Роман возникает в одно время с «Обломовым». Но разница между ними большая. Тургенев отталкивается от традиций творчества Гончарова, пытаясь показать, что Россия находится не в таком бедственном положении. Искания русских женщин (у Гончарова – смутно), сознательное желание не ограничивать себя домашними делами, желание быть полезной обществу – веяние нового времени.

«Гамлет и Дон Кихот» - статья. В истории человечества в разные исторические периоды реализуются 2 общественных типа: Гамлеты (глубоко чувствуют несовершенства жизни, воздействуют на других людей) которые при все своем уме – мало способны на действия, это просветили; и Дон Кихоты, для которых не важно каков окружающий мир, они хотят действенно служить своей мечте.

Эпоха Гамлетов прошла, Россия ждет борцов. Образ Насырова. Действие отнесено к периоду до крымской войны.

У матери Тургенева было имение в Орловской губернии, Тургенев ездил туда отдыхать. Рядом жил помещик, который влюблен в девушку, но на время к нему приезжает Катронов (скрывается). Невеста влюбляется в Катранова, бросила дом и уехала с ним. Помещик оставил тургеневу свои дневники, позже выяснилось, что он умер.

Роль первой сцены романа. Шубин и Персенин – два друга, возникает дружеский спор, который касается трех вопросов:

1) Что такое счастье? Понятие разделенной любви. Это эгоистичное чувство, которое замыкает влюбленных в круге собственных переживаний, делает их равнодушными к окружающему миру. Личное счастье – высшее проявление эгоизма. Есть ли такое счастье, которое можно разделить со всеми. Чтоб оно соединяло людей?

2) Потенциалы человеческой личности. Важен ли фактор наследственности, или многое зависит от его устремлений? Елена – пример, в ней много от отца:решимость, энергия; от матери – умение сопереживать, тонко чувствовать. Но она ни на кого не похожа.

3) Влияние природы на человеческую жизнь.

Шубин? Природа – эталон гармонии, напоминает о счастье. О тайнах мироздания, человек подвластен необъяснимым законам мироздания.

Эти три проблемы подготавливают появление Инсарова (Рудин), он не поражает ни интеллектом, ни особой талантливостью, но он достигает много работоспособностью, как и Базаров мог назвать себя ломанным. Стремление служить Родине возвышает его над окружающими. Елена не случайно увлекается им. Рассказ о детстве Елены, ее дневник. В детстве возникает сострадание к живому существу. Серьезным этапом в ее становлении стала ее дружба с крестьянской девушкой – сироткой. Она поняла всю несправедливость к крестьянам. Но сделать она смогла немногое. Она обращает внимание на Персенина, ученого. Ее интересует наука как поиск ответа на возникающие вопросы. Но общения с ним ей мало. Его интересует прошлое, а ее – злободневные вопросы. Персенев – не преобразователь. С появлением Инсарова, внимание Елены приковано к нему.

Инсаров дается в восприятии других лиц? Персенев понимает, что Инсаров №1 по отношению к нему Елены. Нет борьбы, соперничества. Персенев считает. Что он может помочь ей сблизиться с Инсаровым.

Друг Персенева – Шубин относится к Инсарову немного иначе. Образ Шубина необычен. Прием противоречия между кажущимся и реальным. В поместье все считают его ветреным юношей, к его обидам никто всерьез не относится. Он рано остался без родителей, дорогу в жизни пробить невозможно без покровительства. Мать Елены приютила его, это несчастливая женщина, ищет в жизни отдушины, хочет, чтобы ее забавляли. Шубин усвоил положение человека, который должен ее забавлять. Он не может отказаться от покровительства, так как это поможет осуществить его мечту. Он скульптур и талантлив. Анна Васильевна снабжает его деньгами, ругает за нежелание заниматься в Академии. Шубин – человек нового времени, хочет изображать обычного человека, он учится у самой природы, лепит крестьян и крестьянок. Он едет на Украину. Шубин очень чуткий, первый замечает перемену настроения Елены. Шубин по - своему оценил Инсарова, как художник.

Любовь для него не существует, нет тонкого лиризма.

Инсаров из знатного рода, из Болгарии. Там основа их единения – свобода из под турецкого правления. Отсюда 2 скульптурных портрета Шубина:

Бюст Инсарова романтизирован

Сатиры. Инсаров в виде барашка, готового для боя. Ограниченность интеллекта, отсутствие духовной поэтичности. Но Инсаров ближе к народу.

Сцена, которая обратила особое внимание Елены на Инсарова и показала, чем он обратил внимание русских дворян. Сцена в Царицыно – главная в романе. Даже на вечно слезливую Анну Васильевну село произвело радостное впечатление. Они решили спеть русскую народную песню, но до конца никто не знал ни одной песни. Гребцам было смешно. Немка Зоя спасает положение, поет иностранный романс, который приводит в восхищение пьяных немцев. На берегу немцы начинают приставать. Инстранцы в России чувствуют себя как дома. Шубин и Персенев уговаривают их, но Инсаров решается им противостоять. Внимание Елены к Инсарову, Шубин – для нее домашний шутник, а он по настоящему влюблен в нее, но понимает, что ничего не сможет ей дать, ни в материальном, ни в духовном плане. Он оказывается ей другом, усмиряет разъяренного главу семейства, когда Елена тайно венчается с Инсаровым.

Тема любви переплетается с темой общественной борьбы в Болгарии. В судьбе Елены любовь и революция слились воедино. Рассказывая о ее судьбе, автор поднимает и вопрос о счастье. Человек, идя к своему счастью, приносит несчастья другим. Но это наказуемо. Когда Елена и Инсаров в Италии, чтобы тайком переправиться в Болгарии, меняется даже Инсаров. Вместе с любовью в нем пробуждается интерес к искусству, но возникают в романе детали, которые словно предваряют драматическую развязку. Говорится о Венеции: На побережье высаживают деревца, но они гибнут? «чахоточные деревца». В Италии у Инсарова пробуждается болезнь, но он не придает ей значения. Тема тайного предсказания. Дождь, гроза, заставшие Елену во время поисков Инсарова. Встреча с нищенкой. Единственная вещь – батистовый кружевной платочек, который дарит ей Елена, но нищенка богаче ее духовно. Ей дан дар предвидения. Вместе с платочком она уносит слезы Елены. И заходит в эту часовню Инсаров, где и происходят их объяснения и клятвы, клятвы перед Богом. Эта сцена дала задуматься Елене, что есть высшая воля.

Когда они в Италии. Сцена в опере «Травиата Верди». Выдуманный сюжет, но финал необычный. Близкий мотив:его родители против, но героиня смертельно больна. В начале романа неправдопобие смешило Инсарова и Елену, актриса играет плохо. В финале же ее игра искренняя, захватывающая, они словно слышат голос судьбы, в темноте ищут руки друг друга. Болезнь Инсарова серьезная. 2 сцены:гадания Елены и сон. Она не хочет верить в трагический финал судьбы, она видит летящую чайку. Если она полетит к окну – Инсаров выздоровеет, к морю – умрет. Чайка улетела к морю. Она гонит плохие мысли, но задумывается, болезнь Инсарова – наказание. Но за что? Елена не знала, что счастье каждого основано на несчастье другого, она вспомнила лишь покинутую мать, но не вспомнила Берсенева, давая ему ложную надежду, Шубина, которого она обижала, считала недостойным своего внимания.

Сон: Инсаров очень далеко, заточен в маленькой комнатке, Елена едет к нему по заснеженной дороге, рядом с ней девушка Катя. Радостное время в Царицыно, но пруд превращается в океан, она одна среди чужих в лодке, которая тонет, и Инсаров зовет ее. Он на самом деле звал ее.

Инсаров погибает, не дождавшись друзей, но Елена не хочет возвращаться на Родину. На этом сведений о Елене не было. Беспокойный отец выехал в Италию, но ничего не узнал. Болгары вдели женщину в черном, но неизвестно, что это Елена.

Символика сна на народном толковании говорит о другом: коморка – гроб, снег – симв. Савана. Сопровождение умершей Кати уводит в мир потусторонний. Картина предстоящей гибели? Буря опрокидывает лодку. У берегов Италии разразилась буря. После нее нашли на берегу гроб с неизвестной, тогда Елена погибла.

Самый конец романа – размышления Шубина. Он в Италии. Поехал вслед за отцом Елены искать ее следы. В искусстве он преуспел, выставил свою работу, которую чуть не купил один богач. Шубин не мог схватить сущности Елены, ее лицо каждыйь новое. в Елене бурное внутреннее становление. Меняется взгляд, внешний вид. И в Италии по памяти смог сделать ее портрет. Вакханка в русской литературе символ одержимости. Большая одержимость идей.

«Новь»

Новое движение, общественное течение со своими задачами. В эпиграфе: «новь нужно пахать глубоко… плугом, а не поверхностно скользящей сохой». Народ – непаханая целина.

Прототип Нежданова был человеком, хорошо знакомым Тургеневу, с которым он познакомился заграницей – Топоров.

Когда Тургенев приехал в Санкт – Петербург, он заболел. Однажды к нему пришел молодой человек, бесцеремонно расспрашивал о его здоровье. Миссию свою он выполнил усердно. Тургенев изумился, заподозрил агент. Молодой человек напомнил, что они виделись. Он рассказал свою историю? Он внебрачный сын князя, мать умерла, а его отчим отдал его в приемную семью, затем определил в казачки – слуга на побегушках, при дворе. Стал адъютантом. Блестящая перспектива, но наследник скончался. Топорова надо было пристроить, его должность - придворный врач, но он лечил только прислугу. Познакомился с народниками, ушел из придворного мира. Сменил фамилию, скрывался. Тургенева он поразил? Бросил царский дворец ради идеи пожертвовал и не пожалел.

Главный герой – Нежданов. Круг представлений разночинской среды, которая обсуждала современные события, фразы о беде товарищей, аресты, предают друзья.

Роман И. С. Тургенева «Накануне»

Очередной, третий по счету, роман Тургенева «Накануне» создавался в грозную пору 60-х годов. Это было время, когда общество находилось под впечатлением поражения царизма в Крымской войне, показавшем «гнилость и бессилие крепостной России» 1* . После севастопольских событий крестьянские выступления не просто усилились по сравнению с предыдущим десятилетием, но возрастали буквально с каждым годом.

В. И. Ленин 1859—1861 гг. назвал эпохой первой революционной ситуации. Общественная атмосфера необычайно накалилась. Будучи первым помещиком, царь понял, что лучше освободить крепостных крестьян «сверху», чем ждать пока они освободят себя «снизу». Страна стояла накануне крестьянской реформы. Боясь революционного взрыва, Александр II объявляет о подготовке крестьянской реформы. Страна переживает общественный подъем. В процессе острой идеологической борьбы формируется революционно-демократический лагерь, начинается второй этап освободительного движения. В широких слоях русского общества живо обсуждалось положение крестьян, ожидались перемены. Однако разные круги по-разному оценивали и способы этих перемен, и силы, которые могли бы изменить условия жизни тружеников деревни. К этим годам относится перегруппировка сил в нашем освободительном движении. Дворянская революционность исчерпала себя. Инициативу захватили разночинцы, сосредоточившиеся в передовом органе эпохи, журнале «Современник». Во главе революционеров-демократов стояли Чернышевский, Добролюбов и Некрасов. Именно они до конца защищали интересы народа. И если либералы предлагали взять с крестьян выкуп за землю, то последовательные демократы требовали освобождения крестьян не только с землей, но и без выкупа. Совершенно естественно, что русская литература, всегда шедшая в ногу с жизнью, не могла остаться в стороне от тех процессов, которые происходили в области общественной жизни. Наряду с усилением сатиры заметно увеличился интерес к проблеме положительного героя. Именно в 60-е годы с лишних людей был снят ореол обаяния. Они выродились в либералов-фразеров или лежебок Обломовых и не могли удовлетворить запросы взыскательного передового читателя. Требовалось отражение в литературе нового героя, который бы не столько разглагольствовал, сколько действовал, обладал бы энергией, активностью, целеустремленностью, так что за ним можно было бы повести читателя. Такого героя искали русские писатели. Одним из первых к нему обратился И. С. Тургенев.

В композиции первых трех романов Тургенева наблюдаются общие характерные особенности. Сюжетное развитие обычно определяется исканиями пытливой женской натуры, противопоставленной окружающей среде с пошлыми или, во всяком случае— примитивными интересами. Так порывы Натальи, ее тяга к полноценной, осмысленной жизни контрастны и претензиям ее матери на роль руководительницы салона, и карьеристским стремлениям Пандалевского, и цинизму вечно недовольного и брюзжащего Пигасоза. В «Дворянском гнезде» задумывается над смыслом жизни тонко чувствующая Лиза Калитина и находит его в религиозном отречении. И каким далеким от нее оказывается ее жених, поверхностный и пошлый Паншин, прикрывающий свой эгоизм дилетантским интересом к искусству. В романе «Накануне» все помыслы гуманной, стремящейся делать добро Елены связаны с ожиданием полезной, общественной деятельности. И какими мелкими и ничтожными кажутся по сравнению с ней и пустой либерал-отец, и недалекая мать, и эстетствующий художник Шубин. Духовно ближе к ней кандидат московского университета Берсенев, но и он ниже ее по своим жизненным целям и стремлениям.

Эта сюжетная ситуация морального одиночества героини нарушается в связи с приездом героя романа. Он выгодно отличается от привычного окружения девушки, превосходит его своими моральными или интеллектуальными достоинствами, в ряде случаев и порядочностью, а главное — общественной активностью.

Рудин превосходит посетителей салона Ласунской и своей проповедью осмысленной жизни, и своими ораторскими способностями. А Инсаров отличается не только от Шубина или Берсенева, но и от Рудина и Лаврецкого своей приверженностью патриотическому делу, отсутствием сомнений и колебаний, единством слова и дела, личного и общественного.

И совершенно естественно, что томящаяся в обстановке морального одиночества девушка предпочитает нового знакомого своему прежнему окружению. Между ними начинается сближение, нарушенное, однако, в первом романе непоследовательностью, нравственной слабостью самого Рудина, а во втором — неожиданным приездом жены Лаврецкого. И только в романе «Накануне» героиня и герой до конца своих дней остаются верны друг другу.

Романы Тургенева объединены и другим характером связей. Творческой манере писателя свойственна такая особенность: каждый очередной роман посвящен ответу на вопрос, поставленный в конце предыдущего романа.

