Эдгар Аллан По и его страшные рассказы — Отзыв о прочитанном. Страшные рассказы, эдгар аллан по Самые жуткие рассказы эдгара по

Алан Эдгар По

Рассказы

ЗОЛОТОЙ ЖУК

Глядите! Хо! Он пляшет, как безумный.

Тарантул укусил его…

«Все не правы»

Много лет тому назад мне довелось близко познакомиться с неким Вильямом Леграном. Он происходил из старинной гугенотской семьи и был прежде богат, но неудачи, следовавшие одна за другой, довели его до нищеты. Чтобы избегнуть унижений, связанных с потерей богатства, он покинул Новый Орлеан, город своих предков, и поселился на Сэлливановом острове, поблизости от Чарлстона в Южной Каролине.

Это очень странный остров. Он тянется в длину мили на три и состоит почти что из одного морского песка. Ширина его нигде не превышает четверти мили. От материка он отделен едва заметным проливом, вода в котором с трудом пробивает себе путь сквозь тину и пустой камыш - убежище болотных курочек. Деревьев на острове мало, и растут они плохо. Настоящего дерева не встретишь совсем. На западной оконечности острова, где возвышается форт Моултри и стоит несколько жалких строений, заселенных в летние месяцы городскими жителями, спасающимися от лихорадки и чарлстонской пыли, - можно увидеть колючую карликовую пальму. Зато весь остров, если не считать этого мыса на западе и белой, твердой, как камень, песчаной каймы на взморье, покрыт частой зарослью душистого мирта, столь высоко ценимого английскими садоводами. Кусты его достигают нередко пятнадцати-двадцати футов и образуют сплошную чащу, наполняющую воздух тяжким благоуханием и почти непроходимую для человека.

В сокровенных глубинах миртовой чащи, ближе к восточной, удаленной от материка оконечности острова, Легран соорудил себе хижину, где и обитал, когда я, по воле случая, с ним познакомился. Знакомство вскоре перешло в дружбу. Многое в характере отшельника внушало интерес и уважение. Я видел, что он отлично образован и наделен недюжинными способностями, но вместе с тем заражен мизантропией и страдает от болезненного состояния ума, впадая попеременно то в восторженность, то в угрюмость. У Леграна было немало книг, но он редко к ним обращался. Он предпочитал охотиться и ловить рыбу или же бродить по прибрежному песку и миртовым зарослям в поисках раковин и насекомых. Его коллекции насекомых позавидовал бы Сваммердам. В этих странствиях Леграна обычно сопровождал старый негр Юпитер. Он был отпущен на волю еще до разорения семьи; однако ни угрозами, ни посулами Юпитера нельзя было убедить, что он лишился неотъемлемого, как он полагал, права следовать повсюду за своим «масса Биллом». Возможно, впрочем, что родные Леграна, обеспокоенные его психической неуравновешенностью, поддерживали это упорство в Юпитере, чтобы не оставить беглеца без всякого попечения.

Зимы на широте Сэлливанова острова редко бывают очень суровыми, и в осеннее время почти никогда не приходится разводить огонь в помещении. В средних числах октября 18.. года выдался, однако, необычайно холодный день. Перед самым заходом солнца я пробрался сквозь вечнозеленые заросли к хижине моего друга, которого не видел уже несколько недель. Я жил в Чарлстоне, в девяти милях от острова, и удобства сообщения в те дни далеко отставали от нынешних. Добравшись до хижины, я постучал, как обычно, и, не получив ответа, разыскал в тайном месте ключ, отомкнул замок и вошел. В камине пылал славный огонь. Это было неожиданно и весьма кстати. Я сбросил пальто, опустился в кресло поближе к потрескивавшим поленьям и стал терпеливо ждать возвращения хозяев.

Они пришли вскоре после наступления темноты и сердечно меня приветствовали. Юпитер, улыбаясь до ушей, стал хлопотать по хозяйству, приготовляя на ужин болотных курочек. У Леграна был очередной приступ восторженности - не знаю, как точнее именовать его состояние. Он нашел двустворчатую раковину, какой не встречал ранее, и, что еще более радовало его, выследил и с помощью Юпитера поймал жука, неизвестного, по его словам, доселе науке. Он сказал, что завтра хочет услышать мое суждение об этом жуке.

