои сапоги на брегах Нью-Дели.
В эти дни нелишне вспомнить, что Салтыков-Щедрин и Достоевский были первыми русскими мыслителями, зорче других разглядевшими, какая опасность кроется за демаго¬гическими причитаниями «радетелей о благе народном». Опасность, обернувшаяся реальностью на всем протяжении следующего столетия глуповской истории. Достоевский пос¬тавил точный медицинский диагноз начинавшемуся наваж¬дению: «Бесы!» Щедрин пояснил: «Идиоты вообще очень опасны... потому что чужды всяким соображениям и всегда идут напролом, как будто дорога, на которой они очутились, принадлежит исключительно им одним».
Чтобы переселиться из города Глупова в город Умнов, нуж¬но, помимо всего прочего, разглядеть попристальнее мерз¬кие черты глуповщины и постараться искоренить их в сер¬дце своем, загореться страстным желанием изжить их. Тог¬да и остальное в таком переселении пойдет легче.
На правах историка и социолога я позволил себе, перене¬сясь во времена иные, взять интервью у нескольких своих старых добрых знакомых минувших столетий и десятилетий касательно содержания предлагаемого вниманию читателя повествования. Вот что ответили уважаемые респонденты:

М. ЛОМОНОСОВ:
Народ российский от времен, глубокой древностию сокровенных, до нынешнего веку толь многие видел в счастии своем перемены, что ежели кто рассудит, в великое изумление придет, что по толь многих разде¬лениях, утеснениях и нестроениях, не токмо не расточился, но и на высший степень величества, могу¬щества и славы достигнул.

Шеф жандармов Его Сиятельство граф А БЕН¬КЕНДОРФ:
Прошлое России удивительно, ее настоящее более чем великолепно, что же касается будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение.

М. ПОГОДИН:
Дарования не ободрялись, а уничтожались. Неве¬жество с гордостью подняло голову... и на поприще сло¬весности остались лишь голодные псы, способные ла¬ять или лизать.

А. ПУШКИН:
О, люди! Жалкий род, достойный слез и смеха.

Н. ГОГОЛЬ:
Бывает время, когда нельзя иначе устремить об¬щество или даже все поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости.

В. КУРОЧКИН:
Ведь не могу же я плакать от радости с гадости. Или искать красоту в безобразии Азии. Или курить в направлении заданном Ладаном. Словом, заигрывать с злом и невзгодами Одами.

Б. ОКУДЖАВА:
Дураком быть выгодно, да не очень хочется. А умным - очень хочется, да кончится битьем. У природы на устах - коварное пророчество, Но, может быть, когда-нибудь к среднему придем.

М. ЮРСЕНАР:
Всякая попытка сказать правду вызывает скан¬дал.

Э. ГИББОН:
Мы поступим благоразумно, если из повода к скан¬далу сделаем предмет назидания.

От издателя

Изба, в коей архив города Глупова расположен, стоит, скособочась, крайней по дороге от заставы на погост. Вооб¬ще-то каждому, кто чувствует себя созревшим для такого путешествия, не мешало бы заглянуть туда (в архив, разуме¬ется), прежде чем достигнуть крайней точки сего маршру¬та. Минуя оный промежуточный пункт, обыватель рискует усопнуть таким же глуповцем, каким родился. И, напротив, покорпев часок-другой над желтыми листами, изъеденными мышами и загаженными мухами, начинаешь понимать, где именно ухитрился ты скоротать свою жизнь и отчего тебе здесь было скверно, но не скучно. Вот почему даже в после¬дний раз закрываешь глаза не иначе, как с улыбкою сквозь навернувшиеся слезы.
После того как Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин ровно 125 лет тому назад издал летописи первых четырех глуповских летописцев, охватывающие период с 1731 по 1825 год (а фактически по 1855-й, потому что градоначальничество Перехват-Залихватского явилось органическим продол¬жением градоначальничества Угрюм-Бурчеева и ничего принципиально нового не внесло, тем более что с 1825 по 1855 год история, как правильно констатирует летописец, «прекратила течение свое»), нога исследователя долго не ступала в глуповский архив. Думали: зачем? Ведь история течение-то прекратила! А ведь ошибались: раз город Глупов продолжал существовать - не могла не возобновить течение свое и его история.
А где история - там и летописцы. Первым после Михаи¬ла Евграфовича Салтыкова-Щедрина возвысился до этой абсолютной истины московский литератор Вячеслав Алексе¬евич Пьецух, которому мы, в связи с этим, и посвящаем ни¬жеследующее повествование. Он единственный не поленил¬ся заглянуть в полуразваленный глуповский архив спустя без малого 120 лет после его посещения М.Е. Салтыковым-Щед¬риным. И не обманулся: нашел еще четыре документа, а именно необыкновенно крупноформатную так называемую амбарную книгу, исписанную разными почерками, плюс две так называемые общие тетради в клетку, плюс одну машино¬писную рукопись, заключенную в зеленую папку. Это позво¬лило В.А. Пьецуху довести щедринское повествование до начала 1988 года. Любознательный читатель может ознако¬миться с ним по книге вышеназванного автора «Новая мо¬сковская философия» («Московский рабочий», М., 1989, с. 3-164).
Оговоримся сразу: продолжение «Истории города Глупо¬ва в новые и новейшие времена» мы прочитали с интересом, относим к значительным литературным памятникам и нико¬им образом не ставим под сомнение написанное в ней. Как говорится, версия В.А. Пьецуха имеет право на существова¬ние. Однако, в отличие от прочих литературных произведе¬ний, история твоего собственного города, по моему разуме¬нию, должна быть запечатлена каждым горожанином пер¬сонально, на основе собственного опыта жизни в этом горо¬де. И письменно, и печатно, как получится, но уж обязатель¬но в разуме и сердце своем. Вот почему спустя несколько лет после ознакомления с действительно блистательным произве¬дением В.А. Пьецуха, следуя собственному же совету, изло¬женному в начале сего предисловия, я тоже не поленился и соскочил со своих похоронных дрог по дороге на глуповский погост (куда всегда поспеешь), дабы скоротать предзакат¬ные часы в уединении глуповского архива. И тоже не обма¬нулся: наряду с документами, обнаруженными В.А. Пьецухом, там была навалена в углу такая гора тетрадок с запися¬ми, что каждый желающий и не поленившийся наклониться легко обрящет собственную версию истории родного города.
Я поднял первую подвернувшуюся под руку стопку - и обомлел: передо мной был еще один свод глуповских летописей доводящих историю сего города аж до 1995 года - на целых семь лет долее, чем в тетрадках предыдущего иссле¬дователя! Встал вопрос: публиковать ли только последнюю из найденных тетрадок, охватывающих по времени как раз последние годы, или уж обнародовать сразу все подряд, где описывается тот же период 1855-1995 годов, но пером дру¬гих летописцев, под углом их точки зрения. Зрело поразмыс¬лив, я пришел к последнему решению.
Пусть читатель сопо¬ставит обе версии, но не для того, чтобы решить, чья лучше (в данном случае это не имеет никакого значения), а для того, чтобы хоть мысленно составить, как уже говорилось, собствен¬ную версию, чтобы потом непременно сообщить ее своим детям, внукам, правнукам, дабы они почерпнули из истории города, где возросли, уроки на будущее, позволяющие делать город Глупов в меру человеческих возможностей все менее и менее Глуповом.