«Дворянское гнездо» заканчивается крушением и личного счастья и общественных начинаний Лаврецкого, который остро чувствует свое одиночество, неустроенность, неспособность включиться в жизнь для ее переделки. Помещичье общество не может дать героя, деятеля, борца — вот к какому выводу приходит писатель в своем втором романе «Дворянское гнездо». А раз так, то какая же среда может выдвинуть его? На этот-то вопрос Тургенев отвечает своим третьим романом «Накануне».

Проблема положительного героя встала во весь рост перед русскими художниками слова именно в 60-е годы в связи с ростом крестьянских выступлений, антиправительственных настроений, общественной активности. И если авторы-либералы создавали произведения о добродетельных чиновниках, отказывающихся от взяток и от имени правительства пресекающих злоупотребления, то писатели-реалисты искали решения сложной проблемы в самой жизни. Некрасов создает образ борца-труженика, демократа в поэме «Белинский» (1855). Но поэму запретила цензура, и она была напечатана лишь в нелегальном издании — альманахе Герцена «Полярная звезда». Дальнейшие усилия в этой области Некрасова, а также Чернышевского, нарисовавшего лучший образ положительного героя на втором этапе освободительного движения, были впереди.

Вклад Тургенева в решение этой задачи исключительно велик. Замечательный образ русского крестьянина, то делового и хозяйственного, то задушевно-поэтичного, но всегда умного и даровитого создается в «Записках охотника». В первых романах писатель ищет своего героя в интеллигентной дворянской среде. По гениальному замечанию Добролюбова, автору «Рудина» и «Дворянского гнезда» угрожала опасность ограничиться изображением лиц с рефлексией. Но Тургеневу было свойственно острое чувство современности, он стремился преодолеть порочный круг образов лишних людей, его неутомимо влекло к созданию активных, энергичных характеров, людей, которые умеют действовать в жизни, а не существовать, как это было свойственно лишним людям. Такой характер и воспроизведен в романе «Накануне».

Для достижения этой творческой цели писателю пришлось изменить направление художественных усилий. Он ищет и находит своего героя не в дворянской, а в разночинно-демократической среде. Кроме того, автор переменил время действия. События развертываются не в 40-е, как это было раньше, а в 50-е годы. Точная датировка сюжета и указание места действия относится к числу постоянных особенностей произведений Тургенева и придает его романам историческую и бытовую конкретность, художественную убедительность.

«В тени высокой липы, на берегу Москвы-реки, недалеко от Кунцова, в один из самых жарких летних дней 1853 года лежали на траве два молодых человека». Так начинается роман. Начала тургеневских романов весьма характерны. Главные действующие лица вводятся в действие не сразу. Перед этим, как правило, приводится яркое описание других персонажей и обстановки, в которой они действуют. Нередко появление центральных лиц предваряется разговорами о них второстепенных персонажей. Так было в «Дворянском гнезде», так же стало и в «Накануне».

Как и обычно, Тургенев выступает мастером пейзажа. Своеобразие романа в этом смысле заключается в том, что в нем описывается преимущественно подмосковная природа. Но как всегда, пейзаж оказывается не только фоном действия. Он помогает раскрыть характер персонажей, будит их мысль. Один из двух молодых людей, лежащих на траве недалеко от Кунцова, историк Берсенев. Именно он начинает разговор с художником Шубиным о том, что природа возбуждает в нас беспокойство, неудовлетворенность, грусть. Шубин в природе предпочитает любовь, свое счастье, а Берсенев говорит о значении таких понятий, как родина, свобода, справедливость 2* . Так в непринужденной и для действующих лиц, и для читателя беседе сталкиваются два мнения о смысле жизни. Писатель как бы ставит вопрос о том, личные или общественные вопросы должны интересовать человека? Ответ и раскрывается по мере развития действия романа, причем он в большей степени дается на других образах — Елены Стаховой и Дмитрия Инсарова, о которых в предварительном порядке упоминается уже в первой главе.

Композиционным своеобразием романа «Накануне» является центральное положение женского образа. В романе «Рудин» над всеми преобладал образ Рудина, во втором романе характеры Лаврецкого и Лизы занимали равное положение в сюжете, а в третьем романе действие развертывается, стремления персонажей сосредоточены вокруг Елены Стаховой.

Елена занимает ведущее и в то же время свое определенное место в галерее тургеневских девушек. Наталье Ласунской были свойственны порывы к осмысленной жизни, деятельности, самопожертвованию. Но не поддержанная Рудиным, она заглохла в своем начинании. Лиза Калитина отличается от Натальи направлением своих исканий, интересов, которые она находит во внутреннем мире, религии. Ей также свойственно большее, чем у Натальи, упорство в достижении цели. Образ Елены имеет синтетический характер. В нем сочетаются прогрессивные стремления Натальи и волевая целеустремленность Лизы, но они не просто объединяются, а даются в новом качестве в связи с потребностями русской общественной жизни 50-х годов XIX в.

Образ Елены необычайно тщательно зарисовывается автором. Героиня романа впервые появляется в четвертой главе, но уже в первой главе о ней создается первоначальное представление в разговоре молодых приятелей.

« — А Елены Николаевны бюст, — спросил Берсенев, — подвигается?

— Нет, брат, не подвигается. От этого лица можно в отчаяние прийти. Посмотришь, линии чистые, строгие, прямые; кажется, не трудно схватить сходство. Не тут-то было... Не дается, как клад в руки. Заметил ты, как она слушает? Ни одна черта не тронется, только выражение взгляда беспрестанно меняется, а от него меняется вся фигура».

Скульптору, хорошему физиономисту автор предоставляет возможность высказаться о внешности Елены. Перед нами — исключительно выразительный портрет необычайного для Тургенева типа. Вместо обстоятельного описания черт лица (как это сделано относительно самого Шубина, а также Берсенева) дается общее представление. Тем не менее эта общность не затрудняет, а способствует передаче внутреннего мира. Психологический, скорее характерный для творческой манеры Л. Толстого, портрет Елены намекает на богатство ее душевной жизни. Такое описание внешности девушки повторяется и в следующей главе.

Во второй главе в действие вводится новый образ — Зои. Его подлинное композиционное назначение — оттенить характер Елены — выясняется после. Здесь же образ включен для того, чтобы связать отдельные сцены романа. Зоя пришла звать Берсенева и Шубина обедать. Однако до сцены обеда приводятся данные о родителях Елены.

Создавая типические характеры, Тургенев почти всегда стремится объяснить их появление. Отсюда — довольно частые в его романах генеалогические отступления, в которых приводятся сведения о предках героев. В «Дворянском гнезде» этот экскурс в прошлое ведется до четвертого колена. В «Накануне» автор ограничивается родителями Елены. На образ Николая Артемьевича Стахова исследователи обычно не обращают внимания. Между тем в нем дан резкий очерк либерала, человека пустого и напыщенного, В романе вскрывается поверхностный характер стаховского либерализма. «Фрондерство Николая Артемьевича состояло в том, что он услышит, например, слово «нервы» и скажет: «А что такое нервы?» — или кто-нибудь упомянет при нем об успехах астрономии, а он скажет: «А вы верите в астрономию?». Когда же он хотел окончательно сразить противника, он говорил: «Все это одни фразы». Должно сознаться, что многим лицам такого рода возражения казались (и до сих пор кажутся) неопровержимыми».

Ведя повествование в иронической манере, Тургенев отмечает, что такие люди, как Стахов, несостоятельны и в общественном и в личном смысле. Стахов женится по расчету, он имеет любовницу, а в ее отсутствие ездит к продажным женщинам, стремясь увлечь туда и своего родственника. В обществе он любит шиковать, пустить пыль в глаза, а в домашней обстановке брюзжит, придирается и стремится под видом курса лечения как можно скорее удрать к своей возлюбленной.

В романе осмеяна пустота, духовное убожество русского либерализма, его эгоистические поползновения, показано, что такой либеральчик берется поучать, не имея на это ни интеллектуального, ни морального права. Тургеневские образы либералов Леночкина, Паншина, Стахова предшествуют щедринским и являются ценным вкладом в русскую литературу.

Претензия на либерализм со стороны легкомысленного отца, поверхностная грусть безличной матери, — влияние всего этого на формирование характера дочери выясняется в романе довольно скоро: Елена рано приучилась к самостоятельности.

В первых главах образ Елены возникает как мимолетный силуэт. В разговорах с Шубиным и Берсеневым во время и после обеда (IV глава) он уточняется. Художнику Шубину приданы черты некоторого внешнего блеска и внутреннего непостоянства, легкомыслия. Но Елене не нравятся его злословие, его капризы. Она предпочитает ему внешне неуклюжего, неловкого, но умного, начитанного, скромного в своих поступках Берсенева. Так образы Шубина и Берсенева помогают раскрыть некоторые черты характера Елены, выявить глубину ее натуры, серьезность ее помыслов. Этими предварительными мазками мы уже подготовлены к развернутому портрету-характеристике Елены, которая дается в шестой главе.

Именно в ней рассказывается о прошлом Елены, об условиях формирования ее личности. Именно здесь читатель начинает понимать причину раннего умственного и нравственного созревания пытливой натуры, возвысившейся над окружавшей ее пошлой средой. Если в этой среде люди морально неполноценны, то девочке импонирует нравственная мощь, да и сама она силой характера превосходит отца и мать. В окружающей ее среде во многом видна ограниченность, духовная нищета, даже глупость, а Елена имеет умственные запросы, она любит наблюдать и размышлять. Если вокруг нее многое фальшиво, то Елена ложь не прощала «во веки веков». Чувство справедливости, отрицание произвола, стремление к независимости было характерно для этой восторженной республиканки, как называл ее отец. Так прием антитезы искусно используется автором и дает возможность показать превосходство Елены над людьми, с которыми она связана по рождению и воспитанию.

Особенно характерны были для нее жажда деятельного добра, активная любовь ко всему живому. Примеры, приводимые писателем, могут показаться смешными. Так, она покровительствовала осужденным на смерть котятам, выпавшим из гнезда воробьям, освобождала муху от паука. Но речь идет о девочке-ребенке, которая к тому же не может найти других объектов для своего сострадания, а когда она познакомилась с нищей девочкой Катей, то, естественно, на нее переключила и свою способность сострадания, и желание делать добро, и любовь. Эпизодический образ маленькой нищенки помогает писателю показать возможности, скрытые в душе девочки Елены. Но вот Катя умерла, подруг у Елены не было, и она осталась опять одна со своими раздумьями и порывами.

Писатель стремится приблизить к читателю образ Елены, раскрыть его не только со стороны обстоятельств внешней жизни, но также изнутри, наложить на него лирические краски: «А годы шли да шли, быстро и не слышно, как подснежные воды, протекала молодость Елены, в бездействии внешнем, во внутренней борьбе и тревоге».

Вот это-то настроение Елены, томящейся в ожидании деятельности, Добролюбов сопоставляет с состоянием русского общества 60-х годов: «Эта несмелость, эта практическая пассивность героини, при богатстве внутренних сил и при томительной жажде деятельности — невольно поражает нас и в самом лице Елены заставляет видеть что-то недоделанное. Но в этой недоделанности личности, в недостатке практической роли — мы и видим живую связь героини г. Тургенева со всем образованным обществом... В образе Елены объясняется причина этой тоски, необходимо поражающей всякого порядочного русского человека, как бы ни хороши были его собственные обстоятельства. Елена жаждет деятельного добра, она ищет возможности устроить счастье вокруг себя, потому что она не понимает возможности не только счастья, но даже и спокойствия собственного, если ее окружает горе, несчастья, бедность и унижение ее ближних» 3* .

Елена понимает, что смысл жизни заключается в том, чтобы делать добро: быть доброй — этого мало; делать добро... да... это главное в жизни. Но как делать добро? Она готова отдать свою любовь тому, кто научит ее жить, наполнит ее существование смыслом, укажет ей пути деятельности. И автор располагает вокруг нее ряд образов молодых людей — Инсарова, Берсенева, Шубина.

Скульптор Шубин кажется даровитым, остроумным, веселым, деятельным. Но свой талант он растрачивает на созданные под влиянием настроения безделушки, а на серьезный, повседневный труд молодой человек оказывается неспособным. Остроумие же и энергия расходуются на насмешки и любовные увлечения. Шубин двойствен, противоречив: даровитость у него сочетается с ленью, он начинает многое, но не доводит до конца. Образ Шубина нужен писателю не только для того, чтобы вынести приговор над дилетантизмом эстетствующего художника. Шубину нередко поручается роль комментатора событий то с его, шубинской, то даже с авторской точки зрения. Когда мы читаем, что «ирой Инсаров сейчас сюда пожалует!» или что Инсаров провалился в глазах Елены, мы здесь видим выражение шубинской неприязни к Инсарову. Но вот, в конце романа, Шубин произносит: «Нет еще у нас никого, нет людей, куда ни посмотри. Все — либо мелюзга, грызуны, гамлетики, самоеды, либо темнота и глушь подземная, либо толкачи, из пустого в порожнее переливатели, да палки барабанные!» — то в этих словах мы находим мысли не только Шубина, но и самого автора, дающего оценку дворянскому обществу 50-х годов XIX в. Впрочем, под понятие мелюзги подходит и сам Шубин. Умная Елена скоро поняла мелкость этого характера. Будучи моложе его возрастом, она была старше его по искренности переживаний, серьезности стремлений и относилась к нему, как к ребенку. Шубин со своим непостоянством не был тем человеком, который помог бы девушке найти место в жизни.

К числу композиционных приемов Тургенева относятся контрастные сопоставления. Такие сравнения помогают автору не просто показать жизненное многообразие, но и выделить идею произведения. Пары-антитезы воспроизводятся во всех романах: циник-спорщик Пигасов и вкрадчивый дамский угодник Пандалевский в «Рудине», обладающий светскими талантами, внешне грубый Паншин и душевно-чуткий, талантливый неудачник-музыкант Лемм в «Дворянском гнезде». В «Накануне» такой контрастной парой были Берсенев и Шубин. Они отличаются один от другого и профессией, и характером, и жизненными взглядами, и принципами. Индивидуализация этих образов проведена необычайно последовательно и сказывается как в социальном объяснении типов и явлений, так и в их психологическом выражении.