А почему не сегодня? - спросил я, потирая руки у огня и мысленно посылая к чертям всех жуков на свете.

Если бы я знал, что вы здесь! - воскликнул Легран. - Но ведь мы так давно не виделись. Как я мог угадать, что именно сегодня вечером вы к нам пожалуете? Когда мы с Юпитером шли домой, то повстречали лейтенанта Дж. из форта, и я по какой-то глупости отдал ему на время жука. Так что сейчас жука не достанешь. Переночуйте, и мы пошлем за ним Юпа, как только взойдет солнце. Это просто восторг.

Что? Восход солнца?

К черту солнце! Я - о жуке! Он ослепительно золотой, величиной с крупный лесной орех, и на спине у него три пятнышка, черных как смоль. Два круглых повыше и одно продолговатое книзу. А усики и голову…

Где же там олово, масса Вилл, послушайте-ка меня, - вмешался Юпитер, - жук весь золотой, чистое золото, внутри и снаружи; только вот пятна на спинке. Такого тяжелого жука я еще в жизни не видел.

Допустим, что все это так, и жук из чистого золота, - сказал Легран, как мне показалось, более серьезным тоном, чем того требовали обстоятельства, - но почему же, Юп, мы должны из-за этого есть пережаренный ужин? Действительно, жук таков, - продолжал он, обращаясь ко мне, - что я почти готов согласиться с Юпитером. Надкрылья излучают яркий металлический блеск - в этом вы сами сможете завтра же убедиться. Пока что я покажу вам, каков он на вид.

Легран сел за столик, где были перо и чернильница. Бумаги не оказалось. Он поискал в ящике, но и там ничего не нашел.

Не беда, - промолвил он наконец, - обойдусь этим. - Он вытащил из жилетного кармана очень грязный клочок бумаги и, взяв перо, стал бегло набрасывать свой рисунок. Пока он был этим занят, я продолжал греться; озноб мой еще не прошел. Легран закончил рисунок и протянул его мне, не поднимаясь со стула. В эту минуту послышались громкий лай и царапанье у входной двери. Юпитер распахнул ее, и огромный ньюфаундленд Леграна ворвался в комнату и бурно меня приветствовал, положив свои лапы мне прямо на плечи; я подружился с ним еще в прежние посещения. Когда пес утих, я взглянул на бумагу, которую все это время держал в руке, и, по правде сказать, был немало озадачен рисунком моего друга.

Что же, - сказал я, наглядевшись на него вдосталь, - это действительно странный жук. Признаюсь, совершеннейшая новинка, никогда ничего подобного не видывал. По-моему, больше всего этот жук походит на череп, каким его принято изображать на эмблемах. Да что там походит!.. Форменный череп!

