Активное служение людям главное свойство праведников лескова. «Русские праведники в произведениях Н.С. Лескова (на прмиере«Очарованный странник»). "Без трех праведных несть граду стояния"

15.07.2019

История создания цикла "Праведники" такова. Однажды Н.С.Лескова обвинили в том, что он во всех соотечественниках видит лишь одни гадости и мерзости. Тогда писатель дал обет: найти среди "грешных" мира сего кристально чистого человека, праведника, показать величие русской души.

И стал Лесков "искать праведных" по всей земле русской: в столицах и в глуши, в преданьях старины и в газетных сводках, среди разных сословий и укладов. И нашел их – бескорыстных чудаков и мастеров-самоучек, мучеников и страдальцев, человеколюбцев и философов…

Николай Лесков
Праведники

<Предисловие>
"Без трех праведных несть граду стояния"

При мне в сорок восьмой раз умирал один большой русский писатель. Он и теперь живет, как жил после сорока семи своих прежних кончин, наблюдавшихся другими людьми и при другой обстановке.

При мне он лежал, одинок во всю ширь необъятного дивана и приготовлялся диктовать мне свое завещание, но вместо того начал браниться,

Я могу без застенчивости рассказать, как это было и к каким повело последствиям.

Смерть писателю угрожала по вине театрально-литературного комитета, который в эту пору бестрепетною рукою убивал его пьесу. Ни в одной аптеке не могло быть никакого лекарства против мучительных болей, причиненных этим авторскому здоровью.

– Душа уязвлена и все кишки попутались в утробе, – говорил страдалец, глядя на потолок гостиничного номера, и потом, переводя их на меня, он неожиданно прикрикнул:

– Что же ты молчишь, будто черт знает чем рот набил. Гадость какая у вас, питерцев, на сердце: никогда вы человеку утешения не скажете; хоть сейчас на ваших глазах испускай дух.

Я был первый раз при кончине этого замечательного человека и, не поняв его предсмертной истомы, сказал ему:

– Чем мне вас утешить? Скажу разве одно, что всем будет чрезвычайно прискорбно, если театрально-литературный комитет своим суровым определением прекратит драгоценную жизнь вашу, но…

– Ты недурно начал, – перебил писатель, – продолжай, пожалуйста, говорить, а я, может быть, усну.

– Извольте, – отвечал я, – итак, уверены ли вы, что вы теперь умираете?

– Уверен ли? Говорю тебе, что помираю!

– Прекрасно, – отвечаю, – но обдумали ли вы хорошенько: стоит ли это огорчение того, чтобы вы кончились?

– Разумеется, стоит; это стоит тысячу рублей, – простонал умирающий.

– Да, к сожалению, – отвечал я, – пьеса едва ли принесла бы вам более тысячи рублей и потому…

Но умирающий не дал мне окончить: он быстро приподнялся с дивана и вскричал:

– Это еще что за гнусное рассуждение! Подари мне, пожалуйста, тысячу рублей и тогда рассуждай как знаешь.

– Да я, – говорю, – почему же обязан платить за чужой грех?

– А я за что должен терять?

– За то, что вы, зная наши театральные порядки, описали в своей пьесе всех титулованных лиц и всех их представили одно другого хуже и пошлее.

– Да-а; так вот каково ваше утешение. По-вашему небось все надо хороших писать, а я, брат, что вижу, то и пишу, а вижу я одни гадости.

– Это у вас болезнь зрения.

– Может быть, – отвечал, совсем обозлясь, умирающий, – но только что же мне делать, когда я ни в своей, ни в твоей душе ничего, кроме мерзости, не вижу, и за то суще мне господь бог и поможет теперь от себя отворотиться к стене и заснуть со спокойной совестью, а завтра уехать, презирая всю мою родину и твои утешения.

И молитва страдальца была услышана: он "суще" прекрасно выспался и на другой день я проводил его на станцию; но зато самим мною овладело от его слов лютое беспокойство.

"Как, – думал я, – неужто в самом деле ни в моей, ни в его и ни в чьей иной русской душе не видать ничего, кроме дряни? Неужто все доброе и хорошее, что когда-либо заметил художественный глаз других писателей, – одна выдумка и вздор? Это не только грустно, это страшно. Если без трех праведных, по народному верованию, не стоит ни один город, то как же устоять целой земле с одной дрянью, которая живет в моей и твоей душе, мой читатель?"

Мне это было и ужасно, и несносно, и пошел я искать праведных, пошел с обетом не успокоиться, доколе не найду хотя то небольшое число трех праведных, без которых "несть граду стояния", но куда я ни обращался, кого ни спрашивал – все отвечали мне в том роде, что праведных людей не видывали, потому что все люди грешные, а так, кое-каких хороших людей и тот, и другой знавали. Я и стал это записывать. Праведны они, думаю себе, или неправедны, – все это надо собрать и потом разобрать: что тут возвышается над чертою простой нравственности и потому "свято господу".