Специальность Шубина как художника определяет и бойкость его характера, и эпикурейство, и проповедь личного счастья. В противоположность ему Берсенев — человек науки. Профессия ученого дает ему возможность быть не просто начитанным человеком, но и логически рассуждающим мыслителем. Однако если Шубин предается легкомысленным удовольствиям, то Берсенев не только чуждается их, а старается обосновать свое пуританство. Он далек от тяги и к удовольствиям такого типа и к человеческому счастью вообще. А как у интеллектуальной натуры, у него есть пространное объяснение такой боязни личного счастья, вылившееся в философию долга. Причем молодой историк необычайно последователен в этих своих принципах. Он понимает, что Елена предпочитает его Шубину, но сам он преклоняется перед характером Инсарова и стремится познакомить девушку со своим замечательным приятелем. Он добр, но вся его доброта идет от принципа долга. Философия долга, которая последовательно проводится в жизнь Берсеневым, заставляет его знакомить любимую девушку с потенциальным соперником, ухаживать за ним во время его тяжелой болезни, отказаться от своего личного счастья.

Не малую роль при этом играет и сомнение в своих силах. Берсенев скромен, но его скромность нередко переходит в отказ от собственного «я», в безынициативность. Он не может быть на первом плане, считает для себя нормальным второе место, ощущает себя человеком номер два.

Тургеневу импонировала приверженность Берсенева к науке, его высокая порядочность как человека и молодого ученого. Но объективно в этом образе воспроизведен профессорский либерализм с его уходом от жизни в культуру. И если Шубин — поклонник чистого искусства, то Берсенев олицетворяет чистую науку.

Елену притягивает к Берсеневу его несомненная эрудиция, порядочность, серьезность. Она видит его превосходство над легкомысленным Шубиным. Но если Берсенев выше Шубина, то он намного ниже Инсарова. И непостоянству Шубина и нерешительности Берсенева противостоит целеустремленность Инсарова.

Образы Шубина и Берсенева представляют собой яркие человеческие характеры. Но в то же время в них олицетворены разные эпохи культурной жизни России и увлечений русского общества. Сначала наше общество испытывало интерес к искусству. Успех поэзии и живописи является свидетельством этого. На следующем этапе, в 40-е годы, происходит увлечение наукой. Лекции Грановского, имеющие, по словам Чаадаева, историческое значение, стали фактором русской общественной жизни. И как русское общество сначала было покорено художественностью, потом наукой, а затем социальными проблемами, так и Елена после скульптора Шубина интересуется ученым Берсеневым и, наконец, отдает свое сердце деятелю национально-освободительной борьбы Инсарову.

Свои традиционные контрастные сравнения Тургенев проводит по нескольким линиям. Группируя второстепенные персонажи по принципу антитезы, он затем им вместе взятым противопоставляет новое, но более значительное в идейно-художественном смысле лицо — Инсарова.

Шубин и Берсенев вскормлены той же помещичьей средой, что и Рудин или Лаврецкий. Но если Рудин и Лаврецкий противостоят лицам своего же дворянского круга, то в борьбе за Елену — и то без особых усилий со своей стороны, лишь силой своих жизненных целей — побеждает разночинец Инсаров.

Инсаров еще больше отличается от Шубина и Берсенева, чем они друг от друга. Шубин является в романе воплощением чувства, Берсенев — ума. А в Инсарове органически сливаются интеллектуальное и эмоциональное начала. В Шубине олицетворяется органическое стремление к личному счастью, в Берсеневе — чувство долга. Важная в романе тема счастья по новому решена в образе Инсарова, у которого личное и общественное сливаются воедино.

И на самом деле. Родители Инсарова убиты турецким агой, его родина — Болгария находится под чужеземным игом. Личные его стремления сводятся к тому, чтобы отомстить насильнику — аге. Но их осуществление совпадает с решением общественной, патриотической задачи — освобождения родины от иноземцев. И дело заключается не просто в том, что мысль о возмездии убийце родителей превосходит намерение жить в свое удовольствие или что конкретная патриотическая идея выше отвлеченной идеи долга. Сущность личности Инсарова определяется тем гармоническим слиянием своего и народного, которого и в помине нет у Берсенева и Шубина.

Образ Инсарова создается необычайно тщательно в обычной для Тургенева манере постепенного накопления деталей, перехода от портрета к внутреннему миру и проведения действующего лица через жизненные испытания. Как всегда, писатель ставит героя в такую сюжетную ситуацию, которая позволяет выявить несоответствие или соответствие его слов и дел.

Прием предварения, сообщения первоначальных сведений о лице до появления его самого применяется и при зарисовке образа Инсарова. В разговоре Берсенева и Шубина, носящем характер экспозиции (I глава), впервые упоминается Инсаров, известный Берсеневу, которого переспрашивает Шубин:

« — Необыкновенный он индивидуум, что ли?

— Умный? Даровитый?

— Умный... Да. Даровитый? Не знаю, не думаю.

— Нет? Что же в нем замечательного?

— Вот увидишь».

С точки зрения Шубина, человеческие достоинства определяются умом или дарованием. Даровитым он считает себя, умным — Берсенева. Однако в словах Берсенева «Вот увидишь» намечается новое решение вопроса о критерии ценности человека, содержится намек на важность общественных достоинств.

С самим Инсаровым читатель впервые знакомится во время посещения его Берсеневым. В этой сцене писатель находит новую краску для своего героя — создает его портрет. Совершенно естественно, что Инсарову придан облик болгарина. Но главное в его внешности — не национальные, а индивидуальные черты, передающие его характер. Худощавость, впалая грудь, т. е. его физическая слабость, призваны оттенить глубокую внутреннюю мощь и силу воли.

Несмотря на бедность (которая подчеркивается стареньким, но опрятным сюртуком), он соглашается переехать на дачу Берсенева только на условиях оплаты. А при переезде в Кунцево он долго возится с письменным столом, который никак не мог поместиться в назначенный для него простенок. Однако Инсаров со свойственной ему молчаливой настойчивостью добивается своего.

Портрет, отдельные поступки Инсарова дополняются авторской характеристикой. В ней содержится первое указание на деятельность Инсарова, который учится в университете, переводит болгарские песни и летописи, собирает материал о восточном вопросе, составляет русскую грамматику для болгар, болгарскую для русских.

Как уже отмечалось ранее, творческий метод Тургенева не исключает, а предполагает изображение действующих лиц в двух планах — автор характеризует их прошлое и настоящее. Но если о детских и отроческих годах Елены повествование ведется от имени автора, то прошлое Инсарова возникает в передаче одного из персонажей романа. Тем самым этот эпизод выполняет двойную функцию: Берсенев рассказывает Елене, автор — читателю. Именно в этом рассказе приводятся сведения о судьбе родителей Инсарова и о посещении им родной Болгарии. Прибавляется новая важная портретная деталь: рубец на шее, по предположениям Берсенева, след раны, являющейся следствием какой-то схватки с турками.

Умный Берсенев стремится передать и свои наблюдения над личностью Инсарова: «Это железный человек. И в то же время, вы увидите, в нем есть что-то детское, искреннее, при всей его сосредоточенности и даже скрытности».

Композиционное значение этого рассказа велико: в нем завязывается основная сюжетная линия, объединяющая Елену и Инсарова. Вообще надо отметить, что в завязках большинства романов Тургенева содержится не мало общего. Действие начинается включением в сюжет главного персонажа. В романе «Рудин» основные события развертываются после приезда в усадьбу Ласунской Дмитрия Рудина, в «Дворянском гнезде» — после возвращения в родные места Лаврецкого, в «Накануне» — в связи с появлением Инсарова.

Разумеется, подобный рассказ об Инсарове произвел громадное впечатление на Елену. Ее увлекла величественная и действенная идея освобождения родины, которая владела Инсаровым. Но Тургенев как бы идет по линии наибольшего сопротивления. Он показывает, что личность Инсарова сначала произвела меньшее впечатление на Елену, чем идея, которой он посвятил свою жизнь. Но постепенно она убеждается в его превосходстве над окружающими людьми.

После того как Тургенев поселяет Инсарова в Кунцеве, он видоизменяет метод его характеристики. Портрет, авторские рассказы, обращение к прошлому сменяются показом Инсарова в действии. При этом громадное значение имеют два введенных в сюжет эпизода.

Один из них — трехдневный отъезд Инсарова из Кунцева с приехавшими к нему двумя запыленными голодными болгарами. Потом оказывается, что Инсаров ездил мирить поссорившихся земляков. Эта сцена выявляет непререкаемый авторитет Инсарова среди его единомышленников. А кажущаяся вначале таинственность его отлучки подчеркивает значительность положения Инсарова среди болгар, живущих в России.

Если эпизод с внезапным отъездом выявляет внутреннюю силу Инсарова, то столкновение с пьяной компанией в Царицыно призвано оттенить его внешнюю физическую силу. Сцена строится на контрасте: худощавый, среднего роста Инсаров сбрасывает в воду грубого, навязчивого великана-немца.

Важным оказывается и такое сюжетное положение, когда Инсаров сталкивается с нахалом в довольно-таки внушительном мужском окружении: здесь и Берсенев, и Шубин, и отставной корнет Увар Иванович. Но Увар Иванович проявил способности к подражанию крику перепела, а Шубин пытался только обратиться с пространной речью к нахалу. Короче говоря, сложилась такая ситуация, когда нужно было действовать, а не говорить, и на это оказался способен не порывистый оратор Шубин, не растерявшийся Берсенев, а Инсаров — до этого скромный и незаметный, а в ответственный момент проявивший исключительную выдержку, решительность, умение постоять и за других и за себя.

Внимание Елены к Инсарову усиливалось. Заинтересованность в невиданном в ее среде характере сменилась симпатией, переросшей в увлечение, любовь. Совершенно естественно в построении романа то, что именно после эпизода в Царицыно в специальной главе (шестнадцатой) приводится дневник героини. Этот дневник раскрывает перед нами душу Елены, ее томление и искания, историю ее любви к Инсарову. Тургенев показал себя знатоком человеческого, а в особенности девичьего сердца, мастером психологического анализа. И если Л. Толстой воспроизводит сцепления понятий и чувств, которые изменяются, движутся, нарастают перед нашими глазами, то творческая манера Тургенева представляется совершенно иной. Изображение внутреннего мира, процесса мыслей и душевных переживаний персонажей есть и у автора «Накануне», но этот процесс не является непрерывным, как бы разделен на отдельные этапы, внутри которого чувства и мысли кажутся застывшими. И вот эти-то неподвижные представления и настроения и анализируются писателем. При этом перед читателем предстают результаты проявлений внутренней жизни, но не психологический процесс как таковой.

Усиление психологического накала сопровождает нарастание общего сюжетного напряжения, вызванного появлением Инсарова и сближением между ним и Еленой. Любовной интриге придается у Тургенева новый смысл: она помогает выявить общественную ценность героя. В объяснении с Натальей Рудин обнаруживает непоследовательность и колебания. Увлекши Наталью, он в решительный момент обнаруживает слабость. Неспособность героя в любви оттеняет его социальную неполноценность.

В романе «Накануне» внешне сюжетная ситуация как бы повторяется: герой после того, как наметилось единство взглядов и чувств, бежит от героини, но смысл всего этого в данном случае иной. Инсаров не хочет, по его собственным словам, переданным Берсеневым Елене, изменять своему делу и своему долгу. Тем самым подчеркивается приверженность Инсарова своей общественной идее, верность патриотическому делу.

Драматическое напряжение романа возрастает. В то время, когда и Елена и Инсаров почувствовали себя влюбленными друг в друга, молодой болгарин не только намеревается уехать, но даже не приходит проститься с напряженно ожидавшей его девушкой (как выясняется после, Инсаров и не давал обещания прийти, на что Елена не обратила внимания). Тургенев не случайно осложняет взаимоотношения героев. Он ставит свою героиню в такое положение, которое призвано выявить ее активность.

Развитие действия приближается к своему кульминационному пункту — объяснению Елены и Инсарова. Причем усилия героев перед этим разговором противоположны: Елена стремится к объяснению, а Инсаров, наоборот, избегает его. Противоречие разрешается тем, что Елена проявляет исключительную решительность, энергично добивается свидания, направляется к квартире Берсенева, где жил Инсаров, и встречает Инсарова в лесу, у часовни, куда героиня укрылась от дождя.

Как известно, Тургенев является одним из величайших пейзажистов в истории всей мировой литературы. Картины русской природы нередко, у него настолько значительны, что становятся самодовлеющими («Лес и степь»). Но чаще всего пейзаж является не просто фоном для развития действия, но одним из средств характеристики. Описания природы в рассказах, повестях и романах Тургенева тесно связаны с сюжетом. Показательно, что в кульминациях его романов необычайно значительна роль пейзажа. Заброшенный Авдюхин пруд, у которого происходит последняя встреча Рудина и Натальи, оттеняет необычность и драматический характер свидания, приведшего к разрыву. Значительный лирический разговор Лаврецкого и Лизы происходит в уютном саду Калитиных. Решительное объяснение Елены и Инсарова, ее неожиданная встреча с ним состоялась в лесу, после грозы. В связи с этим пейзажем возникают соответствующие психологические ассоциации. Черные тучи, закрывшие солнце, ветер, порывисто шумящий в деревьях,— все это оттеняет настроение Елены, не знающей, что с ней будет дальше, находящейся в состоянии смятения и отчаяния. Гроза и буря происходили не только в природе, но и в душе Елены. Подобно внезапно налетевшему вихрю, переживания захватили Елену. Но вот почти кончился дождь, заиграло солнце, и в это время неожиданно для Елены появился шедший по лесной дороге мимо часовни Инсаров.

В сцене решительного объяснения героев автор до конца раскрывает их характеры, показывает их целенаправленность, отсутствие сомнений и колебаний, единство слова и дела. Любовь Елены решительна и беспредельна. Ее не останавливает бедность Инсарова, она готова на разрыв с родными, на отъезд из России. Родина Дмитрия станет и ее отечеством. А Инсаров оказался не сухим ригористом, не безжизненным аскетом, а отзывчивым, глубоко чувствующим все многообразие жизни человеком. Любя Елену, он с радостью убеждается в том, что нашел не просто любящую жену, но друга и единомышленницу.

Обычно центральные герои в романах Тургенева расходятся между собой. Так Рудин не обнаруживает той же решимости, что и Наталья. Он колеблется, готов ориентироваться на заведомо отрицательное мнение ее матери и тем самым падает в ее глазах, вызывает у нее разочарование, уезжает из усадьбы Ласунских. Так они больше и не встретились в жизни.