Опись градоначальникам, в разное время в город Глупов от высшего начальства поставленным, а позднее собственною наглостью воссевшим
(1855-1995)
Мир, как театр, говорил Шекспир.
Я вижу лишь характерные роли.
Тот - негодяй, тот - жулик, тот - вампир.
И все, как Пушкин говорил, чего же боле?
В. Высоцкий

1) Заманиловский Леопольд Лоэнгринович, гусарский штаб-ротмистр в отставке (1855-1881). Дал, на горе глуповцам, долгожданную свободу, коей они так и не дождались. Убит насмерть предшественниками умоскопатов (впослед¬ствии умоскопистов).
2) Медвежатников Гурий Гурьевич, отставной лесничий (1881-1894). В градоначальстве якобы наличествовал, но при нем не присутствовал. Умер от самой распространенной мужской болезни.
3) Алисин Никодим Аполлинарьевич, отставной драгунс¬кий подполковник (1894-1917). Несмотря на мягкий характер и благие намерения сего градоначальника, правление его с начала и до конца представляло цепь роковых несчастий, достойных древнегреческой трагедии. Зверски убит с семьею зверями умоскопистами.
4) Пузанов Сила Терентьич, излюбленный гражданин Глупова, самый богатый и самый именитый обыватель его (1917). Вытолкнут в градоначальники силою обстоятельств и ею же, ничего не свершив, «втолкнут» обратно в небытие.
5) Хирянская Шурка, Порфирия Гунявого, предшествен¬ника умоскопатов, дочь или сын (1917). Вытолкнут(а) в градоначальники тою же силою обстоятельств. При ближайшем рассмотрении оказался(ась) то ли бабою, то ли гермафроди¬том, и повел(а) себя соответственно: сбежал, переодевшись в бабий сарафан.
6) Гунявов-Плюганов Федор Ионович, по кличке Карта¬вый, более известный под псевдонимом братец Охов, рас¬кольник умоскопатов, основатель секты умоскопистов (1917- 1922). Дорвался до власти удачным покушением на оную. Тщетно пытался умоскопить глуповцев, доведя их до полно¬го разорения. Умер, пожранный собственным злодейством, преданный своими преемниками, отрекшись от своих дея¬ний, но оставшись приверженцем своих злоумышлении.
7) Кобасдохия Идрис Вельзевулович, по кличке Сысойка Корявый, более известный как братец Сдохов, по виду гла¬варь умоскопистов, а по отчеству - исчадие Вельзевула (1922-1953). Оправдывая свое происхождение, зверски истребил почти всех глуповцев, превратив жизнь остальных в сущий ад. Самый любимый градоначальник, оплакиваемый глуповцами и до сих пор.
8) Поджилкин Кузьма Сысоевич, бывый холуй и придвор¬ный шут предыдущего (1953-1964). Вытолкнут в градона¬чальники (именовавшиеся со времен братца Охова дьяками, а со времен братца Сдохова подьячими) силою обстоятельств. Удержался у власти, только отпихиваясь ногами от мертво¬го тела предыдущего. Пытался накормить глуповцев до от¬вала бананами и переселить их за 20 лет на Луну. Сослан своими верными подельниками на огород сажать капусту за попытку создать из одного Глупова целых два. Скончался в бессилии.
9) Брудастый Дементий Варламович, точнее, его дублер образца 1762 г. Говорящая кукла, очень похожая на настоящего градоначальника (1964-1982). Извлечена из чулана по причине отсутствия конкурентов. Вела себя, как и подобает говорящей кукле с органчиком, ввиду чего глуповская исто¬рия вторично на время прекратила течение свое. Как кукла, казалась бессмертною, но органчик со временем выработал свой ресурс, и куклу пришлось снова отправить в чулан.
10) Безымянный квартальный в параличе, по прозвищу Слубянки (1982-1984). Вытолкнут в градоначальники подель¬никами в надежде, что скоро помрет и освободит вакансию следующему, но, прежде чем помер, сделал попытку иско¬ренить в Глупове праздношатающихся. Умер от перенапря¬жения при таком немыслимом для простого смертного под¬виге под насмешки оных праздношатающихся.
11) Еще один безымянный, не имевший даже прозвища, бывший обер-денщик Брудастого (1984-1985). Усоп сразу же при занятии вакансии, но продолжал числиться градоначальником (подьячим) и в усопшем состоянии, пока совсем не пошел прахом.
12) Верблюдова Мария, простая труженица сельских полей, притворившаяся было мужиком и на этом основании севшая в градоначальничье (подьяческое) кресло (1985-1991). Пыталась упразднить неправые доходы, ополчившись на левые. Пыталась устроить глуповцам похмелье без выпивки. Пыталась отпустить глуповцев на беспривязное содержа¬ние, в коем они совсем одичали. Наконец, отчаявшись в этих своих мероприятиях, переименовала себя из подьячих в го¬родничие, а когда ее примеру последовали все до единого глуповские квартальные, тоже объявившие себя городничи¬ми своих слобод, кварталов и даже отдельных сараев, запер¬лась. с обиды в нужнике и просидела там до тех пор, пока не обнаружила свое градоначальничье кресло занятым.
13) Елкин-Палкин, Буслай Наломаевич, единственный из горничных Верблюдовой, оказавшийся, по ее недосмотру, мужиком и поведший себя на удивление не по-бабьи. О сем умолчу, потому что, севши в кресло городничего, задремал и просил не будить.