Я совсем не люблю ужастики, все эти внезапно возникающие призраки, жуткие завывания, безумный хохот и т.п. совсем не трогают. Да, безусловно, мне страшно, но удовольствия я совсем не получаю. Зато мне очень нравится пощекотать свои нервы тонкими намеками на ужас. Испытать не страх, а скорее предчувствие, ощущение чего-то грядущего и страшного, того, что приковывает к месту, и ты оказываешься словно во сне: вроде бы хочется бежать, а не можешь.
Эдгар Алан По просто мастер именно таких «запугивающих», страшных рассказов. Страницы книги не изобилуют кровью, расчлененными телами, маньяками, но, тем не менее, от них исходит леденящий ужас.
Конечно, современного, искушенного творчеством Короля Ужасов - Стивена Кинга, читателя, сложно будет напугать до полусмерти, но есть в рассказах По что-то по-настоящему жуткое, скрывающееся и успешно прячущееся за обыденность, а порой и за добродетель. Кто же мог предположить, что истовый любитель животных окажется социопатом? Разве может голубой глаз старика довести до сумасшествия? А белые зубы невесты подвигнуть на убийство?
Казалось бы, совсем маленькие, даже крохотные вещи становятся настоящим наваждением для героев, почему-то открывают потаенные двери их душ, обнажая гибельную для себя самих и окружающих сущность. И от этой простоты катализатора становится зябко: кто знает, может для каждого человека есть такой ключик?
Всего в книгу вошло 8 рассказов, биография и библиография автора, а еще познавательная статья Шарля Бодлера «Эдгар По. Его жизнь и произведения». В самом деле, кто может понять Великого Сумасшедшего лучше, чем один из основоположников декаданса, отлично почувствовавший одиночество, меланхолию, упадок, царящие в рассказах По.
Книга богато проиллюстрирована Бенджамином Лакомбом – талантливым молодым французским художником. Собственно, вся суть серии «Метаморфозы», в рамках которой и выпущено это издание, в единении классических образчиков литературы и взгляда на них современных художников. Лакомб отлично почувствовал образы героев По и смог «оживить» их на бумаге. Эти марионеточные фигурки, инфернальные, с болезненной кожей, высоким лбом и огромными глазами настолько органично вписываются в рассказы, что кажется, более соответствующих По рисунков быть просто не может.
Издание шикарное!!! Хочется поставить еще десяток восклицательных знаков. Твердая обложка с тиснением, частичной лакировкой, ляссе, плотная мелованная бумага, качественная печать. Одни форзацы чего стоят: черепа в вперемешку с крошечными Эдгарами Аланами По!
Часть рассказов напечатана традиционно: черные буквы на белых листах, а часть противоположно: белые буквы на черных страницах. И второй вариант мне нравится больше: ощущение мрачности усиливается, а глаза совсем не болят.
Эта книга – прекрасный подарок, себе, друзьям, родственникам – никто не останется равнодушным к этой жуткой красоте.

Не люблю фразу: "Я ожидала большего", но в случае с данной книгой этой действительно так. Потому что книга "Страшные рассказы" - яркий пример удачного маркетингового хода. В ней всего восемь коротеньких рассказов, но благодаря восхитительным рисункам известного иллюстратора Бенжамена Лакомба и безупречному оформлению в целом, издание стопроцентно тянет на подарочное, поэтому книга стоит недешево. Откровенно говоря, "Страшные рассказы" я купила только из-за рисунков, т.к. с творчеством По была абсолютно незнакома, но была почти уверена в том, что содержание окажется не хуже художественной части.

Прежде чем писать впечатления о каждом рассказе, хочу сказать несколько слов в общем. Пусть вас не вводит в заблуждение название, "Страшные рассказы" - это в первую очередь, не мистические истории, а истории о сумасшествии и его последствиях. Книга от первой до последней страницы пропитана атмосферой безумия и смерти. Одно расстраивает: почти во всех рассказах одинаковые сюжетные линии и одинаковая концовка. Другое расстройство: занудный, витиеватый слог автора. Я понимаю, что при жизни Эдгара По такой стиль изложения был эталоном, но я, читая книгу в тех местах, где писатель пускался в описания или рассуждения, просто умирала от скуки. Но это лично мое восприятие, кому-то это наоборот может показаться плюсом.

Итак, рассказ первый - "Береника" . Поразил меня свой концовкой. Даже страшно, что обычный и с виду безобидный человек способен на такие поступки.

"Черный кот" . После чтения рассказа я отложила книгу и вернулась к ней только на следующий день. Дело в том, что я не могу спокойно читать или слушать об издевательствах над животными, поэтому была слегка расстроена и много думала об этой истории.

"Остров феи" . Вообще не поняла к чему и зачем этот рассказ включили в сборник, так как он не вписывается в общую канву и к тому же, на мой взгляд, самый неинтересный и нудный из всех восьми рассказов.

"Сердце-изобличитель" . Не самый страшный рассказ, но именно здесь можно увидеть кульминацию человеческого сумасшествия. По буквально по секундам описывает то, как оно нарастает и к чему в конечном итоге приводит.

"Падение дома Ашеров" (в данной книге почему-то написано Эшер, что является ошибкой, т.к. неправильно употреблен падеж). Раньше я периодически слышала об этом рассказе, о том, что он является самым страшным из всех рассказов Эдгара Аллана, поэтому берясь за чтение, ожидала чего-то невообразимого. И не дождалась. Рассказы "Черный кот" или "Береника" поразили меня куда больше.