Внешне по-иному складываются отношения Лаврецкого и Лизы Калитиной, но и они кончаются разрывом. Лаврецкий после нравственного потрясения, вызванного изменой жены, бросает ее, приезжает из-за границы в родные места, понемногу успокаивается, находит сочувствие в Лизе. Герои романа «Дворянское гнездо» полюбили друг друга. После известия о смерти жены Лаврецкий готов сделать Лизе предложение. Но газетная заметка о кончине его жены оказалась ложной. Варвара Павловна приезжает к Лаврецкому, и религиозная Лиза, чувствуя себя наказанной за любовь, уходит в монастырь.

С любимой женщиной не могут соединиться у Тургенева не только лишние люди Рудин или Лаврецкий. И демократ Базаров («Отцы и дети») оказывается далеким от личного счастья. У главных действующих лиц в первых тургеневских романах — мужчин и женщин — начинается сближение, но они так и не соединяются друг с другом, хотя их встречи и являются самыми яркими страницами в их жизни.

«Накануне» в этом смысле представляет собой исключение. Инсаров и Елена решают рука об руку идти до конца своей жизни. Однако счастье не дается им сразу. Писатель осложняет сюжет различными препятствиями, которые приходится преодолевать влюбленным. Таково предполагаемое несогласие родных Елены на этот брак.

И если Рудина это испугало и заставило отступить, то герои романа «Накануне» решили не обращать на это внимания и пожениться тайком.

Другое препятствие — болезнь Инсарова. Но она показывает готовность на все, целеустремленность, решительность и верность Елены, которая любит неизлечимо больного Инсарова. Как и другие события романа, например, поездка в Царицыно, эта болезнь мотивирована автором. Инсаров простудился во время хлопот о паспорте для Елены. Психология заболевшего Инсарова также умело передается в романе. В бредовом состоянии ему видится отставной прокурор, к которому он ездил советоваться о паспорте и который говорил: «А паспорт... дело рук человеческих; вы, например, едете: кто вас знает, Марья ли вы Бредихина, или же Каролина Фогельмейер?» А вот как все это представляется находящемуся в состоянии недуга Инсарову: «Что это? старый прокурор перед ним, в халате из тармаламы, подпоясанный фуляром, как он видел его накануне... «Каролина Фогельмейер», — бормочет беззубый рот. Инсаров глядит, а старик ширится, пухнет, растет, уж он не человек — он дерево... Инсарову надо лезть по крутым сучьям. Он цепляется, падает грудью на острый камень, а Каролина Фогельмейер сидит на корточках, в виде торговки, и лепечет: «пирожки, пирожки, пирожки»,— а там течет кровь, и сабли блестят нестерпимо... Елена!., и все исчезло в багровом хаосе».

Тургенев показывает, что даже в бредовом состоянии психология человека зависит от реальных жизненных впечатлений, питается ими. Только в больном мозгу эти восприятия своеобразно, бессистемно, хаотично преломляются. Необычайно удачна и такая художественная деталь. Перед болезнью Инсарова Елена заходила к нему, и оставленный ею тонкий запах резеды напоминал о ее посещении. Но вот Елена приходит к нему еще раз и узнает от Берсенева, что Инсаров болен. После ухода Елены Инсаров пробуждается от забытья и между ним и Берсеневым происходит такой разговор:

Берсенев подошел к нему.

— Я здесь, Дмитрий Никанорович. Что вам? Как вы себя чувствуете?

— Один? — спросил больной.

— Кто она? — проговорил почти с испугом Берсенев.

Инсаров помолчал.

— Резеда, — шепнул он, и глаза его опять закрылись».

Творчество Тургенева было шагом вперед в развитии русского реализма. В романе «Накануне» был по сути дела впервые в литературе воспроизведен образ демократа-плебея. Причем автор-дворянин сумел показать его превосходство над лучшими людьми из той же дворянской среды.

Но реализму Тургенева было не под силу показать своего разночинного героя в действии. Это обстоятельство объясняется незнанием писателем всех сторон жизни демократа Инсарова. Тургеневу не приходилось наблюдать подобных людей в процессе деятельности. Именно поэтому Инсаров умирает, не доехав до своей многострадальной родины — Болгарии.

Кроме того, следует иметь в виду, что болезненность и преждевременная смерть Инсарова не просто факт его личной биографии. Состояние тургеневского героя, прошедшего тяжелую жизненную школу, было типично для демократических деятелей той эпохи. Вспомним смерть Белинского или Добролюбова от туберкулеза. Тяжкими условиями жизни подрывается здоровье и героя некрасовской поэмы «Кому на Руси жить хорошо?» Гриши Добросклонова, которому

Судьба готовила
Путь славный, имя громкое
Народного заступника,
Чахотку и Сибирь.

От чахотки умирает и Инсаров.

Его болезнь и смерть мотивированы и впечатляюще описаны Тургеневым.

Отделенные несколькими месяцами от предшествующих событий, картины последних дней тургеневского героя представляют собой как бы самостоятельный рассказ, новеллу, конечно, в то же время тесно связанную с содержанием всего романа и являющуюся развязкой всего действия.

Обычно писатель начинает повествование, характеристику действующих лиц с описания внешности. Так он поступает и в конце романа. За время, прошедшее с зимы, когда Инсаров и Елена отъезжали из Москвы, до апреля, когда они находились в Венеции в ожидании отъезда в Болгарию, иным стал их внешний облик. Но если у Елены изменились не столько черты лица, сколько их выражение («оно было обдуманнее и строже, и глаза глядели смелее»), то у Инсарова, напротив, выражение лица осталось то же, но черты его резко изменились. Он выглядел совсем больным человеком, похудел, постарел, сгорбился, почти беспрестанно кашлял, и впалые глаза его блестели странным блеском.

Меняется в романе и характер драматизма. Если раньше он определялся борьбой героев с жизненными препятствиями, то теперь, в последних трех главах — бессилием человека перед неумолимой смертью, противоречием между идейными стремлениями действующего лица и его физическими возможностями, между высотой и благородством жизненной цели и ее неосуществимостью, вызванной предсмертным состоянием героя. Так драматизм перерастает в трагизм, потому что трагическое и выражается в страданиях или гибели человека. Причем «случай или необходимость — причина страдания и погибели человека, — все равно, страдание и погибель ужасны» 4* .

Трагический колорит постепенно нарастает в конце романа. Смягченный в начале последних трех глав, он потом резко усиливается. Так болезненность Инсарова, неопределенность его будущего, опасения Елены смягчаются прекрасным описанием венецианского городского пейзажа. Писатель удивительно художественно умеет передать красоту Венеции в апреле. Описание ведется в стиле ритмической прозы, которую нетрудно расчленить на отдельные стихотворные строки:

Кто не видал Венеции в апреле,
тому едва ли знакома
вся несказанная прелесть
этого волшебного города.
Кротость и мягкость весны
идут к Венеции,
как яркое солнце лета
к великолепной Генуе,
как золото и пурпур осени
к великому старцу — Риму.

В строках, посвященных Венеции, чувствуется определенная периодичность, чаще всего трехкратно повторяемая:

Этой серебристой нежности воздуха,
этой улетающей и близкой дали,
этого дивного созвучия изящнейших очертаний и тающих красок.

Подобное восприятие итальянского города поднимает настроение, способствует появлению радостного мироощущения. Именно так произошло и с героями романа. И для того чтобы выявить некоторое постоянство (хотя и до поры до времени) чувства веселости, автор ведет их в академию изящных искусств, заставляет хохотать над религиозными сюжетами итальянских живописцев. А после того как веселость уже захватила Инсарова и Елену, они будут смеяться при виде и гондольера, и седой торговки, и даже при взгляде друг на друга.

Но этот смех был последним в их жизни. Внешне беспричинная веселость была вызвана потребностями минуты. Но то, что требовала душа, сдерживала немощность тела. Тургенев противопоставляет эту вспышку молодой радости драматичности сюжета оперного спектакля. Повествование о горестной жизни Травиаты оттеняет трагичность судьбы Инсарова.

Противопоставлены и психологические настроения, и судьбы, и отдельные детали. Так, рукопожатия, которыми обменялись Елена и Инсаров в гондоле после посещения музея, были сделаны от избытка радостных чувств. Смысл жеста заключался в том, что герои романа приветствовали друг друга, а рукопожатие в театре было вызвано предчувствием ожидания чего-то страшного, навеянного смертью Виолетты и ее возгласом: «дай мне жить... умереть такой молодой».

Если сцена в музее была овеяна радостным воспоминанием о времени, когда молодые люди познакомились и, преодолев жизненные препятствия, соединились друг с другом, то сцена в театре намекала на печальное будущее, предвещала трагический конец Инсарова, и потому так естественны размышления Елены о судьбе ее мужа.

Искусство психологических наблюдений у Тургенева разнообразно. Чаще всего он анализирует чувства и мысли, разлагай их на составные части с таким мастерством, которое ставит его в первые ряды величайших психологов мира. Реже писатель показывает течение внутреннего мира, но с таким редким случаем мы встречаемся в конце романа «Накануне». Вернувшаяся из театра Елена, охваченная горестными предчувствиями, размышляет о судьбе Инсарова. Так же как и Л. Толстой, Тургенев обращается к приему внутреннего монолога. Так же как и Л. Толстой, он воспроизводит настроения и мысли Елены в их текучести, их процессе, хотя этот процесс и короче, чем у автора «Войны и мира».

Зарисовки природы непрерывно вводятся Тургеневым в роман, постоянно оттеняют переживания его героев. Внутренний монолог Елены обрамляется двумя пейзажными картинками. Перед размышлением об Инсарове ей кажется, что ночь так тиха и ласкова, лазурный воздух дышит такой голубиной кротостью, что всякое горе должно было замолкнуть и заснуть под этим ясным небом. Но ее пожелание не сбывается. Болезнь Инсарова продолжает брать свое. Больной мечется на подушке, а когда он затихает, Елена видит в окно высоко над водой белую чайку и загадывает о будущем Инсарова. Однако чайка не полетела к ней, что означало бы хорошее предзнаменование. Она даже не отлетела прочь, а «закружилась на хместе, сложила крылья — и, как подстреленная, с жалобным криком пала куда-то далеко за темный корабль». Так эта пейзажная деталь усугубляет предчувствие смерти, предшествует самой развязке.

Последним звеном в подготовке читателя к кончине Инсарова является сон Елены. Сны нередко использовались русскими писателями как один из приемов характеристики. Сон Татьяны Лариной оттеняет невежество, примитивность ее окружения. Сны Веры Павловны из романа Чернышевского «Что делать?» сопутствуют основным этапам ее жизни и разъясняют их для самой Веры Павловны, а героиню Чернышевского — читателям и — особенно — читательницам. Сон Елены приведен автором не для разъяснения ее среды или ее прошлого. Он намекает на печальное будущее, предваряет его. «Повозка жизни», на которой она «ехала», падает в зияющую пропасть, и оттуда раздается голос Инсарова.

И когда Елена просыпается, она действительно услышала голос умирающего мужа.

Через последние главы проходят реплики Инсарова о Рендиче, который должен перевезти его в Болгарию. Эти реплики играют весьма важную роль в конце романа, выделяют значение Рендича. Рендич — это неосуществленное будущее тургеневского героя, который так и не мог попасть на свою родину. Эпизоды с Рендичем построены на контрасте: когда этого человека нет, Инсаров готовится ехать, но вот страстно-ожидаемое лицо появляется, однако уже поздно: Инсаров только что умер, не успев даже перемолвиться с тем, с кем он непременно хотел встретиться.

Кончина Инсарова не повлияла на решимость Елены отдать свои силы делу освобождения Болгарии. И об этом намекается в традиционно-тургеневском лирическом эпилоге.

Лиризм вообще характерен для автора романа «Накануне», творческий метод которого может быть противопоставлен манере Гончарова. Своеобразие таланта Тургенева в сравнении с особенностями дарования Гончарова исключительно метко установил Н. А. Добролюбов. Гончаров «вам не дает, и, по-видимому, не хочет дать никаких выводов. Жизнь, им изображаемая, служит для него не средством к отвлеченной философии, а прямою целью сама по себе. Ему нет дела до читателя и до выводов, какие вы сделаете из романа: это уж ваше дело. Ошибетесь — пеняйте на свою близорукость, а никак не на автора. Он представляет вам живое изображение и ручается только за его сходство с действительностью; а там уж ваше дело определить степень достоинства изображенных предметов: он к этому совершенно равнодушен. У него нет и той горячности чувства, которая иным талантам придает наибольшую силу и прелесть. Тургенев, например, рассказывает о своих героях, как о людях близких ему, выхватывает из груди их горячее чувство и с нежным участием, с болезненным трепетом следит за ним, сам страдает и радуется вместе с лицами, им созданными, сам увлекается той поэтической обстановкой, которой любит всегда окружать их... И его увлечение заразительно: оно неотразимо овладевает симпатией читателя, с первой страницы приковывает к рассказу мысль его и чувство, заставляет и его переживать, перечувствовать те моменты, в которых являются перед ним тургеневские лица. И пройдет много времени, — читатель может забыть ход рассказа, потерять связь между подробностями происшествий, упустить из виду характеристику отдельных лиц и положений, может, наконец, позабыть все прочитанное; но ему все-таки будет памятно и дорого то живое, отрадное впечатление, которое он испытывал при чтении рассказа» 5* .

Таким образом, Инсаров предстает перед нами как герой нового типа. Это новое выражается не в моральных принципах, не в интеллектуальных достоинствах и не в художественном даровании, а в отношении к общественным обязанностям. Высокая нравственность, глубина ума, талантливость была свойственна и прежним героям, но высокая, обусловленная жизнью идейность у них отсутствовала. Старого дворянского героя разъедала рефлексия. Он больше наблюдал, чем действовал, охотнее говорил, чем делал. Новый демократический герой был далек от двойственности. Инсарову была свойственна внутренняя концентрированность и сила личности.

Он был такой целеустремленный, незаурядный, такой монолитный и цельный, словно высеченный из куска мрамора.

Чтобы яснее противопоставить Инсарова дворянским героям, которые любили говорить, спорить, доказывать свою правоту, Тургенев заставляет Инсарова быть немногословным, почти молчаливым. Не случайно в романе не показано, как Инсаров говорит о своей родине. Об этом лишь записано в дневнике Елены: «Когда тот говорит о своей родине, он растет, растет, и лицо его хорошеет, и голос как сталь, и нет, кажется, тогда на свете такого человека, перед кем бы он глаза опустил». В этой записи нет произнесенных Инсаровым слов, но передано его преображение при разговоре о Болгарии и восхищение Елены. Обаяние Инсарова заключалось не во внешней красоте, а во внутренних достоинствах, под влиянием которых преображался весь его облик.