И вот кое-что из моих записей.

Однодум

Глава первая

В царствование Екатерины II, у некоторых приказного рода супругов, по фамилии Рыжовых, родился сын по имени Алексашка. Жило это семейство в Солигаличе, уездном городке Костромской губернии, расположенном при реках Костроме и Светице. Там, по словарю кн. Гагарина, значится семь каменных церквей, два духовные и одно светское училище, семь фабрик и заводов, тридцать семь лавок, три трактира, два питейные дома и 3665 жителей обоего пола. В городе бывают две годовые ярмарки и еженедельные базары; кроме того, значится "довольно деятельная торговля известью и дегтем". В то время, когда жил наш герой, здесь еще были соляные варницы.

Все это надо знать, чтобы составить понятие о том, как мог жить и как действительно жил мелкотравчатый герой нашего рассказа Алексашка, или, впоследствии, Александр Афанасьевич Рыжов, по уличному прозванию "Однодум".

Родители Алексашки имели собственный дом – один из тех домиков, которые в здешней лесной местности ничего не стоят, но, однако, дают кров. Других детей, кроме Алексашки, у приказного Рыжова не было, или по крайней мере о них мне ничего не сказано.

Приказный умер вскоре после рождения этого сына и оставил жену и сына ни с чем, кроме того домика, который, как сказано, "ничего не стоил". Но вдова-приказничиха сама дорого стоила: она была из тех русских женщин, которая "в беде не сробеет, спасет; коня на скаку остановит, в горящую избу взойдет", – простая, здравая, трезвомысленная русская женщина, с силою в теле, с отвагой в душе и с нежною способностью любить горячо и верно.

Когда она овдовела, в ней еще были приятности, пригодные для неприхотливого обихода, и к ней кое-кто засылали свах, но она отклонила новое супружество и стала заниматься печеньем пирогов. Пироги изготовлялись по скоромным дням с творогом и печенкою, а по постным – с кашею и горохом; вдова выносила их в ночвах на площадь и продавала по медному пятаку за штуку. От прибыли своего пирожного производства она питала себя и сына, которого отдала в науку "мастерице"; мастерица научила Алексашку тому, что сама знала. Дальнейшую же, более серьезную науку преподал ему дьяк с косою и с кожаным карманом, в коем у него без всякой табакерки содержался нюхательный порошок для известного употребления.

Дьяк, "отучив" Алексашку, взял горшок каши за выучку, и с этим вдовий сын пошел в люди добывать себе хлеб-соль и все определенные для него блага мира.

Алексашке тогда было четырнадцать лет, и в этом возрасте его можно отрекомендовать читателю.

Молодой Рыжов породою удался в мать: он был рослый, плечистый, – почти атлет, необъятной силы и несокрушимого здоровья. В свои отроческие годы он был уже первый силач и так удачно предводительствовал стеною на кулачных боях, что на которой стороне был Алексашка Рыжов, – та считалась непобедимою. Он был досуж и трудолюбив. Дьякова школа дала ему превосходный, круглый, четкий, красивый почерк, которым он написал старухам множество заупокойных поминаний и тем положил начало самопитания. Но важнее этого были те свойства, которые дала ему его мать, сообщившая живым примером строгое и трезвое настроение его здоровой душе, жившей в здоровом и сильном теле. Он был, как мать, умерен во всем и никогда не прибегал ни к чьей посторонней помощи.

В четырнадцать лет он уже считал грехом есть материн хлеб; поминания приносили немного, и притом заработок этот, зависящий от случайностей, был непостоянен; к торговле Рыжов питал врожденное отвращение, а оставить Солигалич не хотел, чтобы не разлучаться с матерью, которую очень любил. А потому надо было здесь же промыслить себе занятие, и он его промыслил.

Николай Лесков

Праведники

<Предисловие>

«Без трех праведных несть граду стояния»

Я могу без застенчивости рассказать, как это было и к каким повело последствиям.

Я был первый раз при кончине этого замечательного человека и, не поняв его предсмертной истомы, сказал ему:

– Ты недурно начал, – перебил писатель, – продолжай, пожалуйста, говорить, а я, может быть, усну.

– Извольте, – отвечал я, – итак, уверены ли вы, что вы теперь умираете?

– Уверен ли? Говорю тебе, что помираю!

– Прекрасно, – отвечаю, – но обдумали ли вы хорошенько: стоит ли это огорчение того, чтобы вы кончились?