Сатирический роман

Сатирический роман

Литературная энциклопедия. - В 11 т.; М.: издательство Коммунистической академии, Советская энциклопедия, Художественная литература . Под редакцией В. М. Фриче, А. В. Луначарского. 1929-1939 .


Смотреть что такое "Сатирический роман" в других словарях:

    САТИРИЧЕСКИЙ, сатирическая, сатирическое. 1. прил. к сатира в 1 знач.; являющийся сатирой (лит.). Сатирическая литература. Сатирический роман. 2. Свойственный сатире, насмешливый, язвительно иронический. Сатирическое изображение жизни.… … Толковый словарь Ушакова

    Роман. История термина. Проблема романа. Возникновение жанра. Из истории жанра. Выводы. Роман как буржуазная эпопея. Судьбы теории романа. Специфичность формы романа. Зарождение романа. Завоевание романом обыденной действительности … Литературная энциклопедия

    РОМАН (франц. roman, нем. Roman; англ. novel/romance; исп. novela, итал. romanzo), центральный жанр (см. ЖАНР) европейской литературы Нового времени (см. НОВОЕ ВРЕМЯ (в истории)), вымышленное, в отличие от соседствующего с ним жанра повести (см.… … Энциклопедический словарь

    РОМАН - (франц. roman, нем. Roman, англ. novel; первоначально, в позднее средневековье, — всякое произведение, написанное на романском, а не на латинском языке), эпическое произведение, в котором повествование сосредоточено на судьбе отдельной… … Литературный энциклопедический словарь

    роман - (от франц. roman первоначально: произведение, написанное на одном из романских (т. е. современных, живых) языков, в противоположность написанному на латыни) жанр эпоса: большое эпическое произведение, в котором всесторонне изображается жизнь… … Словарь литературоведческих терминов

    У этого термина существуют и другие значения, см. Сатирикон. Сатирикон (лат. Satiricon, варианты: Satyricon; Saturae; Satyrae; Satirae; Satirarum libri) произведение … Википедия

    У этого термина существуют и другие значения, см. Правила секса (значения). Правила секса The Rules of Attraction

    Обложки некоторых русских изданий романа «О дивный новый мир» «О дивный новый мир» («Прекрасный новый мир») (англ. Brave New World) антиутопический, сатирический роман английского писателя Олдоса Хаксли (1932). В заглавие вынесена строчка из… … Википедия

    Эта статья о романе Кристофера Бакли. Об экранизации романа см. Здесь курят (фильм). Здесь курят Thank You for Smoking … Википедия

    Белая гвардия … Википедия

Книги

  • Янки из Коннектикута при дворе короля Артура: роман , Твен, Марк. Сатирический роман известного американского писателя Марка Твена повествует о приключениях неунывающего янки из Коннектикута. Получив во время драки удар по голове, и потеряв осознание,…
  • Путешествие из Неопределенности в Неизвестность. Сатирический роман об абсурде нашей жизни , Сергей Карамов. Эта книга будет изготовлена в соответствии с Вашим заказом по технологии Print-on-Demand. О фантастическом и удивительном путешествии на скором поезде из Неопределенности в Неизвестность.…

ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ САТИРИЧЕСКОГО РОМАНА В. ВОЙНОВИЧА

Е.Ю. Алисова

Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, Россия, 117198

Статья посвящена жанровому своеобразию сатирического романа в творчестве В. Войновича. Характерной является принципиальная свобода писателя в обращении к жанровым формам: роману-анекдоту (в трилогии о Чонкине), совмещению нескольких антиутопий (в «Москве 2042»), появлению «книги жизни» («Замысел»).

Ключевые слова: Войнович, Чонкин, «Москва 2042», замысел, жанр, сатира.

Владимир Войнович отметил в 2012 г. свое восьмидесятилетие. Недавний юбиляр - не просто писатель, а писатель-сатирик, и эта характеристика - сатирик - является не дополняющей, а определяющей для его творчества. От любого другого писателя сатирик отличается заостренным восприятием алогизма современной ему действительности. Это врожденное, лежащее в основе дарования свойство: видеть абсурдность происходящего вокруг. Сам Войнович говорит об этом так: «Я просто пишу... Мою первую повесть один критик отметил большой ругательной статьей, в которой было написано буквально следующее: „Войнович придерживается чуждой нам поэтики изображения жизни как она есть". Мне это очень понравилось, и я дальше старался изображать жизнь как она есть. А куда меня кривая выведет, никогда не заботился» .

Так охарактеризована свойственная Войновичу творческая манера - стремление пренебрегать канонами и догмами, - что и обусловило жанровое своеобразие сатирических романов писателя, в частности трилогии «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина», антиутопии «Москва 2042» и романа «Замысел».