Немногословие Инсарова с избытком возмещалось его умением работать, действовать. Эта способность трудиться проявлялась у него как в области науки, так и в сфере общественной практики.

Его деятельность как переводчика и философа определялась не академическими соображениями (как у Берсенева), а насущными потребностями жизни.

На примере Инсарова автор подчеркнул важность передового мировоззрения. Сила Инсарова, его активность и действенность обусловливается той идеей, которой он служит и умеет подчинить себя без остатка. Именно такой оказывается идея освобождения своей родины, полная внутренней энергии, горения и патриотического пафоса. Беззаветная преданность такой благородной цели, готовность идти на любые жертвы ради ее осуществления составляет зерно этого новаторского образа.

Следовательно, Инсаров был на голову выше любого дворянского героя. Он превосходил его и цельностью, и сосредоточенностью характера, и наличием благородной жизненной цели, патриотической идеи, и умением осуществлять ее, единством теории и практики.

Образ Инсарова далек от сухого схематизма. Тургеневу удалось создать яркий человеческий характер, данный во всем блеске жизненной конкретности. Индивидуальное и типическое сливаются в нем воедино.

Тургенев сделал своего героя болгарином, так как хотел поставить славянскую тему, выразить свои симпатии к освободительному движению в Болгарии. Однако болгарская национальность Инсарова имеет и другой смысл: писатель считал, что русская жизнь не выдвинула подобного героя. В связи с этим небезынтересно вспомнить творческую историю романа, рассказанную писателем в предисловии к собранию романов 1880 г. Во время ссылки в Спасское-Лутовиново Тургенев познакомился с соседом по имению В. Каратеевым, который перед отъездом с дворянским ополчением в Крым осенью 1854 г. передал Тургеневу небольшую тетрадку, страниц пятнадцать. В ней была описана история, происшедшая с Каратеевым. Содержание ее сводится к тому, что Каратеев в Москве влюбился в одну девушку, которая отвечала ему взаимностью. Но когда она познакомилась с болгарином Катрановым, то увлеклась им, уехала с ним в Болгарию, где он вскоре умер. «История этой любви была передана искренне, хотя неумело. Каратеев, действительно, не был рожден литератором. Одна только сцена, именно поездка в Царицыно, была набросана довольно живо, и я в моем романе сохранил ее главные черты. Правда, в то время в моей голове вращались другие образы: я собирался писать «Рудина»; но та задача, которую я потом постарался выполнить в «Накануне», изредка возникала перед мною. Фигура главной героини, Елены, тогда еще нового типа в русской жизни, довольно ясно обрисовывалась в моем воображении; но недоставало героя, такого лица, которому Елена при ее еще смутном, хотя сильном стремлении к свободе, могла предаться.

Прочтя тетрадку Каратеева, я невольно воскликнул: «вот герой, которого я искал!» — Между тогдашними русскими такого еще не было».

Таким образом, писатель считал, что Инсаров не мог возникнуть в русской жизни. Эта точка зрения находит подтверждение и во всем романе, и в отдельных его местах. Елена в дневнике записывает, что Инсаров «не мог быть русским». Ту же мысль вкладывает автор и в уста Шубина.

Естественно, что с такой постановкой вопроса не могли согласиться революционные демократы. Н. А. Добролюбов в статье «Когда же придет настоящий день?» высоко оценивал весь роман «Накануне», считал его шагом вперед в творчестве Тургенева. В связи с образом Инсарова критик искусно показал несостоятельность либералов, которые неспособны к живому, активному делу, так как этому мешали их классовые позиции, принадлежность к помещичьим кругам.

«Русский же герой, — писал Н. А. Добролюбов, — являющийся обыкновенно из образованного общества, сам кровно связан с тем, на что должен восставать. Он находится в таком положении, в каком был бы, например, один из сыновей турецкого аги, вздумавший освободить Болгарию от Турок» 6* .

Подлинный герой, по Добролюбову, будет кровно связан не с общественным строем, не с государственным режимом, а с народом,

Добролюбов видел появление нового демократического героя и в литературе, и в русской жизни. В его статье содержится революционный призыв к борьбе против «внутренних турок», т. е. самодержавно-крепостнического деспотизма.

И Добролюбов справедливо не согласился с тем, что в русской жизни не могут появиться русские Инсаровы. Статья «Когда же придет настоящий день?» была проникнута страстной верой в приход своих свободолюбивых и бесстрашных Инсаровых, выдвинутых в русской жизни, в наступлении того настоящего дня, когда русские демократические герои примут участие в революционных событиях и возглавят их.

Роман Тургенева имел, помимо художественного, громадное политическое значение, так как позволял русской публицистике поставить в журнальных статьях запретную тему революции. Однако против этого возражал сам автор.

Когда Тургенев узнал, что Н. А. Некрасов собирается печатать статью Н. А. Добролюбова «Когда же придет настоящий день?», то он просил его не делать этого. А когда статья все-таки была опубликована, то Тургенев и группа либерально настроенных писателей и критиков вышли из числа сотрудников «Современника».

Примечания

1* (В. И. Ленин, Сочинения, т. 17, стр. 95. )

2* (Примечательно, что об этом же говорит Рудин, но рассуждения Рудина глубже и содержательнее, чем слова Берсенева. )

3* (Н. А. Добролюбов, Полное собрание сочинений, под общей редакцией П. И. Лебедева Полянского, т. II, Гослитиздат, 1935, стр. 215, 216. )

4* (Н. Г. Чернышевский, Полное собрание сочинений т. II, Гослитиздат, 1949, стр. 30. )

5* (Н. А. Добролюбов, Полное собрание сочинений, т. II, Гослитиздат, 1935, стр. 6—7. )

6* (Н. А. Добролюбов, Полное собрание сочинений, т. И, Гослитиздат. 1935, стр. 229. )

Тургенев Лебедев Юрий Владимирович

Поиски нового героя. Роман «Накануне». Разрыв с «Современником»

В письме к И. С. Аксакову в ноябре 1859 года Тургенев так сказал о замысле романа «Накануне»: «В основание моей повести положена мысль о необходимости сознательно-героических натур для того, чтобы дело продвинулось вперед». Что имел в виду Тургенев под сознательно-героическими натурами и как он к ним относился?

Параллельно с работой над романом Тургенев пишет статью «Гамлет и Дон Кихот», которая является ключом к типологии всех тургеневских героев и проясняет взгляды писателя на общественного деятеля современности, «сознательно-героическую натуру». Образы Гамлета и Дон Кихота получают у Тургенева очень широкую интерпретацию. Человечество извечно тяготеет, как к двум противоположно заряженным полюсам, к этим типам характеров, хотя полных Гамлетов, точно так же как и полных Дон Кихотов, в жизни не существует. Какие же свойства человеческой природы воплощают эти герои?

В Гамлете доведен до трагизма принцип анализа, в Дон Кихоте доведен до комизма принцип энтузиазма. В Гамлете главное - мысль, а в Дон Кихоте - воля. В этом раздвоении Тургенев видит трагическую сторону человеческой жизни: «Для дела нужна воля, для дела нужна мысль, но мысль и воля разъединились и с каждым днем разъединяются более...»

Статья имеет современный общественно-политический аспект. Характеризуя тип Гамлета, Тургенев держит в уме «лишнего человека», дворянского героя, под Дон Кихотами же он подразумевает новое поколение общественных деятелей. В черновиках статьи Дон Кихот неспроста именуется «демократом». Верный своему общественному чутью, Тургенев ждет появления сознательно-героических натур из разночинцев.

В чем сила и слабость Гамлетов и Дон Кихотов?

Гамлеты - эгоисты и скептики, они вечно носятся с самими собой и не находят в мире ничего, к чему могли бы «прилепиться душою». Враждуя с ложью, Гамлеты становятся главными поборниками истины, в которую они тем не менее не могут поверить. Склонность к чрезмерному анализу заставляет их сомневаться в добре. Поэтому Гамлеты лишены активного, действенного начала, их интеллектуальная сила оборачивается слабостью воли.

В отличие от Гамлета Дон Кихот совершенно лишен эгоизма, сосредоточенности на себе, на своих мыслях и чувствах. Цель и смысл существования он видит не в себе самом, а в истине, находящейся «вне отдельного человека». Дон Кихот готов пожертвовать собой ради ее торжества. Своим энтузиазмом, лишенным всякого сомнения, всякой рефлексии, он способен зажигать сердца народа и вести его за собой.

Но постоянная сосредоточенность на одной идее, «постоянное стремление к одной и той же цели» придает некоторое однообразие его мыслям и односторонность его уму. Как исторический деятель, Дон Кихот неизбежно оказывается в трагической ситуации: исторические последствия его деятельности всегда расходятся с идеалом, которому он служит, и с целью, которую он преследует в борьбе. Достоинство и величие Дон Кихота «в искренности и силе самого убежденья... а результат - в руке судеб».

Раздумья о сущности характера общественного деятеля, о сильных и слабых сторонах сознательно-героических натур нашли прямой отголосок в романе «Накануне», опубликованном в январском номере журнала «Русский вестник» за 1860 год.

Н. А. Добролюбов, посвятивший разбору этого романа специальную статью «Когда же придет настоящий день?», дал классическое определение художественному дарованию Тургенева, увидев в нем писателя, чуткого к общественным проблемам. Очередной его роман «Накануне» еще раз блестяще оправдал эту репутацию. Добролюбов отметил четкую расстановку в нем главных действующих лиц. Центральная героиня Елена Стахова стоит перед выбором, на место ее избранника претендуют молодой ученый, историк Берсенев, будущий художник, человек искусства Шубин, успешно начинающий служебную деятельность чиновник Курнатовский и, наконец, человек гражданского подвига, болгарский революционер Инсаров. Социально-бытовой сюжет романа осложняет символический подтекст: Елена Стахова олицетворяет молодую Россию накануне предстоящих перемен. Кто нужнее ей сейчас: люди науки или искусства, государственные чиновники или героические натуры, готовые на гражданский подвиг. Выбор Еленой Инсарова дает недвусмысленный ответ на этот вопрос.

Добролюбов заметил, что в Елене Стаховой «сказалась та смутная тоска по чем-то, та почти бессознательная, но неотразимая потребность новой жизни, новых людей, которая охватывает теперь все русское общество, и даже не одно только так называемое образованное».

В описании детских лет Елены Тургенев обращает внимание на глубокую близость ее к народу. С тайным уважением и страхом слушает она рассказы нищей девочки Кати о жизни «на всей божьей воле» и воображает себя странницей, покинувшей отчий дом и скитающейся по дорогам. Из народного источника пришла к Елене русская мечта о правде, которую надо искать далеко-далеко, со странническим посохом в руках. Из того же источника - готовность пожертвовать собой ради других, ради высокой цели спасения людей, попавших в беду, страждущих и несчастных. Не случайно в разговорах с Инсаровым Елена вспоминает буфетчика Василия, «который вытащил из горевшей избы безногого старика и сам чуть не погиб».

Внешний облик Елены напоминает птицу, готовую взлететь, и ходит героиня «быстро, почти стремительно, немного наклонясь вперед». Смутная тоска и неудовлетворенность Елены тоже связаны с темой полета: «Отчего я с завистью гляжу на пролетающих птиц? Кажется, полетела бы с ними, полетела - куда, не знаю, только далеко, далеко отсюда». Устремленность к полету проявляется и в безотчетных поступках героини: «Долго глядела она на темное, низко нависшее небо; потом она встала, движением головы откинула от лица волосы и, сама не зная зачем, протянула к нему, к этому небу, свои обнаженные, похолодевшие руки». Проходит тревога - «опускаются невзлетевшие крылья». И в роковую минуту, у постели больного Инсарова, Елена видит высоко над водой белую чайку: «Вот если она полетит сюда, - подумала Елена, - это будет хороший знак...» Чайка закружилась на месте, сложила крылья - и, как подстреленная, с жалобным криком пала куда-то далеко за темный корабль».

Таким же окрыленным героем, достойным Елены, оказывается Дмитрий Инсаров. Что отличает его от русских Берсеневых и Шубиных? Прежде всего - цельность характера, полное отсутствие противоречий между словом и делом. Он занят не собой, все помыслы его сосредоточены на одной цели - освобождении родины, Болгарии. Тургенев чутко уловил в характере Инсарова типические черты лучших людей эпохи болгарского Возрождения: широту и разносторонность умственных интересов, сфокусированных в одну точку, подчиненных одному делу - освобождению народа от векового рабства. Силы Инсарова питает и укрепляет живая связь с родной землей, чего так не хватает русским героям романа - Берсеневу, который пишет труд «О некоторых особенностях древнегерманского права в деле судебных наказаний», талантливому Шубину, который лепит вакханок и мечтает об Италии. И Берсенев и Шубин - тоже деятельные люди, но их деятельность слишком далека от насущных потребностей народной жизни. Это люди без крепкого корня, отсутствие которого придает их характерам или внутреннюю вялость, как у Берсенева, или мотыльковое непостоянство, как у Шубина.

В то же время в характере Инсарова сказывается родовая ограниченность, типичная для Дон Кихота. В поведении героя подчеркивается упрямство и прямолинейность, некоторый педантизм. Художественную завершенность эта двойственная характеристика получает в ключевом эпизоде с двумя статуэтками героя, которые вылепил Шубин. В первой Инсаров представлен героем, а во второй - бараном, поднявшимся на задние ножки и склоняющим рога для удара. Не обходит Тургенев в своем романе и размышлений о трагичности судьбы людей донкихотского склада.

Рядом с сюжетом социальным, отчасти вырастая из него, отчасти возвышаясь над ним, развертывается в романе сюжет философский. «Накануне» открывается спором между Шубиным и Берсеневым о счастье и долге. «...Каждый из нас желает для себя счастья... Но такое ли это слово «счастье», которое соединило, воспламенило бы нас обоих, заставило бы нас подать друг другу руки? Не эгоистическое ли, я хочу сказать, не разъединяющее ли это слово?» Соединяют людей слова: «родина, наука, справедливость». И «любовь», но только если она - не «любовь-наслаждение», а «любовь-жертва».

Инсарову и Елене кажется, что их любовь соединяет личное с общественным, что она одухотворяется высшей целью. Но вот оказывается, что жизнь вступает в некоторое противоречие с желаниями и надеждами героев. На протяжении всего романа Инсаров и Елена не могут избавиться от ощущения непростительности своего счастья, от чувства виновности перед кем-то, от страха расплаты за свою любовь. Почему?