– Разумеется, стоит; это стоит тысячу рублей, – простонал умирающий.

– Да, к сожалению, – отвечал я, – пьеса едва ли принесла бы вам более тысячи рублей и потому…

Но умирающий не дал мне окончить: он быстро приподнялся с дивана и вскричал:

– Это еще что за гнусное рассуждение! Подари мне, пожалуйста, тысячу рублей и тогда рассуждай как знаешь.

– Да я, – говорю, – почему же обязан платить за чужой грех?

– А я за что должен терять?

– Это у вас болезнь зрения.

И молитва страдальца была услышана: он «суще» прекрасно выспался и на другой день я проводил его на станцию; но зато самим мною овладело от его слов лютое беспокойство.

«Как, – думал я, – неужто в самом деле ни в моей, ни в его и ни в чьей иной русской душе не видать ничего, кроме дряни? Неужто все доброе и хорошее, что когда-либо заметил художественный глаз других писателей, – одна выдумка и вздор? Это не только грустно, это страшно. Если без трех праведных, по народному верованию, не стоит ни один город, то как же устоять целой земле с одной дрянью, которая живет в моей и твоей душе, мой читатель?»

Мне это было и ужасно, и несносно, и пошел я искать праведных, пошел с обетом не успокоиться, доколе не найду хотя то небольшое число трех праведных, без которых «несть граду стояния», но куда я ни обращался, кого ни спрашивал – все отвечали мне в том роде, что праведных людей не видывали, потому что все люди грешные, а так, кое-каких хороших людей и тот, и другой знавали. Я и стал это записывать. Праведны они, думаю себе, или неправедны, – все это надо собрать и потом разобрать: что тут возвышается над чертою простой нравственности и потому «свято господу».

И вот кое-что из моих записей.

Глава первая

В царствование Екатерины II, у некоторых приказного рода супругов, по фамилии Рыжовых, родился сын по имени Алексашка. Жило это семейство в Солигаличе, уездном городке Костромской губернии, расположенном при реках Костроме и Светице. Там, по словарю кн. Гагарина, значится семь каменных церквей, два духовные и одно светское училище, семь фабрик и заводов, тридцать семь лавок, три трактира, два питейные дома и 3665 жителей обоего пола. В городе бывают две годовые ярмарки и еженедельные базары; кроме того, значится «довольно деятельная торговля известью и дегтем». В то время, когда жил наш герой, здесь еще были соляные варницы.

Приказный умер вскоре после рождения этого сына и оставил жену и сына ни с чем, кроме того домика, который, как сказано, «ничего не стоил». Но вдова-приказничиха сама дорого стоила: она была из тех русских женщин, которая «в беде не сробеет, спасет; коня на скаку остановит, в горящую избу взойдет», – простая, здравая, трезвомысленная русская женщина, с силою в теле, с отвагой в душе и с нежною способностью любить горячо и верно.

Когда она овдовела, в ней еще были приятности, пригодные для неприхотливого обихода, и к ней кое-кто засылали свах, но она отклонила новое супружество и стала заниматься печеньем пирогов. Пироги изготовлялись по скоромным дням с творогом и печенкою, а по постным – с кашею и горохом; вдова выносила их в ночвах на площадь и продавала по медному пятаку за штуку. От прибыли своего пирожного производства она питала себя и сына, которого отдала в науку «мастерице»; мастерица научила Алексашку тому, что сама знала. Дальнейшую же, более серьезную науку преподал ему дьяк с косою и с кожаным карманом, в коем у него без всякой табакерки содержался нюхательный порошок для известного употребления.

Дьяк, «отучив» Алексашку, взял горшок каши за выучку, и с этим вдовий сын пошел в люди добывать себе хлеб-соль и все определенные для него блага мира.

Алексашке тогда было четырнадцать лет, и в этом возрасте его можно отрекомендовать читателю.

Творчество Н.С. Лескова (1831-1895) в целом – достаточно сложная тема. Писатель весьма необычный, ни на кого не похожий: его нельзя причислить ни к одному из литературных направлений.

Он работал весьма отчужденно от литературной среды; единомышленников имел мало, и создавал свои произведения не из расчёта на известность, а в целях анализа, изучения «текущих» моментов жизни, преимущественно – средне-низовых слоев России. Лесков изображает реальную жизнь русского человека в её невыдуманных ситуациях, в её естественном виде, подчас сгущая краски. Но среди такого подчас намеренного сгущения автор как раз и находит чистые алмазы человеческой нравственности.

В этом и проявляется самая примечательная черта художественного дарования Лескова. У него и жанр свой образовался – цикл повестей и рассказов под общим названием «Праведники». Праведников всегда было много в среде русских людей, и писатель умел рисовать их так, что они представляются реальными живыми людьми, а не кажутся придуманными идеалами.