Обращаясь к жанровому своеобразию того или иного произведения, необходимо иметь в виду, что природа жанра получает в литературоведении различные объяснения, и это находит выражение в понимании взаимоотношений формы и содержания, соотнесенности художественного мира произведения с жизненной действительностью, способа выражения авторских идей. Это особенно важно при рассмотрении жанров неканонических, выявление особенностей которых представляет определенную трудность.

Самым общим жанровым определением для рассматриваемых здесь произведений В. Войновича является термин «роман». Принципиальную незавершенность и свободу в развитии и современном состоянии этого жанра подчеркивал М.М. Бахтин, отмечая, что «изучение других жанров аналогично изучению мертвых языков; изучение же романа - изучению живых языков, притом молодых» .

Роман обладает двоякой содержательностью: во-первых, своей собственной, благодаря интересу к развитию личности, во-вторых, пришедшей к нему из иных жанров (эпопеи, идиллии, сатирической повести и т.д.). Это позволяет сделать вывод о «синкретичности» романа . Роман соединяет в себе черты множества жанров. «Синкретичность» романа коренным образом отличает его от остальных жанров, которые при сравнении с ним обнаруживают некую свою «специали-зированность», сосредоточенность на отдельных аспектах жизни, в то время как роман представляет жизнь в ее многоплановости и противоречивости.

В силу широты термина «роман» он часто сопровождается дополнительной характеристикой: «автобиографический, военный, детективный, документальный... политический, приключенческий, сатирический, сентиментальный...» .

Наиболее адекватной характеристикой романа Войновича «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина» является уточнение сатирический. Таковым его делает обличительный пафос, которым проникнуто произведение. Здесь слово «сатира» употреблено в своем наиболее широком значении - как «отрицательное отношение творящего к предмету изображения» .

Кроме того, роман о солдате Чонкине - это, по определению автора, роман-анекдот. На первый взгляд так соединены жанры не просто далекие друг от друга - чуть ли не противопоставленные. Однако Войнович убеждает в том, что анекдотический случай может лечь в основу романного повествования, обнажающего пороки современной ему жизни.

Войнович в предисловии к третьему роману трилогии так объясняет смысл собственного жанрового определения: «Кстати сказать, я обозначил когда-то жанр сочинения как роман-анекдот... это обозначение было просто уловкой, намеком, что вещь-то несерьезная и нечего к ней особенно придираться» .

Последуем совету писателя: не будем придираться, но заметим, что при кажущейся несерьезности, лежащей в основании повествования, анекдот преследует чрезвычайно серьезные цели.

Сюжет, вокруг которого выстраивается повествование - солдата забывают на месте его караульной службы - анекдотичен сам по себе: возникает, так сказать, идеальный жанр для сатирического отображения жизни.

Анекдот - фольклорный жанр, в основании его лежит юмор, с которым «мудрость совпадает... настолько, что в юморе и заключена мудрость» . Изначально являясь рассказом о частном происшествии из жизни определенного исторического лица, анекдот постепенно обратился к обычному человеку (вспомним здесь слова М.Е. Салтыкова-Щедрина о «почве народной» как «единственно плодотворной» для сатиры) .

В зависимости от поведения героя в анекдоте могут быть показаны различные черты национального характера: от мудрости и находчивости до лени, ограниченности, пьянства и т.д. Именно это свойство позволяет анекдоту стать не только приемлемой, но и вполне органичной формой для сатирического произведения, ведь анекдот дает возможность в наиболее яркой форме представить жизнь, которая «сама по себе фантастична» (В. Войнович). Типичный герой из народа, пара-

доксальность ситуаций, динамизм развития действия, непредсказуемость и неожиданность разрешения определенных коллизий комического характера - все эти приемы писатель заимствует из анекдота и использует в полной мере при создании сатирического романа.

По сути, задача сатиры аналогична задаче хорошего анекдота: обнажая пороки, она способствует утверждению в жизни нормы, гармонии: «сатира есть образное отрицание современной действительности, необходимо включающее в себя - в той или иной форме, с той или иной степенью конкретности и ясности - и положительный момент утверждения лучшей действительности» . С сатирой анекдот главным образом роднит то обстоятельство, что здесь, повторим, восстанавливается представление о нормах жизни, нарушаемых в самой действительности.

Это жанровое определение - анекдот - также связано с тем, что весь роман о Чонкине построен на анекдотических ситуациях: вот Нюра падает «замертво», увидев в небе «большую железную птицу с перекошенным клювом», которая в действительности оказывается обыкновенным самолетом; вот Чонкин угощается самогоном в гостях у Гладышева, а потом узнает, из чего тот самогон был произведен, и бежит на двор.

Таким образом, анекдот выступает здесь и в качестве вспомогательного средства при построении целостного романа. И если в некоторых ситуациях (например, сцена обморока Нюры при виде самолета) анекдотическое происшествие является проявлением комического, то в других случаях анекдот служит сюжетообразу-ющим элементом. Так, например, секретарь райкома Ревкин, разговаривая по телефону с председателем колхоза Голубевым, услышал, что Чонкин захватил все ведомство капитана Миляги вместе с «бандой», хотя председатель на самом деле сказал «с бабой». И вот на поимку Чонкина посылают целый полк!

Однако все это свойственно в большей степени первой части романа. Вторая книга, а особенно третья, представляют собой скорее эпопейное повествование с нотками публицистики. Меняется подход писателя к изображаемому, творческий метод: практически исчезают комическо-анекдотические ситуации, сатирически едкие авторские ремарки сменяются повествованием по-прежнему саркастическим, но лишенным, однако, образного наполнения, авторская речь занимает гораздо больше места, чем вначале. Здесь уместно привести слова Е. Пономарёва: «Во второй... части аналитическая стихия разворачивается на полную катушку, подавляет анекдот и начинает определять форму текста. Одним словом, чем ближе к концу, тем больше о сущности советской жизни и судьбах родины. Прямо как в „Войне и мире"» . И это только о двух романах, а в третьей книге эти тенденции только усиливаются. Таким образом, в рамках трилогии происходит изменение авторского подхода к созданию произведения: роман-анекдот обретает свойства сатирического романа, а затем - эпопейного повествования лишь с элементами сатиры.