"Овальный портрет". Очень странная концовка у рассказа. Снова я ждала чего-то необычного, а оказалось, что все довольно банально. Ничем не зацепил этот рассказ. Хотя начало было интригующим.

"Морэлла". История о странном (хорошо хоть не сумасшедшем, как обычно) мужчине, который из-за своей глупости причинил боль некогда любимой женщине. Женщина оказалась непростой и очень изощренно ему отомстила. Интересная история.

И, наконец, "Лигейя" . Тоже довольно необычная и загадочная история. Интересна тем, что в отличие от прочих рассказов, "Лигейя" о любви. О сильной, слепой, безумной любви. Пожалуй, именно этот рассказ можно смело отнести к категории мистических.

Как видите, мне понравились не все рассказы, но в целом получилось очень мрачно и атмосферно, а уж иллюстрации выше всяких похвал. Всю книгу рекомендовать не буду, но если вам вдруг захочется познакомиться с творчеством Эдгара По, то "Беренику" или "Лигейю" прочтите обязательно.

Коллекция «Метаморфозы» представляет великие произведения мировой литературы в интерпретации талантливых современных иллюстраторов. Как древнеримский поэт Овидий в своей поэме Metamorphoses повествует о различных превращениях, произошедших со времени Сотворения мира, так и современные художники, обращаясь к классическому тексту, переосмысляют его в уникальные художественные образы. Бенжамен ЛАКОМБ (Benjamin Lacombe) - талантливый французский иллюстратор, творчество которого изменило представление о художественном оформлении книги. Журнал Times назвалего одним из десяти лучших иллюстраторов мира за книгу «Cherry and Olive». В детстве художник очень любил Страшные рассказы Эдгара Аллана По и счастлив, что ему представилась возможность их проиллюстрировать. Новая книга «Страшных рассказов» Эдгара По окутывает творчество американского писателя атмосферой глэм-готики. Впрочем, оригинальные иллюстрации французского художника Бенжамена Лакомба отсылают к самым разным культурным реалиям. Роскошь и цвет французских гостиных, шарнирные азиатские куклы, строгие старинные портреты, викторианские мотивы…

Издательство: "Рипол Классик " (2017)

Категории:

• Зарубежная литература (проза, сборники разных жанров) - Зарубежная литература 17-19 вв.
• Проза. Поэзия. Драматургия - Зарубежная литература (проза, сборники разных жанров)

ISBN: 978-5-386-05405-2

Другие книги схожей тематики:

По Эдгар Аллан

(Edgar Allen Poe) - знаменитый американский поэт (1811-49), род. в Балтиморе, в старинной семье; отец его из легкомыслия обратился к театру, мать была актрисой. Оставшись круглой сиротой в детстве, П. принят был на воспитание состоятельным купцом Аллэном, учился сначала на родине, потом в Англии, в школе близ Лондона (школьные воспоминания его - в "William Wilson"), затем опять в Америке, в Шарлотсвильском унив. Еще студентом он начал вести разгульную жизнь, отличался мастерством в спортах, был превосходным пловцом и гимнастом. Изгнанный из Унив. за бесчинства, П. поссорился с Аллэном из-за неуплаты последним его долгов и отправился в Европу с целью сражаться в рядах греков против Турции. Блуждания по Европе, без денег и друзей, были полны приключений и кончились тем, что П. очутился в Петербурге, слоняясь по кабакам и живя как бродяга и нищий. Его разыскал американский священник Миддльтон и помог вернуться в Америку, где П. помирился с Аллэном и на его счет поступил в военную академию. В 1827 г. П. издал первый сборник юношеских стихотворений ("AI Aaraaf", "Tamerlane" и др.), имевших некоторый успех; но прочным началом литературной деятельности П. был написанный на премию и получивший ее рассказ "Рукопись в бутылке" (1833). П. участвовал в разных американских период. изданиях, временно издавал собственный журнал (Stylus), но все усиливавшийся алкоголизм делал для него невозможной правильную журнальную деятельность. В сохранившихся письмах много свидетельств о том, как все любили и жалели поэта, но не могли удержать его от пагубного порока. Женившись (1837) на своей кузине, Виктории Клемм, П. временно исправился, потом снова запил и много страдал из-за материальной нужды и болезни и скорой смерти жены. Добрым гением поэта была мать его жены, охранявшая его до самой смерти. Слухи о нищете П. проникли в печать и послужили источником новых унижений для П., который вел себя очень непривлекательно, лгал и унижался. После смерти жены он увлекался другими женщинами, собирался жениться, но привычки пьянства брали верх, он устраивал бесчинства и рвал этим всякие отношения. Умер он в госпитале, куда был доставлен в пьяном виде из кабака какими-то случайными собутыльниками. Годы разгула соответствовали, однако, самому блестящему периоду творчества П. В 1859 г. вышел сборник его лучших рассказов: "Tales of the Grotesque and the Arabesque", затем "Ворон", статьи о криптологии, а в последний год до смерти - "Золотой Жук", "Эврика" и мн. др. Основной элемент творчества П. - стихийность и своеобразность настроений; он создал в искусстве новую область ощущений. Герои его рассказов одержимы маниями, преследуемы галлюцинациями, действуют под влиянием невроза, ужаса, ненависти, скорби или сплина, увлечены погоней за неразрешимыми философскими загадками или же совершают жестокие мщения, изобретая пытки с холодной, сознательной злобой, или же действуют под влиянием истерии и опиума. Бедные жертвы выходят уничтоженными, с разбитыми или возбужденными до безумия нервами, из каких-то сверхчеловческих потрясений. Герои рассказов П. поднимаются на вершины экстаза или изнемогают от страданий и живут исключительно нервами. Вся эта толпа существ с тревожными взглядами, бледными судорожными лицами, эти метущиеся души, живущие на границе безумия, создают в произведениях П. фантастический мир, где возможное и несуществующее сливаются в новый род чудесного, основанного на гиперестезии нервов современного человечества. Такова духовная атмосфера рассказов П., имеющая субъективный характер. Второй основной элемент таланта П. - виртуозность, уменье придавать реальность отдельным чертам фантастического целого. Все происшествия описываются с точностью и необычайным обилием подробностей; он переходит от наглядного к вероятному и постепенно увлекает читателя куда хочет. Небывалые моря и страны, невозможные сочетания, фантастические события описываются с обстоятельностью и спокойствием простого пересказа и кажутся несомненно истинными. П. сознательно употребляет всякие искусственные меры, чтобы действовать на читателя: он играет на нервах как виртуоз, рассчитывая эффекты и не ошибаясь в них. Он сам раскрыл сущность своей манеры в очерке о своем "Вороне" ("Генезис одной поэмы" и "Этюд о Готорне"). Но, конечно, без стихийного содержания, только одним искусственным сочетанием эффектов, он не мог бы так возбуждать ужас и любопытство. Врожденное чувство тайны, понимание смутного мира ужасов и непонятных ощущений в человеке и природе сочетается у П. с холодным мастерством формы. Лучшие рассказы П. относятся к области мрачной фантазии, порождающей ужас в душе читателя. В этом роде "Лигейя", где описывается оживание трупа, чередующееся с разложением прекрасного женского тела; "Падение дома Ашеров", где представлена роковая гибель вырождающегося потомка древнего рода, умирающего от собственного ужаса; "Вероника" - рассказ о безумном поступке влюбленного с трупом умершей жены; "Маска Красной Смерти" - образное представление приближающейся чумы; "Яма и Часы" - страшный рассказ об ожидании пыток; целый ряд сказок об особой двойной жизни ("Предательское Сердце", "Черная Кошка", "Человек толпы"); фантастические рассказы символического характера ("Заколдованный Дворец", "Червь Завоеватель", "Город в море" и др.), говорящие в мрачных образах о безумии, смерти, судьбе. К этому же роду поэзии мрачных настроений, предчувствий, слияния с трагической судьбой мира, относятся поэмы П. "Ulalume", "Ленора" и знаменитый "Ворон" - самое яркое создание современного символизма, передающее настроения посредством описания внешних предметов и сочетания красок и звуков. Поэма основана на повторении зловещего припева, а сама тема - противопоставление красоты и смерти, т. е. разрушения - является лейтмотивом всего творчества П. Он любит также возбуждать любопытство посредством запутанной до крайности фабулы; к этому роду относятся его уголовные рассказы ("Преступление на улице Морг", "Тайна убийства Мари Рожерс", "Потерянное письмо" и др.), а также его рассказы о фантастических путешествиях и открытиях ("Золотой Жук", "Путешествие Артура Пима", "Плавание по Мальстрёму" и мн. др.) и метафизические сказки, возводящие эмоции и настроения в отвлеченные мысли и теории. Из них самая замечательная - "Еврика", где П. строит метафизически-астрономическую систему Мира, интересную не своими совершенно ложными выводами, а замыслом, стремлением уяснить божественную тайну бытия. Поэзия П. по содержанию сходна с его прозой; главное ее обаяние - в музыкальности и необычайной красоте форм, звукосочетаний и образов. Поэзия П. (кроме указанных выше - еще "Annabel Lee", "To Helen" и др.) лишена непосредственности; искание эффектов, искусственность композиции доходит до манерности - но так велики душевные силы П., что, при всем желании быть только виртуозом и теоретиком, он остается поэтом, сочетавшим фантазию и юмор с мистической и музыкальной душой. Влияние П. в литературе весьма большое. В английской литературе последователями его являются в особенности Росетти и Стивенсон, во Франции - Бодлэр (которому принадлежит франц. перевод соч. П.) и Маллармэ. В России переводили стихи П. Мережковский, Андреевский и Бальмонт. Лучшие издания сочинений П. - Griswold"a (Нью-Йорк, 1856), Ingram"a (Эдинбург, 1875), Stoddard"a (1884), иллюстрир. Stedman"a и Woodberry (1895), См. S. Whiteman, "E. Poe a. his crities" (Нью-Йорк, 1860); биографии W. T. Gille (6-е изд., 1880), Didier (1877), Rico (1876), Stedman (1880), Woodberry (1885).