Вот, к примеру, Рыжов, квартальный небольшого городка Солигалича («Однодум»). Исключительно честный и скромный человек, на службе всё решал по правде, взяток не брал, Божьи заповеди соблюдал, жил исключительно своим трудом. А однажды самого губернатора «пригнул» в церкви, когда тот, посещая местный храм, вошёл внутрь без молитвы. Однако губернатор понял, что квартальный только исполнил свой дол, исполнил честно и бесстрашно.

А вот генерал-майор Перский («Интересные мужчины»), который всегда был на стороне своих воспитанников; эконом Бобров, который не получал положенных ему «бригадирских» трех тысяч в год, а отдавал их тайно своим воспитанникам, выпускникам корпуса. Таким образом не всё в народной среде погрязло в тупости и эгоизме – есть и порядочность, и готовность отстоять её. Много просто добрых людей, нравственных, честных и достойных.

Лесков умел находить таких людей в русской жизни, понимал, что именно они, с виду незаметные, часто стоящие в тени, - они-то и составляют цвет нашей нации.

Показательна в этом отношении повесть-хроника «Соборяне». Это рассказ о трех священнослужителях провинциального городка: протоиерее Туберозове, священнике Бенефактове и диаконе Десницине. Самые обычные, кажется, служители Церкви; но на поверку – это истинные богатыри духа. Этим людям далеко до столичных умников, но они-то и составляют соль земли нашей ввиду своей глубокой порядочности и преданности высшим духовным идеалам. Они не обольщаются «новыми идеями», но строго и ревностно блюдут честь, защищают правду и законы. И что же? Именно они – увы! – не в чести у губернского начальства и даже архиерея. А самого ревностного из них, Туберозова, за обличения власть имущих даже отстраняли от службы.

Пророчески высказывает он в беседах со своей супругой опасения за судьбы Отечества. Туберозов встревожен, что у «просвещенных» людей процветает безверие, издевка над Родиной, растет отчуждение, «небрежение к святости семейных уз», что происходит всеобщее падение нравов и идеалов». Теперь видно, насколько чуткими и проницательными были герои Лескова.

Одна из самых загадочных работ писателя – «Очарованный странник». Это повесть о бездомном Иване Флягине, вся жизнь которого – цепь злоключений и страданий, причиной которых являлись его жажда чудесного и авантюризм. В конце концов Флягин оказывается в монастыре, в надежде остановить там «неугомонность» своей души и отыскать истинно прекрасное, как блудный сын, вернувшийся в отчий дом.

Особенно важны последние эпизоды повести, когда Флягину (в монастыре – отцу Измаилу) было ниспослано увидеть то, что другим не дано. Вдумываясь в слова апостола Павла «егда все рекут мир, нападает внезапу всегубительство», отец Измаил понял, что эти слова имеют прямое отношение к его жизни и к окружающему миру. С тех пор и стал он молиться и всех других «стал со слезами увещевать, молитесь, мол, о покорении под нозе царя нашего всякого врага и супостата, ибо близ есть нам всегубительство.. .все о Родине плакал». Здесь уже прямо возможна трактовка Флягина как пророка; и конкретно-исторический смысл его странствований, и предвидение беды, нависшей над русским народом и Отчизной, объясняются именно этим. Устами героя Лесков образно, в пророческой форме предупреждает нас: близ есть и для нас всегубительство – от распрей, лжеучений, безответственности, от недостатка уважения к Родине и власти, неверия и политической слепоты, что поставило наш народ и государство на грань гибели и распада еще на рубеже XIX-XX веков – ту грань, которая еще не миновала.

Главный смысл повести – призыв народа к отрезвлению и просветлению по нравственной линии, самой важной линии человеческого прогресса.

Едва ли не главным в лесковском творчестве было создание им ярких национальных характеров, замечательных своей нравственной чистотой и силой. Он умел находить их повсюду – людей с обостренным чувством чести, сознанием своего долга, непримиримых к действительности и одухотворенных человеколюбием. Они живут и действуют чаще всего на периферии общественной борьбы. Но эти люди, писал он, «стоя в стороне от главного исторического движения… сильнее других делают историю». Следует уточнить, что в своих художественных повествованиях автор сохранил многие реальные события и облик замечательных людей. Именно таких людей изобразил Лесков в «Инженерах-бессребрениках».

Вновь перед нами праведники. Дмитрий Брянчанинов, Михаил Чихачев, Николай Фермор. Первый – будущий святитель Игнатий. Второй – будущий схимник Михаил. Третий – военный инженер.