Жизнь ставит перед влюбленной Еленой роковой вопрос: совместимо ли великое дело, которому она отдалась, с горем бедной, одинокой матери? Елена смущается и не находит возражения на свой вопрос. Ведь любовь ее к Инсарову приносит несчастье не только ее матери: она оборачивается невольной жестокостью и по отношению к отцу, к друзьям Берсеневу и Шубину, она ведет Елену к разрыву с Россией. «Ведь все-таки это мой дом, - думала она, - моя семья, моя родина...»

Елена безотчетно ощущает, что и в ее чувствах к Инсарову счастье близости с любимым человеком временами преобладает над любовью к тому делу, которому весь, без остатка, хочет отдаться герой. Отсюда - чувство вины перед Инсаровым: «Кто знает, может быть, я его убила».

В свою очередь, Инсаров задает Елене аналогичный вопрос: «Скажи мне, не приходило ли тебе в голову, что эта болезнь послана нам в наказание?» Любовь и общее дело оказываются не вполне совместимыми. В бреду, в период первой болезни, а потом в предсмертные мгновения коснеющим языком Инсаров произносит два роковых для него слова: «резеда» и «Рендич». Резеда - это тонкий запах духов, оставленный Еленой в комнате больного Инсарова. Рендич - соотечественник героя, один из организаторов готовящегося восстания балканских славян против турецких поработителей. Бред выдает глубокое раздвоение некогда цельного Инсарова.

В отличие от Чернышевского и Добролюбова с их оптимистической теорией разумного эгоизма, утверждавшей единство личного и общего, счастья и долга, любви и революции, Тургенев обращает внимание на скрытый драматизм человеческих чувств, на вечную борьбу центростремительных (эгоистических) и центробежных (альтруистических) начал в душе каждого человека. Человек, по Тургеневу, драматичен не только в своем внутреннем существе, но и в отношениях с окружающей его природой. Природа не считается с неповторимой ценностью человеческой личности: с равнодушным спокойствием она поглощает и простого смертного, и героя; все равны перед ее неразличающим взором. Этот мотив универсального трагизма жизни вторгается в роман неожиданной смертью Инсарова, исчезновением следов Елены на этой земле - навсегда, безвозвратно. «Смерть, как рыбак, который поймал рыбу в свою сеть и оставил ее на время в воде: рыба еще плавает, но сеть на ней, и рыбак выхватит ее - когда захочет». С точки зрения «равнодушной природы», каждый из нас «виноват уже тем, что живет».

Однако мысль о трагизме человеческого существования не умаляет, а, напротив, укрупняет в романе красоту и величие дерзновенных, освободительных порывов человеческого духа, оттеняет поэзию любви Елены к Инсарову, придает широкий общечеловеческий, философский смысл социальному содержанию романа. Неудовлетворенность Елены современным состоянием жизни в России, ее тоска по иному, более совершенному социальному порядку в философском плане романа приобретает «продолжающийся» смысл, актуальный во все эпохи и все времена. «Накануне» - это роман о порыве России к новым общественным отношениям, пронизанный нетерпеливым ожиданием сознательно-героических натур, которые двинут вперед дело освобождения крестьян. И в то же время это роман о бесконечных исканиях человечества, о постоянном стремлении его к социальному совершенству, о вечном вызове, который бросает человеческая личность «равнодушной природе»:

«О, как тиха и ласкова была ночь, какою голубиною кротостию дышал лазурный воздух, как всякое страдание, всякое горе должно было замолкнуть и заснуть под этим ясным небом, под этими святыми, невинными лучами! «О боже! - думала Елена, - зачем смерть, зачем разлука, болезнь и слезы? или зачем эта красота, это сладостное чувство надежды, зачем успокоительное сознание прочного убежища, неизменной защиты, бессмертного покровительства? Что же значит это улыбающееся, благословляющее небо, эта счастливая, отдыхающая земля? Ужели это все только в нас, а вне нас вечный холод и безмолвие? Ужели мы одни... одни... а там, повсюду, во всех этих недосягаемых безднах и глубинах, - все, все нам чуждо? К чему же тогда эта жажда и радость молитвы? ...Неужели же нельзя умолить, отвратить, спасти... О боже! неужели нельзя верить чуду?»

Современников Тургенева из лагеря революционной демократии, для которых главным был социальный смысл романа, не мог не смущать его финал: неопределенный ответ Увара Ивановича на вопрос Шубина, будут ли у нас, в России, люди, подобные Инсарову. Какие могли быть вопросы на этот счет в конце 1859 года, когда дело реформы стремительно подвигалось вперед, когда «новые люди» заняли ключевые посты в журнале «Современник»? Чтобы правильно ответить на этот вопрос, нужно выяснить, какую программу действий предлагал Тургенев «русским Инсаровым».

Автор «Записок охотника» вынашивал мысль о братском союзе всех антикрепостнических сил и надеялся на гармонический исход социальных конфликтов. Инсаров говорит: «Заметьте: последний мужик, последний нищий в Болгарии и я - мы желаем одного и того же. У всех у нас одна цель. Поймите, какую это дает уверенность и крепость!» Тургеневу хотелось, чтобы все прогрессивно настроенные люди, без различия социальных положений и оттенков в политических убеждениях, протянули друг другу руки.

В жизни случилось другое. Статья Добролюбова, с которой Некрасов познакомил Тургенева в корректуре, очень огорчила писателя. Он буквально умолял Некрасова в кратком письме: «Убедительно тебя прошу, милый Некрасов, не печатать этой статьи: она кроме неприятностей ничего мне наделать не может, она несправедлива и резка - я не буду знать, куда деться, если она напечатается. - Пожалуйста, уважь мою просьбу. - Я зайду к тебе».

При личной встрече с Некрасовым, в ответ на упорное желание редактора «Современника» напечатать статью, Тургенев сказал: «Выбирай: или я, или Добролюбов!» Некрасовский выбор окончательно разрешил затянувшийся конфликт. Тургенев оставил «Современник» навсегда.

Что же не принял писатель в добролюбовской статье? Ведь именно в ней давалась классическая оценка тургеневского дарования, а к роману в целом критик отнесся очень доброжелательно. Решительное несогласие Тургенева вызвала интерпретация характера Инсарова. Добролюбов отвергал тургеневского героя и противопоставлял задачи, стоящие перед «русскими Инсаровыми», той программе общенационального единения, которую провозглашал в романе болгарский революционер. «Русским Инсаровым» предстоит борьба с игом «внутренних турок», в число которых у Добролюбова попадали не только открытые крепостники-консерваторы, но прежде всего либеральные круги русского общества, в том числе и сам творец романа - И. С. Тургенев. Статья Добролюбова била в святая святых убеждений и верований Тургенева, поэтому он порвал все отношения с редакцией журнала.

Этот уход писателю дорого стоил. С «Современником» его связывало многое: он принимал участие в его организации, сотрудничал в нем пятнадцать лет. Память о Белинском, дружба с Некрасовым... Литературная слава, наконец... Некрасову тоже нелегко давался этот разрыв. Но последующий ход событий сделал мечту о примирении с Тургеневым невозможной. Вскоре в «Современнике» появился отрицательный отзыв на роман «Рудин», автором которого Тургенев ошибочно посчитал Добролюбова, хотя его написал Чернышевский. Роману было отказано в художественной цельности, говорилось о несвободе автора по отношению к главному герою, обрисованному с противоположных, не согласованных друг с другом точек зрения. Намекалось, что Тургенев якобы умышленно снижал характер Рудина в угоду богатым аристократам, в глазах которых «всякий бедняк - мерзавец». Юмористические выпады по адресу Тургенева стали появляться на страницах «Свистка». В конце сентября 1860 года писатель направил Панаеву официальный отказ от сотрудничества:

«Любезный Иван Иванович. Хотя, сколько я помню, вы уже перестали объявлять в «Современнике» о своих сотрудниках и хотя, по вашим отзывам обо мне, я должен предполагать, что я вам больше не нужен, однако, для верности, прошу тебя не помещать моего имени в числе ваших сотрудников, тем более что у меня ничего готового нет и что большая вещь, за которую я только что принялся теперь и которую не окончу раньше будущего мая, уже назначена в «Русский вестник».

В объявлении о подписке на «Современник» Тургенев вскоре прочел, что некоторые представители журнала (в основном беллетристического отдела) не состоят более в числе его сотрудников. «Сожалея об утрате их сотрудничества, редакция однако же не хотела, в надежде на будущие прекрасные труды их, пожертвовать основными идеями издания, которые кажутся ей справедливыми и честными и служение которым привлекает и будет привлекать к ней новых, свежих деятелей и новые сочувствия, между тем как деятели, хотя и талантливые, но остановившиеся на прежнем направлении, - именно потому, что не хотят признать новых требований жизни, - сами себя лишают силы и охлаждают прежние к ним сочувствия».

Возмутила Тургенева эта заметка: получалось так, что сама редакция «Современника», преданная радикальному направлению, отказалась от сотрудничества с Тургеневым и другими литераторами либерального лагеря. Обидной была и общая оценка-приговор, отказывающая писателям тургеневского круга в каких бы то ни было творческих перспективах. «Вот и мы с Вами попали в число Подолинских, Трилунных и других почтенных отставных майоров! - горько пошутил Тургенев в письме к Фету. - Что, батюшка, делать? Пора уступать дорогу юношам. Только где они, где наши наследники?»

Критические отзывы на роман «Накануне» тоже сильно огорчали Тургенева. Графиня Е. Е. Ламберт прямо говорила Тургеневу, что он напрасно опубликовал роман. На ее великосветский вкус Елена Стахова представлялась безнравственной девицей, лишенной стыда, женственности и обаяния. Критик М. И. Дараган, выражая мнение консервативных кругов общества, называл Елену «пустой, пошлой, холодной девочкой, которая нарушает приличия света, закон женской стыдливости» и является каким-то «Дон Кихотом в юбке». Сухим и схематичным, совершенно не удавшимся автору героем казался этому критику и Дмитрий Инсаров. По Петербургу ходила кем-то пущенная великосветская шутка: «Это «Накануне», которое никогда не будет иметь своего завтра». Получалось, что после сигнала всеобщего примирения, принятого обществом в романе «Дворянское гнездо», наступал период всеобщего раздора: «Накануне» критиковали и слева и справа, тургеневский призыв к единению, вложенный в уста Инсарова, не был услышан русским обществом. После выхода «Накануне» в свет у Тургенева стало возникать желание «подать в отставку из литературы».

Данный текст является ознакомительным фрагментом. Из книги Фенимор Купер автора Иванько Сергей Сергеевич

Глава 5 ПОИСКИ ГЕРОЯ Страна в эти годы переживала сложный и противоречивый период своей истории. Англо-американская война 1812–1815 годов проходила с переменным успехом. Кратковременный захват английскими войсками столицы США города Вашингтона не приблизил их к победе.

Из книги Лев Толстой автора Шкловский Виктор Борисович

Из книги Михаил Булгаков в Художественном театре автора Смелянский Анатолий Миронович

Поиски героя 7 февраля 1926 года молодое руководство, повинуясь долгу перед потомками, специальным решением постановило: «Признать желательным, чтобы записи о ходе репетиций велись более подробно, и предложить В. П. Баталову составить проект плана таких записей».Благодаря

Из книги Истребители танков автора Зюськин Владимир Константинович

Накануне нового похода Всего пару недель проучились будущие артиллеристы. В один из последних дней учебы старший лейтенант Халтурин построил своих курсантов в саду бывшей средней школы и, вызывая бойцов, стал объявлять о результатах стрельб. Вот выходит из строя

Из книги Чарли Чаплин автора Кукаркин Александр Викторович

ПОИСКИ НОВОГО ЖАНРА («Мсье Верду») Я называю героем лишь того, кто был велик сердцем. Ромен Роллан Вторая мировая война и последующее развитие событий привели к дальнейшему развитию в творчестве Чаплина той сатирической линии, которая возобладала уже в 30-е годы в «Новых

Из книги Банкир в XX веке. Мемуары автора

ПОИСКИ НОВОГО ПРЕЗИДЕНТА Одной из причин того, что я не раз предоставлял Гербу повторный шанс исправиться, было отсутствие очевидной замены для него. Приглашение кого-либо извне оказало бы отрицательное воздействие на атмосферу в банке, и, кроме того, я не видел внешних

Из книги "Рот Фронт!" Тельман автора Минутко Игорь Александрович

РАЗРЫВ Эрнст брел песчаным берегом Эльбы под высокими каштанами, вставшими стеной у самой воды. Пожухлая, но еще густая листва отбрасывала на серый зернистый песок резные тени. Когда налетал ветер, тени оживали под ногами и начинали суетливо метаться, словно не находя

Из книги Леонардо да Винчи автора Шово Софи

Разрыв Салаи, по всей видимости, полагал, что исполнил свой долг в отношении Леонардо, и, в свою очередь, ничего не ждал от него. Считая, что мастеру недолго осталось жить, он покидает его. Это решение приходит внезапно. После стольких лет совместной жизни, в которой

Из книги Леонид Леонов. "Игра его была огромна" автора Прилепин Захар

Разрыв Долгое время Леонов обиняками намекал, что с Горьким его рассорила жена Всеволода Иванова - Тамара, которая что-то ненужное и некрасивое поведала Алексею Максимовичу.Скорее всего, то были превратно истолкованные слова Леонова, сказанные Иванову, о том, что «пока

Из книги Тургенев автора Богословский Николай Вениаминович

ГЛАВА XXIII ИНЦИДЕНТ С ГОНЧАРОВЫМ. «НАКАНУНЕ». РАЗРЫВ С «СОВРЕМЕННИКОМ» Закончив роман, Тургенев стал собираться в Петербург.30 октября 1858 года он написал Фету, который в это время уже перебрался на зиму в Москву: «Пишу к Вам две строки, чтобы, во-первых, попросить позволения

Из книги Тур Хейердал. Биография. Книга II. Человек и мир автора Квам-мл. Рагнар

Разрыв Хейердал не скрывал от жены, что встретил другую женщину той октябрьской ночью в отеле «Невра Хойфьелльс».Наоборот, он честно рассказал ей о том, что произошло.Лив ужаснулась оттого, что кто-то решил сломать ей жизнь{60}. Однако затем все же решила взять себя в руки.