З . В.

На русский язык переведены романы, повести и рассказы П.: "Походная жизнь" ("Современник", 1838), "Праздник мертвецов" (ib., 1839), "Голландский воздухоплаватель" ("Отеч. Записки", 1853), "Колодезь и маятник" и "Красная смерть" (ib., 1870), "Сердце обличитель", "Черт в ратуше" в "Черный кот" ("Время", 1861, кн. 1) "Спуск в Мёльстром" ("Библиотека для Чтения", 1856), "Длинный ящик" и "Человек толпы" (ib., 1857), "Приключения А. Пима" ("Время", 1861, кн. 3; "Вестник Европы", 1882, кн. 6 и 7; отд. СПб., 1890), "Приключения Гарри Ричмонда" ("Русский Вестник", 1871, кн. 1 - 12), "Ворон" (с предисловием автора в ст. переводчика С. А. Андреевского, "Вестник Европы, 1878, кн. 3), "Анна Бель" (ib., кн. 5), "Похищение" ("Заря", 1870, кн. 3), "Бочка Амонтильядо", "Овальный портрет" и "Молчание" ("Русское Богатство", 1881, кн. 5), 8 "Рассказов" ("Дело", 1874, кн. 4 и 5), "Повести П." (СПб., 1878), "Необыкновенные рассказы" (М., 1885), "Таинственные рассказы" (М., 1895), "Баллады и фантазии П". Полное собрание сочинений П. начало выходить в 1896 г. (СПб.). О П. см. ст. Лопушинского ("Русское Слово", 1861, кн. 11) и "Заграничный Вестник" (1866, кн. 1 и 2); Ingram, "Edgar Poe, his life letters and opinions" (Л., 1880); Arvede Barine, "Essais de littérature pathologique. III. L"alcool Ed. Poe" ("Revus des deux Mondes", 1897, июль - авг.).