Эту повесть можно рассматривать как один из источников к житию святителя Игнатия. Автор освещает в основном тот период пути его, когда он был воспитанником Петербургского инженерного училища. Уже в эти годы в облике молодого юнкера проявились черты редкого благочестия и аскетической надмирности. Дружба с этим необыкновенным человеком определила и жизненный путь Михаила Чихачева:

«- Самое главное в нашем положении теперь то, - внушал он Чихачеву, - чтобы сберечь себя от гордости. …Я вижу одно верное средство для того, чтобы не поддаться опасности соблазна, который представляют люди, и ты, может быть, отгадываешь, в чем оно заключается…

Мне кажется, что я отгадываю, о чем ты думаешь.

Я думаю, что надо всегда смотреть на Богочеловека.

Ты прав.

Поверь – если мы не будем сводить с него наших мысленных глаз и будем стараться во всем Ему следовать, то для нас нет никакой опасности. Он нас спасет от опасности потерять себя во всех случаях жизни.

Верю.

И вот Он с нами, и мы в Нем, и Он в нас. Мне кажется, я понял сейчас в этих словах новый, удивительный смысл.

И я тоже.»

Многие страницы «Инженеров-бессребреников» посвящены возвышенным характеристикам двух друзей, и как итог их внутренних поисков – подвижничество, уход в монастырь.

Однако праведники Лескова – порою как одинокие воины - противостоят всем людям, а не объединяют их вокруг себя. Такова была российская действительность того времени, такова была и вера самого писателя, который все - же считал Церковь недостаточной в деле земного устроения и не понимал ее духовного значения во всей нашейжизни. Благих же намерений Лескова ни при каких условиях отвергнуть невозможно.

«За все хорошее и дурное – благодаренье Богу. Все, верно, было нужно, и я ясно вижу, как многое, что я почитал за зло, послужило мне к добру – надоумило меня, уяснило понятия и почистило сердце и характер»- писал о себе Лесков в одном из писем за три года до смерти. Поэтому, отмечая ошибки писателя, мы должны благодарить Бога за то, что был этот писатель, даже с его ошибками – но ведь и не с одними ошибками. Воспримем его мудрость – в основе своей это мудрость христианина, в которой не только некоторая неопределенность, но и, несомненно, горячая вера, которой не хватает порой и всем нам.

Ермакова Т.А., к.п.н.

В рассказах о «праведниках» главное внимание Лескова сосредоточено на людях, которые и в самых неблагоприятных жизненных обстоятельствах способны сохранить свою духовнуюсамобытность, независимость характера, а главное — активно творить добро, вступая в неравный поединок с общим порядком вещей.

В предисловии к циклу Лесков прямо противополагает свой замысел — найти в русской жизни тех праведных, без которых «несть граду стояния», — безотрадно скептическому настроению, которое порой охватывало его самого.

Высказывая в одном из писем начала 1883 г. горькое осуждение современной русской жизни, Лесков замечает: «Нет ни умов, ни характеров и ни тени достоинства... С чем же идти в жизнь этому стаду, и вдобавок еще самомнящему стаду?». Пафос утверждения высоких нравственных ценностей усиливается в творчестве Лескова 80-х гг. именно в ответ на все более утверждающуюся в современном ему обществе бездуховность, «страшную деморализацию». Позиция писателя активна: он желает действенно противостоять той атмосфере буржуазного хищничества, «оподления душ», «обезличенья», которую видит вокруг себя, укрепить своих современников «в постоянстве верности добрым идеям», побудить их стойко сопротивляться разлагающему влиянию окружающей среды.

«Праведники» Лескова мужественно противостоят господствующему в современном им обществе духу приобретательства, «холодного, бесстрастного эгоизма и безучастия» («Пигмей») и, вопреки всем довлеющим над ними установлениям, живут по высшим, собственно человеческим нормам.

Большая часть этих рассказов имеет мемуарно-документальную основу. Писателю важно убедить своих читателей, теряющих веру в идеалы, в том, что люди подобного духа — не плод его художественной фантазии, они действительно существовали в русской жизни даже в самые тяжкие ее исторические времена.

В этом смысле рассказы Лескова о «праведниках» заставляют вспомнить «Былое и думы» Герцена, где такое важное место занимают реальные биографии людей, сумевших сохранить свою нравственную самобытность. Сам факт появления в «моровую полосу» русской истории этих чистых сердцем юношей, молодых идеалистов, сознается Герценом как проявление потаенных возможностей русской жизни. «Это нисколько не обеспечивает будущего, но делает его крайне возможным».