Теперь обратимся к роману «Москва 2042», которому свойственны особенности антиутопического жанра.

«Антиутопия - жанр социальный. Это - бомба, которая падает только на организованное человечество, на общество, живущее по тем или иным устоявшимся социально-политическим законам, на общество, выработавшее определенный стиль жизни... Антиутопия борется не со случайностями, а с закономерностями» . Сатира в целом борется не со случайностями а с закономерностями - не зря жанр антиутопии стал самым популярным для сатирического повествования (вспомним Свифта, Оруэлла, Замятина).

«Фантастический роман В. Войновича, продолжающий и развивающий за-мятинско-оруэлловскую традицию антиутопии, еще больше заостряет постмодернистский дискурс в творчестве В. Войновича; он построен на демонстративном смешении жанров и стилей, принципиально эклектичен - здесь присутствуют элементы детектива и мелодрамы, эротики и гротеска, политической сатиры и научной фантастики, пародии и буффонады» .

Антиутопия «Москва 2042» стереоскопична: мы видим не единственное общественное устройство, которое не принимает автор, а встречаем яркое описание трех систем: МОСКОРЕПа, «империи» Сим Симыча в Торонто и монархической России под властью Сима. Кроме того, в канву романа вплетается и образ Москвы, из которой главный герой уехал. Эта последняя «антиутопия» наиболее близка к реальности, наименее фантастична и дается в форме воспоминаний главного героя или историй комунян, которые они слышали от старших родственников.

В Москве 2042 г. коммунистические идеалы доведены до абсурда. Интересно, как В. Войнович «показывает» нам МОСКОРЕП: сначала через восприятие главного героя писателя Карцева (который, что называется, пребывает в «культурном шоке»), а далее - с помощью пояснений «новых» москвичей, живущих в этом времени и воспринимающих все происходящее как должное. Благодаря этому приему мы знакомимся не только с внешними изменениями, произошедшими в столице, но и с новым типом мышления и мировоззрения людей (что характерно для жанра романа).

В Торонто Карнавалов в соответствии с собственной утопией выстраивает жизнь: он выступает как барин, запрещает пользоваться достижениями техники, вводит телесные наказания, определяет в качестве «формы» национальную русскую одежду и т.д. И даже иностранные слова он заменяет на русские, называя самолет «леталкой», а газеты «читалками». И хоть взгляды Сима противоположны идеологии коммунизма, но, когда он приходит к власти, меняется только форма, суть остается практически неизменной: «Бывшие органы госбезопасности (служба БЕЗО) преобразовываются в Комитет народного спокойствия (КНС), главою которого назначается любезный нам и нашим верноподданным Богобоязненный христианин Леопольд Зильберович» . «Всем остальным Нашим любезным подданным предлагается... проявлять бдительность и нетерпимость ко всем проявлениям лживой и мерзопакостной коммунистической идеологии» . И если в МОСКОРЕПЕ писали фельетоны о «молодых людях, которые носят длинные брюки и увлекаются буржуазными танцами» , то теперь Каран-валов публикует указ «об обязательном ношении длинной одежды» .

И Дзержин, который теперь зовется Дружином, служит новому самодержцу так же, как служил Гениалиссимусу: «им такие специалисты, как я, нужны. И не только им. Любому режиму» . Иными словами, самое главное изменение - в длине брюк, а те принципы (жесткой слежки, диктатуры и пр.), которым следовала коммунистическая власть, остаются актуальными и при власти Карнавалова.

В романе показаны также «зачатки» других утопий: идея ученого Эдисона о вечной жизни, утопия юного террориста левых взглядов. Эти персонажи расплачиваются за свои взгляды жизнью, поэтому их утопии развития на страницах романа не получают. Однако с помощью данных героев Войнович показывает, насколько привлекательна для людей мысль о радикальных переменах. Развитие других утопий в антиутопии демонстрирует, насколько эта мысль опасна.

Таким образом, разработка нескольких сюжетных линий перехода утопии в антиутопию в одной книге играет очень важную роль для реализации авторского замысла: в романе «Москва 2042» выносится приговор не какой-то конкретной системе, а любому авторитарному режиму, идущему вразрез с гуманитарными ценностями. Каким бы он ни был, он в любом случае приводит к подавлению человеческой личности, а какая мода будет считаться противостоящей режиму - это уже детали.

Роман «Замысел» - произведение, где все существующие жанровые нормы разрушены: по отношению к ним автор абсолютно свободен. «Книга эта не вписывается ни в какой жанр: она отчасти роман, отчасти мемуары, в общем ни то, ни то. Части книги самостоятельны, самодостаточны и взаимозаменяемы... что касается конца, то он точно не планируется, но последнее написанное автором в этой жизни слово должно стать и последним в книге» .

В «Замысле» переплетаются главы, повествующие о разных этапах жизни главного героя, максимально совпадающего в автором. Хронология не соблюдается, несколько линий сменяют одна другую. Также они чередуются с разработкой сюжета главной книги В. Войновича - трилогии о Чонкине - и сочинениями некой Элизы Барской. Такое нетривиальное, вполне постмодернистское построение книги приводит к стереоскопическому изображению действительности. «Книга всей жизни» поистине отображает жизнь ее создателя: как цепочку жизненных событий, историй и встреч, так и внутреннюю работу - творчество, которое является важнейшей частью жизни Художника. И именно эта авторская задача - показать свою жизнь во всей ее полноте и разнообразии - определяет жанровую пестроту «Замысла». «Книга эта, если сравнить ее с водным пространством, не река с истоками и устьем, а озеро, в которое можно войти с любой стороны» .