Горные вершины дремлют; долины, скалы и пещеры молчат.

– Слушай меня, – сказал Дьявол, положив руку мне на голову. – Страна, о которой я говорю, пустынная область в Ливии, вдоль берегов реки Заиры. И там нет ни покоя, ни молчания.

Воды реки шафранового нездорового цвета, и не текут в море, но вечно трепещут под огненным оком солнца в беспокойном и судорожном движении. На много миль по обе стороны илистого речного ложа раскинулась бледная пустыня гигантских водяных лилий. Они вздыхают в этой пустыне, вытягивая к небу свои длинные призрачные шеи и покачивая неумирающими главами. Неясный шепот слышится среди них, подобный ропоту подземных вод. И они обмениваются вздохами.

Но есть и граница их царству – дремучий, страшный, высокий лес. Там, как волны вокруг Гебридских островов, вечно колышатся низкие кусты. Но там нет ветра в небесах. И громадные первобытные деревья вечно раскачиваются с грозным скрипом и гулом. И с вершин их сочится капля за каплей вечная роса. И у корней их переплетаются в тревожном сне странные ядовитые цветы. И в высоте с шумом и свистом несутся на запад серые тучи, низвергаясь водопадом по огненному своду горизонта. Но там нет ветра в небесах. И на берегах реки Заиры нет ни покоя, ни молчания.

Была ночь, и шел дождь; и, падая, он оставался дождем, но, упав, становился кровью. И я стоял в трясине среди белых лилий, и дождь падал на мою голову, и лилии обменивались вздохами в безотрадном величии своего отчаяния.

И вдруг поднялась луна в тонком призрачном тумане, – и цвет ее был багровый. И взгляд мой упал на высокую серую скалу, стоявшую на берегу реки и озаренную лунным светом. И скала была серая, и прозрачная, и огромная – и скала была серая. На челе ее были вырезаны буквы, – и я прошел по трясине, достиг берега реки, и остановился под скалою, чтобы прочесть надпись на камне. Но я не мог разобрать надписи. И я хотел вернуться в болото, но луна вспыхнула ярким багрянцем, и я обернулся, и снова взглянул на скалу и на надпись; – и надпись была: отчаяние.

И я взглянул вверх, и увидел человека на вершине скалы, и спрятался среди водяных лилий, чтобы наблюдать за ним. И был он высок и строен, и от шеи до пят закутан в тогу Древнего Рима. И черты лица его были неясны, – но были они чертами божественными, потому что покров ночи и тумана, и луны, и росы не мог скрыть черты лица его. И лоб его был высок и запечатлен мыслью, и глаза его полны тревоги; и в немногих морщинах на его лице прочел я повесть скорби, и усталости, и отвращения к человечеству, и жажды уединения.

И человек сидел на скале, опустив голову на руку, и смотрел на картину безотрадного. Он взглянул вниз на беспокойные кустарники, и вверх на громадные первобытные деревья, и еще выше на шумное небо и багровую луну. А я лежал под покровом лилий и следил за движениями человека. И человек дрожал в одиночестве, но ночь убывала, а он все сидел на скале.

И человек отвратил свой взор от неба и взглянул на мрачную реку Заиру, и на ее желтые зловещие воды, и на бледные легионы водяных лилий. И человек прислушивался ко вздохам водяных лилий и к их тихому ропоту. А я лежал в своем убежище и следил за действиями человека. И человек дрожал в одиночестве; но ночь убывала, а он все сидел на скале.

Тогда я ушел в глубину болот, и прошел сквозь чащу лилий, и созвал гиппопотамов, которые жили в трясинах, в глубине болот. И гиппопотамы услышали мой зов, и явились к подножию скалы, и громко и страшно ревели при лунном свете. А я лежал в своем убежище и следил за действиями человека. И человек дрожал в одиночестве; но ночь убывала, а он все сидел на скале.