Придавая большое значение появлению в России людей высокой духовной устремленности, Герцен просветительски связывал этот процесс прежде всего с воспитанием нового гуманистического сознания, которое, по его убеждению, русский человек получает по мере приобщения к науке, в университете, а не у себя дома, где «отец с матерью, родные и вся среда говорили другое».

Лесков принципиально иначе объясняет загадку этого феномена«очеловеченной личности». В центре его наблюдений — тот самый мир народной жизни, который долгое время представлялся Герцену и его современникам еще неподвижным и безмолвным.

Герои рассказов Лескова чаще всего плоть от плоти этой простонародной среды, а потому в силу существующего порядка вещей они лишены возможности приобщиться к гуманизирующей деятельности людей «лучших умов и понятий», участвовать в их теоретическом поиске, впитывать в себя книжную премудрость. И тем не менее, по убеждению Лескова, они имеют свой особый ресурс для личностного роста.

Это естественные влечения собственного сердца и живой пример тех людей большой и сильной души, которыми неизбывно богата народная среда. «Искусство должно и даже обязано сберечь сколь возможно все черты народной красоты», — писал Лесков в статье, посвященной древним житиям, и последовательно осуществлял этот краеугольный принцип своей эстетики в рассказах о «праведниках». Так, Однодум, герой одноименного рассказа Лескова, наследует свою крепость души от матери. По словам автора, «она была из тех русских женщин, которая „в беде не сробеет, спасет: коня на скаку остановит, в горящую избу войдет“, — простая, здравая, трезвомысленная русская женщина, с силою в теле, с отвагой в душе и с нежною способностью любить горячо и верно».

Именно такие люди, в представлении писателя, несут в себе драгоценный опыт «практической нравственности» народа, неписанные нормы которой совпадают с высокими принципами христианской этики. Как и в этическом сознании позднего Толстого, христианское для Лескова 80—90-х гг. отождествляется с крестьянским.

Близко общавшийся с писателем А. И. Фаресов в свое время писал, что Лескову было свойственно убеждение в том, что «христианство возникло среди простого народа ранее, чем оно стало господствующим культом с присущими ему формами».

В народной психологии, по убеждению писателя, находят воплощение наиболее плодотворные тенденции общечеловеческой культуры. Поэтому в непосредственных душевных влечениях любимых героев писателя зачастую проступают и обнаруживают свое сродство постулаты народной морали, евангельская заповедь и сентенция древнего мудреца.

В рассказе «Несмертельный Голован» главный его герой, простой человек, некогда откупившийся от своего барина, следуя голосу своего доброго сердца, совершает поразительные подвиги милосердия и тем самым как бы лишний раз подтверждает своей жизнью высокую апостольскую истину: «Совершенная любовь изгоняетстрах» (эти слова используются писателем как эпиграф к рассказу).

В рассказе «Однодум» главный урок нравственности, который дает Алексашке Рыжову его мать, бедная вдова, добывающая средства на жизнь печением пирожков, — это урок самоограничения. «Он был, как мать, умерен во всем и никогда не прибегал ни к чьей посторонней помощи». Воспитав в себе эту добродетель, Однодум именно благодаря ей чувствует себя защищенным от всех превратностей судьбы (что ясно видно из его беседы с Ланским).

Это главное правило его жизненного поведения целиком совпадает с этикой Платона, суждения которого любил цитировать Лесков. Главное условие блага и высшего достоинства человеческой жизни, по учению этого античного мыслителя, — именно соблюдение меры во всем. В письме к С. Н. Шубинскому (8 октября 1882 г.) Лесков в назидание своему корреспонденту вспоминает сентенции Платона: «Сам „бог есть мера“, — говорит мудрец, — и остерегается перейти свою мерность, чтобы она не расстроила гармонии».

Изображая пережитые Рыжовым в его молодости состояния экстаза, Лесков замечает, что, выкрикивая «встречь воздуху» гневные слова пророка Исайи, «он сам делался полумистиком, полуагитатором в библейском духе». Широкое боговедение Исайи «отвечало его душевной настроенности», т. е. первичной основой порывов героя к обличению «крепких» и к переустройству мира на началах высшей справедливости снова оказывается высокий строй его собственной души.

В таком истолковании религиозности простых людей Лесков совпадал с Герценом и Гл. Успенским, которые также считали, что философские и этические искания народной мысли не могут пока проявить себя иначе, чем в оболочке разного рода религиозных исканий и утопий.

Живописуя колоритные характеры людей, возвысившихся в своем достоинстве «над чертою простой нравственности», Лесков ясно сознает, что при всей непреложности этого факта он чреват драматическими последствиями для тех, кто дерзнул опередить свое время.