Обобщая вышесказанное, сформулируем основные жанровые особенности сатирического романа В. Войновича. Главной чертой является принципиальная игра с жанрами, синкретизм, особенности которого обусловлены идеей писателя, его замыслом (в «Чонкине» анекдот вскрывает алогизм устройства общества; в «Москве 2042» совмещение нескольких утопий в рамках одного произведения работает на доказательство идеи автора об обреченности любого из режимов,

во главе которого стоит диктатор - какими бы теориями он ни руководствовался; в «Замысле» переплетение жанровых форм - романа, мемуаров, рассказов, эротики, автобиографии - воплощает идею создания «книги всей жизни».

Характерной для всех романов В. Войновича особенностью является также обращение к фантастике как к жанрообразующему элементу. Фантастика ложится в основу антиутопии о Москве будущего (антиутопия и фантастика неразрывны). В трилогии о Чонкине также используются элементы фантастики. Максимально фантастичны сны главного героя: в первом сне Чонкина Сталин спускается с небес в женском платье, во втором он лежит на подносе на столе во время празднования свадьбы свиней. Однако наряду с фантастичными обстоятельствами везде подчеркиваются типичные детали: усы, трубка в руке, голос с грузинским акцентом. Это переплетение реальных деталей, событий, персонажей с элементами фантастики становится характерной особенности трилогии.

В «Замысле» герой (писатель Войнович) встречается и ведет диалоги с созданными им персонажами и с самим собой в молодости. Здесь фантастика также работает на воплощение замысла: автор видит свою жизнь в протяженности и вместе с тем в совмещении как временных пластов, так и реальности и вымысла. Ведь перед нами - замысел Писателя, Художника, а для него его собственный вымысел может быть реальнее того, что его окружает. А реальная жизнь, в свою очередь, поражает восприимчивого сатирика настолько, что он не может принять ее алогизма и выражает это противоречие на страницах своих романов. «Мне с самого начала говорили: ну, это ты уж слишком, это ты уж загнул. Я даже иногда смягчал, ибо то, что реально происходило, в написанном виде казалось невероятным. Просто наша жизнь фантастична, она сама по себе сатира. Для сатирика - благодатный материал» .

И Войнович как никто другой умеет этот «материал» увидеть, поразиться ему и выразить на страницах своих произведений так, чтобы и читатель смог прочувствовать до конца «фантастичность» жизни. При этом свобода жанрового воплощения соответствует задачам сатирика и определяет своеобразие его стиля.

ЛИТЕРАТУРА

«Аргументы и факты» № 27 (1080) от 04.07.2001.

Бахтин М.М. Эпос и роман (О методологии исследования романа) // Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. - М., 1986.

Хализев В.Е. Теория литературы - М.: Высшая школа.

Кожинов В.В. Роман // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина.

Бахтин М.М. Сатира // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина.

Войнович В. Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Книга III. Перемещенное лицо. - М.: Эксмо, 2007.

Терц А. Анекдот в анекдоте // Терц А. (Синявский А.) Путешествие на Черную речку и другие произведения. - М., 1999.

Салтыков-Щедрин М.Е. Об искусстве. Избранные статьи, рецензии и высказывания.

Пономарёв Е.Р. От Чонкина до Чонкина // Нева. - 2004. - № 3.

Обухов В. Современная российская антиутопия // Литературное обозрение. - 1998.- № 3.

Брусиловская Л., Кондаков В. Войнович В.Н. // Русские писатели 20 века. Биографический словарь. Гл. ред. и составитель П.А. Николаев - М.: Большая Российская энциклопедия, 2000.

Войнович В. Москва 2042. - М.; СП Вся Москва, 1990.

Войнович В. Замысел. - М., 1995.

Войнович В. Из русской литературы я не уезжал никуда // Русское богатство. Журнал одного автора. Владимир Войнович. - 1994. - № 1 (5).

GENRE PECULIARITY OF VLADIMIR VOINOVICH"S SATIRICAL NOVEL

Peoples" Friendship University of Russia Miklukho-Maklaya str., 6. Moscow, Russia, 117198

The subject of this article is genre peculiarity of Vladimir Voinovich"s satirical novels. Liberty of genre forms is characteristic for the author"s works: «a novel-anecdote» (in the trilogy about the soldier Chonkin), combination of several utopias (in "Moscow 2042"), creation of « the book of the whole life» ("The Design").

Key words: Voinovich, Chonkin, "Moscow 2042", idea, a genre satire.

Сатирический роман

САТИРИЧЕСКИЙ РОМАН - см. Сатира и Роман.

  • - ...
  • - ...
  • - ...

    Орфографический словарь русского языка

  • - ...

    Орфографический словарь русского языка

  • - ...

    Слитно. Раздельно. Через дефис. Словарь-справочник

  • - САТИ́РА, -ы,...

    Толковый словарь Ожегова

  • - сатири́ческий прил. 1. соотн. с сущ. сатира 1., 2., связанный с ним 2. Заключающий в себе сатиру. 3. Свойственный сатире, сатирику, характерный для них. отт. Язвительно-насмешливый, иронический...

    Толковый словарь Ефремовой

  • - ...
  • - ...

    Орфографический словарь-справочник

  • - ...

    Орфографический словарь-справочник

  • - ...

    Орфографический словарь-справочник

  • - ...

    Орфографический словарь-справочник

  • - сатир"...

    Русский орфографический словарь

  • - САТИРИЧЕСКИЙ ая, ое. satirique adj. 1. Отн. к сатире <произведению>; заключающий в себе сатиру. Сатирический плакат. Сатирические стихи. БАС-1...

    Исторический словарь галлицизмов русского языка

  • - сатири́ческий носящий характер сатиры; свойственный сатире; насмешливый, язвительно-иронический...

    Словарь иностранных слов русского языка

  • - ...