Из книги Шаламов автора Есипов Валерий Васильевич

Глава пятнадцатая. ПОИСКИ ПОНИМАНИЯ И РАЗРЫВ С «ПРОГРЕССИВНЫМ ЧЕЛОВЕЧЕСТВОМ» Довольствуясь всю жизнь малым, Шаламов с большой радостью воспринял выпуск своего первого крохотного поэтического сборника «Огниво» (1961). Кроме важных для него положительных откликов в прессе

Из книги Перед бурей автора Чернов Виктор Михайлович

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Наши взаимоотношения с Польской Социалистической Партией (ППС). - Доклад Пилсудского в Париже накануне 1-ой мировой войны. - Разрыв ППС с ПСР. - Война. - Раскол в социалистических рядах. - Социал-патриоты, интернационалисты и пораженцы. -

Из книги В горах Кавказа. Записки современного пустынножителя автора

ГЛАВА 11 Домой, скрывая следы - Газетная травля «религиозных фанатиков» - «Лечение» в психушке - Обычный диагноз - «помешался на Боге» - «Любите врагов ваших» (Лк. 6,27) - Поиски нового места - Брезентовый рукав Взвалив жернова на плечи, братья быстро спустились

Из книги Три женщины, три судьбы автора Чайковская Ирина Исааковна

2.11. Роман о Тургеневе. Глава шестая «Разрыв с «Современником» Сакраментальной фразы «Выбирай: я или Добролюбов», процитированной Панаевой, Тургенев не писал. Вот его записка Некрасову: «Убедительно тебя прошу, милый Некрасов, не печатать этой статьи: она кроме

Из книги Тургенев без глянца автора Фокин Павел Евгеньевич

Разрыв с «Современником» Авдотья Яковлевна Панаева:У Тургенева каждую неделю обедали литераторы.Раз, придя в редакцию, он сказал Панаеву, Некрасову и находившимся тут некоторым старым знакомым литераторам:– Господа! не забудьте: я вас всех жду сегодня обедать

В романе «Накануне» (1860) смутные светлые предчувствия и надежды, которые пронизывали меланхоличное повествование «Дворянского гнезда», превращаются в определенные решения. Основной для Тургенева вопрос о соотношении мысли и деятельности, человека дела и теоретика в этом романе решается в пользу практически осуществляющего идею героя.

Само название романа «Накануне» — название «временно́е», в отличие от «локального» названия «Дворянское гнездо», — отражает то обстоятельство, что замкнутости, неподвижности патриархальной русской жизни приходит конец.

Русский дворянский дом с вековым укладом его быта, с приживалками, соседями, карточными проигрышами оказывается на распутье мировых дорог. Русская девушка находит применение своим силам и самоотверженным стремлениям, участвуя в борьбе за независимость болгарского народа.

Сразу после выхода в свет романа читатели и критики обратили внимание на то, что личностью, которую русское молодое поколение готово признать за образец, здесь представлен болгарин.

Название романа «Накануне» не только отражает прямое, сюжетное его содержание (Инсаров гибнет накануне войны за независимость его родины, в которой он страстно хочет принять участие), но и содержит оценку состояния русского общества накануне реформы и мысль о значении народно-освободительной борьбы в одной стране (Болгарии) как кануна общеевропейских политических перемен (в романе косвенно затрагивается и вопрос о значении сопротивления итальянского народа австрийскому владычеству).

Добролюбов считал образ Елены средоточием романа — воплощением молодой России. В этой героине, по мнению критика, воплощена «неотразимая потребность новой жизни, новых людей, которая охватывает теперь все русское общество, и даже не одно только так называемое „образованное“ <...> „Желание деятельного добра“ есть в нас, и силы есть; но боязнь, неуверенность в своих силах и, наконец, незнание: что делать? — постоянно нас останавливают <...> и мы всё ищем, жаждем, ждем... ждем, чтобы нам хоть кто-нибудь объяснил, что делать».

Таким образом, Елена, представлявшая, по его мнению, молодое поколение страны, ее свежие силы, характеризуется стихийностью протеста, она ищет «учителя» — черта, присущая деятельным героиням Тургенева.

Идея романа и структурное ее выражение, столь сложные и многозначные в «Дворянском гнезде», в «Накануне» предельно ясны, однозначны. Героиня, ищущая учителя-наставника, достойного любви, в «Накануне» выбирает из четырех претендентов на ее руку, из четырех идеальных вариантов, ибо каждый из героев — высшее выражение своего этико-идейного типа.

Шубин и Берсенев представляют художественно-мыслительный тип (тип людей отвлеченно-теоретического или образно-художественного творчества), Инсаров и Курнатовский относятся к «деятельному» типу, т. е. к людям, призвание которых состоит в практическом «жизнетворчестве».

Говоря о значении в романе выбора своего пути и своего «героя», который делает Елена, Добролюбов рассматривает этот поиск-выбор как некий процесс, эволюцию, аналогичную развитию русского общества за последнее десятилетие. Шубин, а затем и Берсенев соответствуют по своим принципам и характерам более архаичным, отдаленным стадиям этого процесса.

Вместе с тем оба они не настолько архаичны, чтобы быть «несовместимыми» с Курнатовским (деятелем эпохи реформ) и Инсаровым (особое значение которому придает складывающаяся революционная ситуация), Берсенев и Шубин — люди 50-х гг. Ни один из них не является чистым представителем гамлетического типа. Таким образом, Тургенев в «Накануне» как бы распростился со своим излюбленным типом.

И Берсенев, и Шубин генетически связаны с «лишними людьми», но в них нет многих главных черт героев этого рода. Оба они прежде всего не погружены в чистую мысль, анализ действительности не является их основным занятием. От рефлексии, самоанализа и бесконечного ухода в теорию их «спасает» профессионализация, призвание, живой интерес к определенной сфере деятельности и постоянный труд.

«Одарив» своего героя-художника Шубина фамилией великого русского скульптора, Тургенев придал его портрету привлекательные черты, напоминающие внешность Карла Брюллова, — он сильный, ловкий блондин.

Из первого же разговора героев — друзей и антиподов (наружность Берсенева рисуется как прямая противоположность внешности Шубина: он худой, черный, неловкий), разговора, который является как бы прологом романа, выясняется, что один из них «умница, философ, третий кандидат московского университета», начинающий ученый, другой — художник, «артист», скульптор.

Но характерные черты «артиста» — черты человека 50-х гг. и идеала людей 50-х гг. — сильно рознятся от романтического представления о художнике. Тургенев нарочито дает это понять: в самом начале романа Берсенев указывает Шубину, каковы должны быть его — «артиста» — вкусы и склонности, и Шубин, шутливо «отбиваясь» от этой обязательной и неприемлемой для него позиции художника-романтика, защищает свою любовь к чувственной жизни и ее реальной красоте.

В самом подходе Шубина к своей профессии проявляется его связь с эпохой. Сознавая ограниченность возможностей скульптуры как художественного рода, он стремится передать в скульптурном портрете не только и не столько внешние формы, сколькодуховную суть, психологию оригинала, не «линии лица», а взгляд глаз.

Вместе с тем ему присуща особенная, заостренная способность оценивать людей и умение возводить их в типы. Меткость характеристик, которые он дает другим героям романа, превращает его выражения в крылатые слова. Эти характеристики в большинстве случаев и являются ключом к типам, изображенным в романе.

Если в уста Шубина автор романа вложил все социально-исторические приговоры, вплоть до приговора о правомерности «выбора Елены», Берсеневу он передал ряд этических деклараций. Берсенев — носитель высокого этического принципа самоотвержения и служения идее («идее науки»), как Шубин — воплощение идеального «высокого» эгоизма, эгоизма здоровой и цельной натуры.

Берсеневу придана нравственная черта, которой Тургенев отводил особенно высокое место на шкале душевных достоинств: доброта. Приписывая эту черту Дон-Кихоту, Тургенев на ней основывался в своем утверждении исключительного этического значения образа Дон-Кихота для человечества. «Все пройдет, все исчезнет, высочайший сан, власть, всеобъемлющий гений, всё рассыплется прахом <...> Но добрые дела не разлетятся дымом: они долговечнее самой сияющей красоты».

У Берсенева эта доброта происходит от глубоко, органически усвоенной им гуманистической культуры и присущей ему «справедливости», объективности историка, способного встать выше личных, эгоистических интересов и пристрастий и оценить значение явлений действительности безотносительно к своей личности.

Отсюда и проистекает истолкованная Добролюбовым как признак нравственной слабости «скромность», понимание им второстепенного значения своих интересов в духовной жизни современного общества и своего «второго номера» в строго определенной иерархии типов современных деятелей.

Тип ученого как идеал оказывается исторически дезавуированным. Это «низведение» закреплено и сюжетной ситуацией (отношение Елены к Берсеневу), и прямыми оценками, данными герою в тексте романа, и самооценкой, вложенной в его уста. Такое отношение к профессиональной деятельности ученого могло родиться лишь в момент, когда жажда непосредственного жизнестроительства, исторического общественного творчества охватила лучших людей молодого поколения.

Этот практицизм, это деятельное отношение к жизни не у всех молодых людей 60-х гг. носили характер революционного или даже просто бескорыстного служения. В «Накануне» Берсенев выступает как антипод не столько Инсарова (мы уже отмечали, что он более чем кто-либо другой способен оценить значение личности Инсарова), сколько обер-секретаря Сената — карьериста Курнатовского.

В характеристике Курнатовского, «приписанной» автором Елене, раскрывается мысль о принадлежности Курнатовского,как и Инсарова, к «действенному типу» и о взаимовраждебных позициях, занимаемых ими внутри этого — очень широкого — психологического типа.

Вместе с тем в этой характеристике сказывается и то, как исторические задачи, необходимость решения которых ясна всему обществу (по словам Ленина, во время революционной ситуации обнаруживается невозможность «для господствующих классов сохранить в неизменном виде свое господство» и вместе с тем наблюдается «значительное повышение <...> активности масс», не желающих жить по-старому), заставляют людей самой разной политической ориентации надевать маску прогрессивного человека и культивировать в себе черты, которые приписываются обществом таким людям.

«Вера» Курнатовского — это вера в государство в приложении к реальной русской жизни эпохи, вера в сословно-бюрократическое, монархическое государство. Понимая, что реформы неизбежны, деятели типа Курнатовского связывали все возможные в жизни страны изменения с функционированием сильного государства, а себя считали носителями идеи государства и исполнителями его исторической миссии, отсюда — самоуверенность, вера в себя, по словам Елены.

В центре романа — болгарский патриот-демократ и революционер по духу — Инсаров. Он стремится опрокинуть деспотическое правление в родной стране, рабство, утвержденное веками, и систему попрания национального чувства, охраняемую кровавым, террористическим режимом.

Душевный подъем, который он испытывает и сообщает Елене, связан с верой в дело, которому он служит, с чувством своего единства со всем страдающим народом Болгарии. Любовь в романе «Накануне» именно такова, какой ее рисует Тургенев в выше цитированных словах о любви как революции («Вешние воды»). Воодушевленные герои радостно летят на свет борьбы, готовые к жертве, гибели и победе.

В «Накануне» впервые любовь предстала как единство в убеждениях и участие в общем деле. Здесь была опоэтизирована ситуация, характерная для большого периода последующей жизни русского общества и имевшая огромное значение как выражение нового этического идеала.

Прежде чем соединить свою жизнь с ее жизнью, Инсаров подвергает Елену своеобразному «экзамену», предвосхищающему символический «допрос», которому подвергает таинственный голос судьбы смелую девушку-революционерку в стихотворении в прозе Тургенева «Порог».

При этом герой «Накануне» вводит любимую девушку в свои планы, свои интересы и заключает с ней своеобразный договор, предполагающий с ее стороны сознательную оценку их возможной будущности, — черта отношений, характерная для демократов-шестидесятников.

Любовь Елены и ее благородная решимость разрушают аскетическую замкнутость Инсарова, делают его счастливым. Добролюбов особенно ценил страницы романа, где изображалась светлая и счастливая любовь молодых людей.

В уста Шубина Тургенев вложил лирическую апологию идеала героической молодости: «Да, молодое, славное, смелое дело. Смерть, жизнь, борьба, падение, торжество, любовь, свобода, родина... Хорошо, хорошо. Дай бог всякому! Это не то, что сидеть по горло в болоте да стараться показывать вид, что тебе всё равно, когда тебе действительно в сущности всё равно. А там — натянуты струны, звени на весь мир или порвись!».