Жизнь «праведников» в его произведениях рано или поздно неизбежно обращается в «житие». Трезво представляя себе соотношение сил, Лесков не случайно сообщает порой характерам своих любимых героев налет чудачества. В свое время Герцен недаром замечал, что всякая оригинальность в России неизбежно сбивается на патологию.

Однако «чудаки» Лескова чаще всего представляются «поврежденными», носителями «несообразного бреда», юродивыми только их непосредственному окружению, которое живет по иным нормам. Сам писатель не склонен видеть в них прежде всего людей больного сознания, хотя порой границы между их праведническим подвижничеством и романтической экзальтацией духа оказываются очень зыбкими.

Как ни велики те житейские тяготы, которые должны претерпевать «праведники», главный акцент в трактовке их характеров ставится автором не на их страданиях, а на обнаруживаемой ими необоримой нравственной силе, свидетельствующей о чрезвычайно высоком нравственном потенциале личности каждого из них.

Поразительно жизнестойким предстает в рассказе «Однодум» Афанасий Рыжов, который прошел весь свой почти столетний путь, «ни разу не споткнувшись, никогда не захромав ни на правое колено, ни на левое». «Характер ваш почтенен», — вынужден заявить местный губернатор и будущий министр С. С. Ланской, познав на собственном опыте меру дерзновенного бесстрашия этого квартального, посмевшего публично осудить его гордыню.

В апофеозе своих великих жизненных сил изображен и другой «праведник» — «Несмертельный Голован».

«Героическим лицом пьесы» выступает в рассказе «Человек на часах» рядовой Постников, который, повинуясь голосу «непокорного сердца», оставляет свой пост у Зимнего дворца и спасает утопающего.

Жаждет «переведаться со злом» молодой воспитанник Инженерного училища Николай Фермор («Инженеры-бессребреники»), отваживаясь — наперекор духу своей среды — служить отечеству с совершенным бескорыстием.

Таким образом, как ни значительна сила обстоятельств, теснящих лесковских «праведников», каждый из них, подобно Ивану Северьянычу, на свой лад следует тому же нравственному принципу — «толцытеся!», находя в себе силы «одействорять» свои непосредственные побуждения и душевные порывы.

Этой стороной своего духовного облика «праведники» Лескова оказались впоследствии близки зачинателю новой социалистической литературы М. Горькому и, по его признанию, повлияли на формирование его новаторской концепции Человека, отвечающей духу революционной эпохи.

Знаменательно, что, выделяя в письме к молодому К. Федину самые существенные моменты этой концепции, Горький пишет, что человек дорог ему «своей волей к жизни, своим чудовищным упрямством быть чем-то больше себя самого, вырваться из петель тугой сети исторического прошлого, подскочить выше своей головы».

И при этом прямо опирается на Лескова, который, по его словам, показывает «людей более значительных», чем герои многих известных европейских романистов, «вовсе не потому только, что они наши русские, а потому, что они больше люди».

Горькому импонирует в лесковских «праведниках» их высокая внеличная устремленность. Он живо улавливает земной, чуждыйцерковной ортодоксальности, гуманистический пафос деятельности этих героев, «очарованных любовью к жизни и людям».

Самому Лескову такие стимулы их поступков, как непосредственное сострадание, нетерпимость ко злу и неправде, братская любовь, — чувства, естественно возникающие в их сердцах, — представляются самыми высокими и самодостаточными мотивами поведения, не требующими для себя какой-либо иной опоры, какой может послужить, скажем, религиозное сознание нравственного долга.

Порой эти душевные влечения «праведников» прямо противопоставляются в рассказах писателя традиционным христианским добродетелям, которые канонизировались житийной литературой: постоянной заботе о чистоте своей души, страху перед божьим судом, стремлению отойти от зла, укрывшись от него в стенах монастыря. «Очеловечить евангельское учение — это задача самая благородная и вполне своевременная», — замечает Лесков в письме к А. С. Суворину 13 апреля 1890 г.

По существу в цикле рассказов о «праведниках» он и выполняет именно эту задачу. Самым большим сокровищем души его любимых героев оказывается именно запас человечности, способность, преодолевая все временные, бытовые, исторические ограничения, вставать друг к другу в собственно человеческие, братские, свободные отношения.

Чуждый идей революционного преобразования действительности, Лесков в то же время по-своему верил в возможность реализации этого идеала. «„Единство рода человеческого“, что ни говорите, — не есть утопия», — заявляет он в своем позднем письме. И далее, опираясь на народный взгляд, решительно отмежевывается от ортодоксально-религиозного истолкования идеи всечеловеческого духовного родства.