    Формы слова

"Сатирический роман" в книгах

Почему роман «Анна Каренина» не только семейный роман

Из книги Лев Толстой автора Шкловский Виктор Борисович

Сатирический гвоздь

Из книги Телевидение. Закадровые нескладушки автора Визильтер Вилен С.

Сатирический гвоздь Это было в те времена, когда я уже или еще гордился своей профессией, хотя на великого Ленина еще не покушались и графа о руководящей роли великой и непогрешимой партии еще оставалась в Конституции СССР. Снимал я с редактором Сашей Карповым и

VII. Сатирический ответ: церковно-государственная антиутопия

Из книги автора

VII. Сатирический ответ: церковно-государственная антиутопия Упрощение религии до государственной или националистической идеологии становится объектом критики со стороны светской художественной культуры. Поскольку носителем религиозной идеологии становятся

3. Образ автора и жанр (роман-сказка «Белка», роман-притча «Отец-Лес» А. Кима)

Из книги Русская натурфилософская проза второй половины ХХ века: учебное пособие автора Смирнова Альфия Исламовна

3. Образ автора и жанр (роман-сказка «Белка», роман-притча «Отец-Лес» А. Кима) Во многих произведениях современной натурфилософской прозы автор является не только субъектом повествования, но представлен и как его объект, т. е. одним из персонажей произведения. Таковы

Замужняя женщина и сатирический поэт

Из книги Повседневная жизнь женщины в Древнем Риме автора Гуревич Даниэль

Замужняя женщина и сатирический поэт То, что пишет сатирик, по определению нельзя понимать буквально: этот жанр возбуждает содрогание и смех, но не тот откровенный смех, какой бывает от чужих недостатков или оплошностей, а нервический смех, тайно обвиняющий самого себя.

Сатирический художник. Карикатурист Николай Александрович Степанов (1807–1877)

Из книги Московские обыватели автора Вострышев Михаил Иванович

Сатирический художник. Карикатурист Николай Александрович Степанов (1807–1877) В истории русской культуры XIX века прочно обосновались имена писателей-сатириков во главе с М.Е. Салтыковым-Щедриным. Как и у всех просвещенных народов, в России любили читать стихи и памфлеты,

Сатирический взгляд

Из книги Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века автора Коллектив авторов

САТИРИЧЕСКИЙ БЮЛЛЕТЕНЬ ВАНИ КУРСКОГО

Из книги Советская сатирическая печать 1917-1963 автора Стыкалин Сергей Ильич

САТИРИЧЕСКИЙ БЮЛЛЕТЕНЬ ВАНИ КУРСКОГО Сатирический бюллетень, издававшийся в Курске с мая 1958 г. по январь 1959 г. Курским обкомом ВЛКСМ. Печатался на одной стороне листа среднего или большого газетного формата, в несколько красок, с иллюстрациями. Тираж - 10 тыс. экз.

ПЕВУЧИЙ ОСЕЛ{148} Сатирический маскарад в четырех ночах

Из книги Тридцать три урода. Сборник автора Иванов Вячеслав Иванович

Поденщина, сатирический журнал Василия Тузова, 1769…

Из книги Гоголь в русской критике автора Добролюбов Николай Александрович

Поденщина, сатирический журнал Василия Тузова, 1769… <Отрывок>…Зато библиография вполне удовлетворяет у нас самым взыскательным требованиям (если не упоминать о «Библиографических записках», в которых она иногда сбивается с своего пути). Библиографы русские успели

Одический и сатирический мирообразы в публицистике «Трутня» и «Живописца»

автора Лебедева О. Б.

Одический и сатирический мирообразы в публицистике «Трутня» и «Живописца» Обе центральные проблемы «Трутня» и «Живописца» – сатирическое обличение власти и крестьянский вопрос, впервые поставленный Новиковым в его журналах как проблема безграничной и бесконтрольной

Одо-сатирический мирообраз в торжественной оде «Фелица»

Из книги История русской литературы XVIII века автора Лебедева О. Б.

Одо-сатирический мирообраз в торжественной оде «Фелица» В формальном отношении Державин в «Фелице» строжайше соблюдает канон ломоносовской торжественной оды: четырехстопный ямб, десятистишная строфа с рифмовкой аБаБВВгДДг. Но эта строгая форма торжественной оды в

Социальный сатирический роман

автора Глазкова Татьяна Юрьевна

Социальный сатирический роман «Интеллектуальному роману» близки многие социальные и исторические романы. Одним из создателей реалистического романа XX в. является Генрих Манн (Heinrich Mann, 1871–1950), старший брат Т. Манна. В отличие от своего знаменитого младшего родственника,

Вопросы (семинар «Сатирический, исторический и «интеллектуальный» роман первой половины XX в.»)

Из книги Немецкоязычная литература: учебное пособие автора Глазкова Татьяна Юрьевна

Вопросы (семинар «Сатирический, исторический и «интеллектуальный» роман первой половины XX в.») 1. Парадоксальность образа главного героя в романе Г. Манна «Учитель Гнус».2. Образ Касталии и ценности ее мира в романе Г. Гессе «Игра в бисер».3. Эволюция главного героя в

14. "ЯГУБ СКУПАЛОВ, ИЛИ ИСПРАВЛЕННЫЙ МУЖ". НРАВСТВЕННО-САТИРИЧЕСКИЙ РОМАН

Из книги Статьи автора Дельвиг Антон Антонович

14. "ЯГУБ СКУПАЛОВ, ИЛИ ИСПРАВЛЕННЫЙ МУЖ". НРАВСТВЕННО-САТИРИЧЕСКИЙ РОМАН СОВРЕМЕННЫХ НРАВОВ. В ЧЕТЫРЕХ ЧАСТЯХ.М., в тип. С. Селивановского, 1830. (В 12-ю д. л., в 1-й ч. VIII, 146, во 2-й ч. 146, в 3-й ч. 123, в 4-й ч. 127 стр.)Издатель "Литературной газеты" получил возражение на рецензию романа {1}

Градоначальники Глупова: Органчик (Брудастый), Прыщ (Фаршированная голова), Бородавкин, Негодяев, Перехват-Залихватский, Угрюм-Бурчеев - олицетворяют самодержавие и произвол. В этом романе использованы все художественные приемы щедринской сатиры - сатирическая фантастика, гротеск, беспощадная ирония и веселый, торжествующий юмор. Фантастика эта в сущности своей правдива, реалистична, нереальны лишь внешние черты образов и событий. «Говорят о карикатуре и преувеличениях, но нужно только осмотреться кругом, чтоб обвинение это упало само собой...