Тогда я проклял стихии проклятием смятения; и страшная буря разразилась в небесах, где раньше не было ветра. И небеса почернели от бешенства бури, и дождь хлестал человека, и воды речные вышли из берегов, и река запенилась, возмущенная бурей, и водяные лилии стонали на своем ложе, и лес трещал под напором ветра, и гремел гром, и сверкала молния, и скала тряслась до самого основания. А я лежал в своем убежище и следил за действиями человека. И человек дрожал в одиночестве; но ночь убывала, а он все сидел на скале.

Тогда я пришел в бешенство и проклял реку, и лилии, и ветер, и лес, и небо, и гром, и вздохи водяных лилий, – проклял их проклятием: молчания. И стали они прокляты, и умолкли. И луна перестала пробираться по небу, и раскаты грома замерли, и молния угасла, и облака повисли недвижимо, и воды, вернувшись в свое ложе, остановились, и деревья не колыхались более, и лилии не вздыхали, и не слышно было их ропота, и ни тени звука не раздавалось в широкой, беспредельной пустыне. И я взглянул на надпись на скале, и она изменилась, и была эта надпись: молчание.

И взоры мои упали на лицо человека, и лицо его было бледно от ужаса. И он быстро приподнял голову, и выпрямился на скале, и прислушался. Но ни единого звука не слышно было в беспредельной пустыне, и надпись на скале была молчание. И человек содрогнулся, и отвратил лицо свое, и убежал прочь так поспешно, что я никогда не видал его более.

Да, много прекрасных сказок в книгах, написанных Магами, в окованных железом печальных книгах, написанных Магами. Там, говорю я, есть чудные истории о Небе, и о Земле, и о могучем море, и о Гениях, правящих морем и землею и высоким небом. И много было мудрости в изречениях сивилл; и святые, святые тайны слышала древность в трепете листьев вокруг Додоны, но, клянусь Аллахом, сказку, рассказанную мне Дьяволом, когда он сидел со мною в тени гробницы, я считаю чудеснейшей из всех. И окончив свою сказку, Дьявол откинулся в углубление гробницы и засмеялся. И я не мог смеяться вместе с Дьяволом, и он проклял меня за то, что я не мог смеяться. И рысь, которая всегда живет в гробнице, вышла оттуда, и легла у ног Дьявола и смотрела ему в очи.

Qui n"a plus qu"un moment a vivre,

N"a plus rieu a dissimuler.

Quinault – Atys.

Кому осталось жить мгновенье,

Тот ничего не утаит.

Филипп Кино «Атис»

О моей родине и семье не стоит говорить. Людская несправедливость и круговорот времени принудили меня расстаться с первой и прекратить сношения со второй. Наследственное состояние дало мне возможность получить исключительное образование, а созерцательный склад ума помог привести в порядок знания, приобретен– ныя прилежным изучением. Больше всего я увлекался произведениями германских философов; не потому, что восхищался их красноречивым безумием, – нет, мне доставляло большое удовольствие подмечать и разоблачать их слабые стороны, в чем помогала мне привычка к строгому критическому мышлению. Мой гений часто упрекали в сухости; недостаток воображения ставили мне в упрек; и я всегда славился пирроновским складом ума. Действительно, крайнее пристрастие к точным наукам заставляло меня впадать в ошибку, весьма обычную в этом возрасте: я подразумеваю склонность подводить под законы точных наук всевозможные явления, даже решительно неподводимые. Вообще, я, менее чем кто-либо, способен был променять строгие данные истины на ignesfаtuоs суеверия. Я говорю об этом потому, что рассказ мой покажется иному скорее грезой больного воображения, чем отчетом о действительном происшествии с человеком, для которого грезы воображения всегда были мертвой буквой или ничем.

Проведя несколько лет в путешествиях, я отправился в 18… году из порта Батавия, на богатом и многолюдном острове Яве, к Зундскому архипелагу. Я ехал в качестве пассажира, побуждаемый какою-то болезненной непоседливостью, которая давно уже преследовала меня.

Наш корабль был прекрасное судно в четыреста тонн, с медными скрепами, выстроенный в Бомбее из Малабарского тэкового дерева. Он вез груз хлопка и масла с Лакедивских островов, – сверх того, запас кокосового охлопья, кокосовых орехов и несколько ящиков опиума. Вследствие небрежной нагрузки, корабль был очень валок.