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

Праведники Лескова как воплощение нравственного идеала

На чем или на ком держится земля русская? Конечно, ответ здесь прост. Многие понимают, что держится она на простых людях. Эти люди никак внешне не отличаются от всех других. Хуже того, они иногда просто некрасивы. Но эти люди незаметно и постоянно творят подвиги. И почти каждый автор стремится показать этих простых и в то же время незаурядных людей в своих сочинениях.

Мысль о создании цикла рассказов, посвященных праведникам земли русской, возникла у Лескова в 70-е годы XIX в. после сиора с писателем Писемским. Писемский писал Лескову о том, что нет уже святости на Руси, а в душе каждого человека «ничего, кроме мерзости», не видно. Такое признание друга и собрата по перу поразило Лескова. «Как,- думал я,- неужели в самом деле не видать ничего, кроме дряни? Неужели все доброе И хорошее, что когда-либо заметил художественный глаз других писателей,- одна выдумка и вздор? Это не только грустно, но и страшно».

Так возникают очерки и рассказы, в которых Лесков опровергает утверждение Писемского. Это такие произведения, как «Левша», «Очарованный странник», «Запечатленный ангел», «Тупейный художник», «Кадетский монастырь», «Несмертельный Голован» и др.

В рассказах и очерках Лескова описаны благородные люди с неповторимыми судьбами. Поистине, лесковские герои - Праведники . Они говорят правду и несут в свет правду. Конечно же это Иван Северья-нович Флягин в «Очарованном страннике», который много видел, много скитался по земле русской. Когда думаешь о Флягине, то сразу же вспоминаешь образ могучего Ильи Муромца. И действительно, Флягин - типично русский человек, может быть, немного простоватый, но с чистой душой. Он обязательно поможет чужому горю и не останется безучастным, Флягин - человек бескорыстный, чувствующий настоящую красоту жизни.

Другим примером являются герои рассказа «Кадетский монастырь» - директор Перский, эконом Бобров и врач Зеленский. Кажется, что люди, занимающие эти посты, не могут быть праведниками. Но это не так. Перский - человек честный и благородный, На личном примере он учил воспитанников. Все свое время проводил в Кадетском «монастыре» и лично следил за жизнью кадетов. Он был всегда очень аккуратно одет, то есть это был человек чистый и внутри и снаружи. В нем чувствовалась сила, он никогда не гнался за местом и не заискивал перед начальством. Бобров «был такой же высоко замечательный человек». Он был даже добрее Перского. Он выручал наказанных и тайком кормил арестованных кадетов. Большую часть своего жалованья он отдавал на нужды Кадетского «монастыря». Этот человек хотел, чтобы все выпускники монастыря стали настоящими, хорошими людьми, чтобы они нашли свою тропу в жизни. И вот в это Бобров вкладывал свою душу. Доктор Зеленский лечил кадетов не только телесно, но и морально. Давал читать книги своим воспитанникам. Единственное, что у него было,- это его воспитанники. Он сам лично следил за здоровьем каждого.

Все эти Праведники Лескова ничего не требуют взамен. Они отдают себя полностью ради счастья других, И таковы все Праведники Лескова . Но такие люди в жизни обычно живут не очень хорошо. Они отличаются от других людей, их не понимают, над ними смеются. Но такова судьба праведников - страдать больше других.

Прежде всего праведник у Лескова смотрит в себя и старается следовать какому-то нравственному идеалу. Но Праведники Лескова не так уж безобидны. Своей «душевной» красотой, своими поступками и делами они борются с носителями греха и порока, й в этой борьбе они даже могут преступить заповедь «не убий». Лесковские герои немного чудаковаты, у них совсем другой образ мыслей, чем у простых людей. Они живут в своем мире, куда вход открыт только людям с добрым сердцем и чистой душой.

В основном, действие рассказов Лескова происходит в николаевскую эпоху. В эпоху деспотизма и цензуры, И именно в такую эпоху рождаются настоящие борцы, которые противопоставляют свое человеколюбие окружающей их бесчеловечности.

Эти борцы - не победители В этой неравной борьбе они проигрывают, но их дела навечно остаются в народе. Их поступки - огни в темноте. И чем больше борцов-праведников, тем больше света.

Праведники Лескова - учителя жизни, которые являются для писателя образцом, Сам Лесков писал о своих героях: «Одушевляющая их совершенная любовь ставит их выше всех страхов». Праведники Лескова - это бесстрашные, бескорыстные, борющиеся за справедливость люди.

И как правильно отметил М. Горький: «Лесков - писатель, открывший праведника в каждом сословии, во всех группах.

Николай ЛесковПраведники

<Предисловие>"Без трех праведных несть граду стояния"

Однодум

Глава первая

Николай Лесков
Праведники

<Предисловие>
"Без трех праведных несть граду стояния"