Кто же пишет эту карикатуру? Не сама ли действительность? Не она ли на каждом шагу обличает самое себя в преувеличении?» - писал Салтыков-Щедрин. Брудастый-Органчик, несмотря на всю фантастичность своей внешности (вместо мозга у него вставлен примитивный механизм - органчик), совершает поступки, ничем не отличающиеся от поступков реально существующих правителей. При въезде в губернию он порет ямщиков, затем день и ночь пишет «все новые и новые понуждения». По его приказам «хватают и ловят, секут и порют, описывают и продают».

Такое управление было испытано веками, и чтобы так управлять, достаточно было иметь «пустую посудину» вместо головы. Недаром смотритель народного училища на вопрос глуповцев: «Бывали ли в истории примеры, чтобы люди распоряжались, вели войны и заключали трактаты, имея на плечах порожний сосуд?» - отвечает, что подобное вполне возможно, что некий правитель «Карл Простодушный... имел на плечах хотя и не порожний, но все равно как бы порожний сосуд, а войны вел и трактаты заключал». Кроме «разорю!» и «не потерплю!», Органчику других слов и не требовалось по роду его деятельности. «Есть люди, - пишет Щедрин, - которых все существование исчерпывается этими двумя романсами».

В образе Органчика до предела заострены черты автоматизма и бездушия правителей. Градоначальник Василиск Бородавкин, знаменитый «войнами за просвещение», за внедрение в быт глуповцев горчицы и персидской ромашки, предстает тоже злобной, бездушной куклой и свои дикие войны ведет при содействии оловянных солдатиков. Но поступки Бородавкина отнюдь не более фантастичны, чем поступки любого правителя-самодура. Бородавкин «спалил тридцать три деревни и с помощью сих мер взыскал недоимок два рубля с полтиной».

В произведениях, предшествующих «Истории одного города», Щедрин писал о том, что на «физиономии общества» вскакивают гнусные прыщи, свидетельствующие о его гнилости, внутренней болезни. Именно таким олицетворением болезни эксплуататорского строя и является градоначальник Прыщ. Основная черта градоначальника Прыща (он же Фаршированная голова) - животность.

Прыщ неизменно возбуждает аппетит у предводителя дворянства - его голова, начиненная трюфелями, распространяет соблазнительный запах. В эпизоде, где предводитель дворянства съедает голову градоначальника, Прыщ окончательно лишается человеческого облика: «Градоначальник вдруг вскочил и стал обтирать лапками те места своего тела, которые предводитель полил уксусом. Потом он закрутился на одном месте и вдруг всем корпусом грохнулся на пол». Даже образ Угрюм-Бурчеева - этот символ угнетения и произвола - вобрал в себя многие конкретные черты антинародных правителей России. Образы градоначальников лишены психологической глубины.

И это не случайно. Угрюм-Бурчеевым чужды чувства горя, радости, сомнения. Они не люди, а механические куклы. Они - полная противоположность живым людям, страдающим и мыслящим. Градоначальников Щедрин рисует в резко саркастической и гротесковой манере, но иногда он пользуется и иронией, и даже веселым юмором. Щедрин всей душой любил угнетенный народ России, но это не мешало ему осуждать его невежество, покорность.

Когда Щедрина обвиняли в том, что он глумится над народом, отвечал: «Мне кажется, что в слове «народ» надо отличать два понятия: народ исторический и народ, представляющий собою идею демократизма. Первому, выносящему на своих плечах Бородавкиных, Бурчеевых и т.п., я действительно сочувствовать не могу. Второму я всегда сочувствовал, и все мои сочинения полны этим сочувствием». В «Истории одного города» Щедрин предсказал гибель самодержавия. Униженные, доведенные до отчаяния глу- повцы в конце концов начинают понимать невозможность своего существования в условиях деспотического режима Угрюм-Бурчеева.

Писатель ощутимо передает нарастание гнева народа, атмосферу, предшествующую взрыву. Картиной этого мощного взрыва, потрясшего город, Щедрин заканчивает свою хронику. Угрюм-Бурчеев исчез, «словно растаяв в воздухе», и «история прекратила течение свое», история мрачного города, его забитых и покорных обитателей, безумных правителей. В жизни освобожденного народа начинается новый период.

Подлинная история человечества бесконечна, она подобна горной реке, остановить могучее движение которой оказался бессилен Угрюм- Бурчеев. «Река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой». С предчувствием великих исторических перемен в Глупове связан светлый взгляд Щедрина на будущее, ярко воплотившийся в его книге. Хроника написана красочным, весьма сложным по составу языком.

В нем широко использованы и высокий слог старинной речи - например, в обращении архивариуса-летописца к читателю, - и народные изречения и пословицы, и тяжелый, неудобочитаемый слог канцелярских бумаг в пародийном переложениии (так называемые «Оправдательные документы», приложенные к хронике), и публицистический стиль современной Щедрину журналистики.

Сочетание сказовой манеры «летописца» с авторским переложением его записей позволяло Щедрину то придавать рассказу несколько архаический исторического свидетельства, то вновь вносить в него явные отзвуки современности. Сатира Щедрина всегда была на стороне тех, кто боролся за торжество справедливости и правды. Писатель верил в крушение глуповского строя жизни на земле, в победу бессмертных идей демократии и прогресса.