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

В тени высокой липы, на берегу Москвы-реки, недалеко от Кунцева, в один из самых жарких летних дней 1853 года лежали на траве два молодых человека. Один, на вид лет двадцати трех, высокого роста, черномазый, с острым и немного кривым носом, высоким лбом и сдержанною улыбкой на широких губах, лежал на спине и задумчиво глядел вдаль, слегка прищурив свои небольшие серые глазки; другой лежал на груди, подперев обеими руками кудрявую белокурую голову, и тоже глядел куда-то вдаль. Он был тремя годами старше своего товарища, но казался гораздо моложе; усы его едва пробились и на подбородке вился легкий пух. Было что-то детски-миловидное, что-то привлекательно изящное в мелких чертах его свежего, круглого лица, в его сладких карих глазах, красивых выпуклых губках и белых ручках. Всё в нем дышало счастливою веселостью здоровья, дышало молодостью — беспечностью, самонадеянностью, избалованностью, прелестью молодости. Он и поводил глазами, и улыбался, и подпирал голову, как это делают мальчики, которые знают, что на них охотно заглядываются. На нем было просторное белое пальто вроде блузы; голубой платок охватывал его тонкую шею, измятая соломенная шляпа валялась в траве возле него. В сравнении с ним его товарищ казался стариком, и никто бы не подумал, глядя на его угловатую фигуру, что и он наслаждается, что и ему хорошо. Он лежал неловко; его большая, кверху широкая, книзу заостренная голова неловко сидела на длинной шее; неловкость сказывалась в самом положении его рук, его туловища, плотно охваченного коротким черным сюртучком, его длинных ног с поднятыми коленями, подобных задним ножкам стрекозы. Со всем тем нельзя было не признать в нем хорошо воспитанного человека; отпечаток «порядочности» замечался во всем его неуклюжем существе, и лицо его, некрасивое и даже несколько смешное, выражало привычку мыслить и доброту. Звали его Андреем Петровичем Берсеневым; его товарищ, белокурый молодой человек, прозывался Шубиным, Павлом Яковлевичем. — Отчего ты не лежишь, как я, на груди? — начал Шубин. — Так гораздо лучше. Особенно когда поднимешь ноги и стучишь каблуками дружку о дружку — вот так. Трава под носом: надоест глазеть на пейзаж — смотри на какую-нибудь пузатую козявку, как она ползет по былинке, или на муравья, как он суетится. Право, так лучше. А то ты принял теперь какую-то псевдоклассическую позу, ни дать ни взять танцовщица в балете, когда она облокачивается на картонный утес. Ты вспомни, что ты теперь имеешь полное право отдыхать. Шутка сказать: вышел третьим кандидатом! Отдохните, сэр; перестаньте напрягаться, раскиньте свои члены! Шубин произнес всю эту речь в нос, полулениво, полушутливо (балованные дети говорят так с друзьями дома, которые привозят им конфекты), и, не дождавшись ответа, продолжал: — Меня больше всего поражает в муравьях, жуках и других господах насекомых их удивительная серьезность; бегают взад и вперед с такими важными физиономиями, точно и их жизнь что-то значит! Помилуйте, человек, царь созданья, существо высшее, на них взирает, а им и дела до него нет; еще, пожалуй, иной комар сядет на нос царю создания и станет употреблять его себе в пищу. Это обидно. А с другой стороны, чем их жизнь хуже нашей жизни? И отчего же им не важничать, если мы позволяем себе важничать? Ну-ка, философ, разреши мне эту задачу! Что ж ты молчишь? А? — Что? — проговорил, встрепенувшись, Берсенев. — Что! — повторил Шубин. — Твой друг излагает перед тобою глубокие мысли, а ты его не слушаешь. — Я любовался видом. Посмотри, как эти поля горячо блестят на солнце! (Берсенев немного пришепетывал.) — Важный пущен колер, — промолвил Шубин. — Одно слово, натура! Берсенев покачал головой. — Тебе бы еще больше меня следовало восхищаться всем этим. Это по твоей части: ты артист. — Нет-с; это не по моей части-с, — возразил Шубин и надел шляпу на затылок. — Я мясник-с; мое дело — мясо, мясо лепить, плечи, ноги, руки, а тут и формы нет, законченности нет, разъехалось во все стороны... Пойди поймай! — Да ведь и тут красота, — заметил Берсенев. — Кстати, кончил ты свой барельеф? — Какой? — Ребенка с козлом. — К чёрту! к чёрту! к чёрту! — воскликнул нараспев Шубин. — Посмотрел на настоящих, на стариков, на антики, да и разбил свою чепуху. Ты указываешь мне на природу и говоришь: «И тут красота». Конечно, во всем красота, даже и в твоем носе красота, да за всякою красотой не угоняешься. Старики — те за ней и не гонялись; она сама сходила в их создания, откуда — бог весть, с неба, что ли. Им весь мир принадлежал; нам так широко распространяться не приходится: коротки руки. Мы закидываем удочку на одной точечке, да и караулим. Клюнет — браво! а не клюнет... Шубин высунул язык. — Постой, постой, — возразил Берсенев. — Это парадокс. Если ты не будешь сочувствовать красоте, любить ее всюду, где бы ты ее ни встретил, так она тебе и в твоем искусстве не дастся. Если прекрасный вид, прекрасная музыка ничего не говорят твоей душе, я хочу сказать, если ты им не сочувствуешь... — Эх ты, сочувственник! — брякнул Шубин и сам засмеялся новоизобретенному слову, а Берсенев задумался. — Нет, брат, — продолжал Шубин, — ты умница, философ, третий кандидат Московского университета, с тобой спорить страшно, особенно мне, недоучившемуся студенту; но я тебе вот что скажу: кроме своего искусства, я люблю красоту только в женщинах... в девушках, да и то с некоторых пор... Он перевернулся на спину и заложил руки за голову. Несколько мгновений прошло в молчании. Тишина полуденного зноя тяготела над сияющей и заснувшей землей. — Кстати, о женщинах, — заговорил опять Шубин. — Что это никто не возьмет Стахова в руки? Ты видел его в Москве? — Нет. — Совсем с ума сошел старец. Сидит по целым дням у своей Августины Христиановны, скучает страшно, а сидит. Глазеют друг на друга, так глупо... Даже противно смотреть. Вот поди ты! Каким семейством бог благословил этого человека: нет, подай ему Августину Христиановну! Я ничего не знаю гнуснее ее утиной физиономии! На днях я вылепил ее карикатуру, в дантановском вкусе. Очень вышло недурно. Я тебе покажу. — А Елены Николаевны бюст, — спросил Берсенев, — подвигается? — Нет, брат, не подвигается. От этого лица можно в отчаяние прийти. Посмотришь, линии чистые, строгие, прямые; кажется, нетрудно схватить сходство. Не тут-то было... Не дается, как клад в руки. Заметил ты, как она слушает? Ни одна черта не тронется, только выражение взгляда беспрестанно меняется, а от него меняется вся фигура. Что тут прикажешь делать скульптору, да еще плохому? Удивительное существо... странное существо, — прибавил он после короткого молчания. — Да; она удивительная девушка, — повторил за ним Берсенев. — А дочь Николая Артемьевича Стахова! Вот после этого и рассуждай о крови, о породе. И ведь забавно то, что она точно его дочь, похожа на него и на мать похожа, на Анну Васильевну. Я Анну Васильевну уважаю от всего сердца, она же моя благодетельница; но ведь она курица. Откуда же взялась эта душа у Елены? Кто зажег этот огонь? Вот опять тебе задача, философ! Но «философ» по-прежнему ничего не отвечал. Берсенев вообще не грешил многоглаголанием и, когда говорил, выражался неловко, с запинками, без нужды разводя руками; а в этот раз какая-то особенная тишина нашла на его душу, — тишина, похожая на усталость и на грусть. Он недавно переселился за город после долгой и трудной работы, отнимавшей у него по нескольку часов в день. Бездействие, нега и чистота воздуха, сознание достигнутой цели, прихотливый и небрежный разговор с приятелем, внезапно вызванный образ милого существа — все эти разнородные и в то же время почему-то сходные впечатления слились в нем в одно общее чувство, которое и успокоивало его, и волновало, и обессиливало... Он был очень нервический молодой человек. Под липой было прохладно и спокойно; залетавшие в круг ее тени мухи и пчелы, казалось, жужжали тише; чистая мелкая трава изумрудного цвета, без золотых отливов, не колыхалась; высокие стебельки стояли неподвижно, как очарованные; как очарованные, как мертвые, висели маленькие гроздья желтых цветов на нижних ветках липы. Сладкий запах с каждым дыханием втеснялся в самую глубь груди, но грудь им охотно дышала. Вдали, за рекой, до небосклона всё сверкало, всё горело; изредка пробегал там ветерок и дробил и усиливал сверкание; лучистый пар колебался над землей. Птиц не было слышно: они не поют в часы зноя; но кузнечики трещали повсеместно, и приятно было слушать этот горячий звук жизни, сидя в прохладе, на покое: он клонил ко сну и будил мечтания. — Заметил ли ты, — начал вдруг Берсенев, помогая своей речи движениями рук, — какое странное чувство возбуждает в нас природа? Всё в ней так полно, так ясно, я хочу сказать, так удовлетворено собою, и мы это понимаем и любуемся этим, и в то же время она, по крайней мере во мне, всегда возбуждает какое-то беспокойство, какую-то тревогу, даже грусть. Что это значит? Сильнее ли сознаем мы перед нею, перед ее лицом, всю нашу неполноту, нашу неясность, или же нам мало того удовлетворения, каким она довольствуется, а другого, то есть я хочу сказать, того, чего нам нужно, у нее нет? — Гм, — возразил Шубин, — я тебе скажу, Андрей Петрович, отчего всё это происходит. Ты описал ощущения одинокого человека, который не живет, а только смотрит да млеет. Чего смотреть? Живи сам и будешь молодцом. Сколько ты ни стучись природе в дверь, не отзовется она понятным словом, потому что она немая. Будет звучать и ныть, как струна, а песни от нее не жди. Живая душа — та отзовется, и по преимуществу женская душа. А потому, благородный друг мой, советую тебе запастись подругой сердца, и все твои тоскливые ощущения тотчас исчезнут. Вот что нам «нужно», как ты говоришь. Ведь эта тревога, эта грусть, ведь это просто своего рода голод. Дай желудку настоящую пищу, и всё тотчас придет в порядок. Займи свое место в пространстве, будь телом, братец ты мой. Да и что такое, к чему природа? Ты послушай сам: любовь... какое сильное, горячее слово! Природа... какое холодное, школьное выражение! А потому (Шубин запел): «Да здравствует Марья Петровна!» — или нет, — прибавил он, — не Марья Петровна, ну да всё равно! Ву ме компрене́. Берсенев приподнялся и оперся подбородком на сложенные руки. — Зачем насмешка, — проговорил он, не глядя на своего товарища, — зачем глумление? Да, ты прав: любовь — великое слово, великое чувство... Но о какой любви говоришь ты? Шубин тоже приподнялся. — О какой любви? О какой угодно, лишь бы она была налицо. Признаюсь тебе, по-моему, вовсе нет различных родов любви. Коли ты полюбил... — От всей души, — подхватил Берсенев. — Ну да, это само собой разумеется, душа не яблоко: ее не разделишь. Коли ты полюбил, ты и прав. А я не думал глумиться. У меня на сердце теперь такая нежность, так оно смягчено... Я хотел только объяснить, почему природа, по-твоему, так на нас действует. Потому, что она будит в нас потребность любви и не в силах удовлетворить ее. Она нас тихо гонит в другие, живые объятия, а мы ее не понимаем и чего-то ждем от нее самой. Ах, Андрей, Андрей, прекрасно это солнце, это небо, всё, всё вокруг нас прекрасно, а ты грустишь; но если бы в это мгновение ты держал в своей руке руку любимой женщины, если б эта рука и вся эта женщина были твои, если бы ты даже глядел ее глазами, чувствовал не своим, одиноким, а ее чувством, — не грусть, Андрей, не тревогу возбуждала бы в тебе природа, и не стал бы ты замечать ее красоты; она бы сама радовалась и пела, она бы вторила твоему гимну, потому что ты в нее, в немую, вложил бы тогда язык! Шубин вскочил на ноги и прошелся раза два взад и вперед, а Берсенев наклонил голову, и лицо его покрылось слабой краской. — Я не совсем согласен с тобою, — начал он, — не всегда природа намекает нам на... любовь. (Он не сразу произнес это слово.) Она также грозит нам; она напоминает о страшных... да, о недоступных тайнах. Не она ли должна поглотить нас, не беспрестанно ли она поглощает нас? В ней и жизнь и смерть; и смерть в ней так же громко говорит, как и жизнь. — И в любви жизнь и смерть, — перебил Шубин. — А потом, — продолжал Берсенев, — когда я, например, стою весной в лесу, в зеленой чаще, когда мне чудятся романтические звуки Оберонова рога (Берсеневу стало немножко совестно, когда он выговорил эти слова), — разве и это... — Жажда любви, жажда счастия, больше ничего! — подхватил Шубин. — Знаю и я эти звуки, знаю и я то умиление и ожидание, которые находят на душу под сенью леса, в его недрах, или вечером, в открытых полях, когда заходит солнце и река дымится за кустами. Но и от леса, и от реки, и от земли, и от неба, от всякого облачка, от всякой травки я жду, я хочу счастия, я во всем чую его приближение, слышу его призыв! «Мой бог — бог светлый и веселый!» Я было так начал одно стихотворение; сознайся: славный первый стих, да второго никак подобрать не мог. Счастья! счастья! пока жизнь не прошла, пока все наши члены в нашей власти, пока мы идем не под гору, а в гору! Чёрт возьми! — продолжал Шубин с внезапным порывом, — мы молоды, не уроды, не глупы: мы завоюем себе счастие! Он встряхнул кудрями и самоуверенно, почти с вызовом, глянул вверх, на небо. Берсенев поднял на него глаза. — Будто нет ничего выше счастья? — проговорил он тихо. — А например? — спросил Шубин и остановился. — Да вот, например, мы с тобой, как ты говоришь, молоды, мы хорошие люди, положим; каждый из нас желает для себя счастья... Но такое ли это слово «счастье», которое соединило, воспламенило бы нас обоих, заставило бы нас подать друг другу руки? Не эгоистическое ли, я хочу сказать, не разъединяющее ли это слово? — А ты знаешь такие слова, которые соединяют? — Да; и их не мало; и ты их знаешь. — Ну-ка? какие это слова? — Да хоть бы искусство, — так как ты художник, — родина, наука, свобода, справедливость. — А любовь? — спросил Шубин. — И любовь соединяющее слово; но не та любовь, которой ты теперь жаждешь: не любовь-наслаждение, любовь-жертва. Шубин нахмурился. — Это хорошо для немцев; а я хочу любить для себя; я хочу быть номером первым. — Номером первым, — повторил Берсенев. — А мне кажется, поставить себя номером вторым — всё назначение нашей жизни. — Если все так будут поступать, как ты советуешь, — промолвил с жалобною гримасой Шубин, — никто на земле не будет есть ананасов: все другим их предоставлять будут. — Значит, ананасы не нужны; а впрочем, не бойся: всегда найдутся любители даже хлеб от чужого рта отнимать. Оба приятеля помолчали. — Я на днях опять встретил Инсарова, — начал Берсенев, — я пригласил его к себе; я непременно хочу познакомить его с тобой... и с Стаховыми. — Какой это Инсаров? Ах, да, этот серб или болгар, о котором ты мне говорил? Патриот этот? Уж не он ли внушил тебе все эти философические мысли? — Может быть. — Необыкновенный он индивидуум, что ли? — Да. — Умный? Даровитый? — Умный?... Да. Даровитый? Не знаю, не думаю. — Нет? Что же в нем замечательного? — Вот увидишь. А теперь, я думаю, нам пора идти. Анна Васильевна нас, чай, дожидается. Который-то час? — Третий. Пойдем. Как душно! Этот разговор во мне всю кровь зажег. И у тебя была минута... я недаром артист: я на всё заметлив. Признайся, занимает тебя женщина?.. Шубин хотел заглянуть в лицо Берсеневу, но он отвернулся и вышел из-под липы. Шубин отправился вслед за ним, развалисто-грациозно переступая своими маленькими ножками. Берсенев двигался неуклюже, высоко поднимал на ходу плечи, вытягивал шею; а все-таки он казался более порядочным человеком, чем Шубин, более джентльменом, сказали бы мы, если б это слово не было у нас так опошлено.